Бесконечная суббота (СИ)

- Чёрт... - в который уж раз констатировал он.

- Что-то не так? - спросил Нон, заглядывая через плечо Еремеева во внезапно открывшийся за дверью карстовый провал без дна.

- То есть, нет совсем ничего удивительного в том, что внезапно вместо дома вы находите дома дыру в ад? - вопросом на вопрос поинтересовался в ответ Еремеев.

Яма была большой. Пару минут Еремеев стоял, изучая тёмный провал без дна за порогом, а потом подумал, что шума обрушения он не слышал - ни по дороге туда, ни по дороге обратно, - поэтому легко можно допустить, что и нет никакого бездонного провала на углу Подлесной и Космонавтов, а есть только он, Еремеев, и эти странные, перекатывающиеся друг в друга сны о бесконечной субботе. А сон он и есть сон. Он закрыл глаза и шагнул в пустоту.

- Ну, и дурак же ты, Еремеев, - сказал голос.

- Почему? - обиделся он.

- Потому, что дурак.

Его дёрнули за рукав, и он буквально ввалился в знакомую прихожую. Резиновые сапожки, две пары, цветные детские пуховички, тоже два. И запах рыбных котлет из кухни.

- Потому, что стоит только попросить тебя о каком-нибудь маленьком одолжении, как оно оборачивается какой-нибудь большой проблемой.

- Вот уж неправда, - вяло возмутился Еремеев. На вешалке между цветными детскими пуховичками висела знакомая до икоты синяя зимняя стёганка с торчащими из карманов корешками разноцветных квитанций.

Еремеев посмотрел в висящее в коридоре зеркало и перевёл взгляд на Зайку - как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за её плеча, в смысле, из кухни, выходит он, Еремеев, собственной несносной персоной. Господи, подумал он.

- Господи... - сказал он вслух, зачарованно переводя выпученные глаза со своего двойника на Зайку и обратно. - А это ещё что такое? В инструкции по пользованию телепортом не было ни слова о том, что на выходе пассажир удваивается. Предупреждать надо.

Он закрыл глаза и прислонился спиной к двери.

- Вот ты сейчас шутишь, а я, между прочим, серьёзно... - Зайка замялась. - Ты же шутишь?

- Какие уж тут шутки, - с ужасом сказал Еремеев. - Если бы я знал, я бы не пошёл. Как прокормить такой легион?

На шум из Зайкиной гостиной выскочил Ромка.

- Ого! - присвистнул он. - Вот это поворот! Вот это я понимаю!

Еремеев приоткрыл один глаз. Двойник его в ответ вздохнул и молча удалился в гостиную. Как только он ушёл, Еремеев открыл второй глаз.

- Во всём этом есть по крайней мере один положительный момент, - шёпотом сказал он Зайке. - Соотношение взрослых и детей плюс один в нашу пользу.

Он заколебался и кивнул в сторону гостиной:

- Если это, конечно, я.

- Конечно, ты, - сказала Зайка.

В дверь позвонили. Зайка потянулась к замку за его спиной и открыла не глядя.

- Да ты... - возмутился Еремеев прямо в круглые Зайкины глаза. - Да я...

- Я прошу прощения, - сказал из-за его спины Нон. - Я могу войти?

Еремеев обречённо посторонился.

- Я так и не понял, - сказал советник Его Величества. - Что это было?

- Я сам не понял, - честно признался Еремеев, глядя на появившегося в дверях двойника с младенцем на руках.

- О! Вы ухитрились найти не только понтифика... - удивился Нон, и по его тону Еремеев понял, что советник Его Величества не так уж и рад открывшимся обстоятельствам. - И где же?

- Это место как две капли воды было похоже на Бобровый мыс, только я думаю, что это был не он.

Лялька выпорхнула из-за Ромкиной спины бесстрашным цыплёнком, и Еремеев, глядя на её тонкую шейку, словил стойкое ощущение неправильности происходящего: вырисовывающиеся связи между бороздящими просторы вселенной космическими (?) челноками Бобрового мыса (которых он, Еремеев, кстати, лично не видел) и странной магической империей с королями и детьми-понтификами, откуда прибыл этот вурдалак Нон. Но разве было бы правильным отсутствие такой связи?

Еремеев осклабился. Сон приобретал сложность - так, словно из электрической схемы паяльника вырисовывалась схема электроснабжения Аппенинского полуострова.

Нон взмахнул украшенной перстнями рукой:

- Давайте младенца.

Два Еремеева и Зайка переглянулись между собой: в гостиной был ещё один мальчик.

- Так-то в гостиной ещё один мальчик, - сказала Зайка.

- Принц?

- Вероятно.

Глаза Нона сверкнули.

- Я забираю обоих.

В дверях появилось маленькое создание в тонкой кружевной рубашечке.

- Не получится, - равнодушно сказало оно. - Портал закрыт.

Нон выпучил глаза и беззвучно открыл и закрыл рот, точь-в-точь задыхающаяся рыба, вытащенная с большой глубины.

- С чего это? - удивился Еремеев. - Вы же, братцы, вроде и есть портал?

Мальчик в кружевной рубашечке посмотрел на него, как на идиота, и, обращаясь к Нону, сказал:

- Я пробовал, и у меня не получилось.

- Зато у него получилось! - возмутился Еремеев и тыкнул указательным пальцем в своего двойника, вернее, в младенца. - И у меня получилось, иначе меня бы здесь не было в таком количестве.

- Я бы сказал, что это скорее "не получилось", - заметил советник Его Величества. - Вы не возражаете, если я заберу детей? На этом Ваш кошмар должен закончиться.

- ВСЕХ? - не понял Еремеев.

Нон отрицательно качнул головой и протянул руки. Двойник в ответ протянул младенца, и стоявшему между ними Еремееву ничего не оставалось, как только тоже протянуть руки и передать малыша от одного к другому. Он и протянул. Протянул, принял крошечного принца, но передать никому ничего не успел, потому что бездна разверзлась раньше, чем он смог что-нибудь сообразить - прямо у него внутри.

Еремеев всхрапнул, задыхаясь, сердце его гулко бухнуло в горле и ушло в никуда.

***

Воздух в том месте, где он вынырнул, был прохладным и волглым. Еремеев согнулся пополам, с надсадным хрипом вдохнул его, как умирающий астматик, и закашлялся.

- Агу... - улыбнулся ребёнок.

- Да ты, пацан, и не пацан вовсе, а настоящий фитиль к ядерной бомбе, - всё ещё кашляя, прохрипел ему Еремеев. - И что прикажешь теперь с тобой делать?

- Агу...

- Агу это, конечно, тоже неплохо... Только вот как его сделать?

Еремеев огляделся. Он стоял посреди узкой, вымощенной щербатым булыжником улицы позади древней городской ратуши. Впереди, за чахлыми сизыми тополями была мокрая, словно после большого дождя, площадь. Это с одинаковым успехом могла быть и ранняя осень, и поздняя весна, и холодное лето. Он снова завернул младенца в полу своей ещё не просохшей куртки.

- Если бы я ещё был уверен, что и на место ты вернёшь меня с такой же непринуждённостью...

Словно в ответ на его слова воздух на площади за старой ратушей задрожал, вспух и выплюнул одну за другой с десяток знакомых Еремееву "гусениц". Они засеменили друг за дружкой через площадь в сторону, И Еремеев даже растерялся: прятаться или бежать вдогонку.

Пока он мучился, одна из "гусениц" обернулась, уставилась на ратушу, и Еремеев инстинктивно отступил в тень и прижал к себе младенца. И не спросишь ведь, почему одни чуть ли не с младенчества вспухают из ничего сами по себе, где им вздумается, а другим приходится корячиться всю дорогу за гроши на какой-нибудь ненавистной работе на каком-нибудь казённом заводе в каком-нибудь Усть-Звездюйске. Не у кого.

Он развернулся и, стараясь держаться в тени, пошёл в противоположную от ратуши и от площади сторону.

Через полчаса стало ясно, что солнце клонится к закату, и мальчик захныкал.

- А никто и не заставлял тебя, - сказал ему Еремеев.