Искатель. 1967. Выпуск №2

— Который они анализируют какими-то таинственными хеморецепторами?

— Вот именно, — снова засмеялась Елена Павловна. — Видите, как вы уже хорошо разбираетесь.

— Но что это такое — хеморецепторы?

— Просто-напросто органы, служащие для восприятия химических веществ.

— Понятно. Но что же получается… Выходит, вы собственными руками помогли сегодня Казимиру Павловичу разрушить вашу магнитную гипотезу ориентировки угрей?

— Что поделаешь, так случается в науке, — пожала она плечами. — Но я не считаю, будто она опровергнута. То, что мы узнали о кашалотах, не обязательно должно распространяться и на угрей, тут я с Беком не согласна. Но, извините, я буквально валюсь с ног, так устала. До завтра!

Пожелав ей спокойной ночи, я вернулся в свою каюту, где обнаружил Сергея Сергеевича уже спавшим богатырским сном и храпевшим с какими-то особенно победными лихими переливами.

Утром он был настроен благодушно-иронически, как и полагалось герою дня. В ответ на мои расспросы величественно отмахнулся:

— А, чепуха одна, нечистый опыт, всего с десяток случайных анализов. Ну, на ближних дистанциях, допускаю, могут кашалоты что-то там унюхать в морской воде. Но как они находят дорогу за тысячи миль?! Тут, Николаевич, никакое чутье не поможет. Да я с таким же успехом могу доказывать, будто кашалоты, а может, и угри, ориентируются с помощью локации: прощупывают звуковыми сигналами глубину, рельеф дна — и запоминают полученную «эхокарту». Может, этим и занимался вчера таинственный «морской змей».

«Вот и еще одна гипотеза родилась», — с испугом подумал я и спросил:

— А вы в самом деле верите, будто это был «морской змей?»

— Вполне возможно. Чтобы излучать такие сигналы, нужно иметь мощный источник. Напрасно Логинов отказался его поискать под водой, потом пожалеет об этом. Вы брейтесь скорее, уважаемый представитель всемогущей прессы, и пойдем выберем кадрик получше для вашей будущей книги. Брейтесь, брейтесь, я сейчас вернусь.

Но вернулся он через полчаса мрачнее тучи, и, ничего не говоря, захватил какие-то бумаги, и туг же ушел к себе в лабораторию.

Причину такой внезапной перемены его настроения я узнал, прочитав по дороге в столовую только вывешенный приказ начальника экспедиции. В нем обращалось внимание зав. лабораторией новой техники С. С. Волошина «на недопустимую небрежность, допущенную при наблюдениях за мезоскафом с помощью недостаточно проверенных приборов»…

Однако Логинов тоже строг!

Все мы нетерпеливо ждали того дня, когда войдем, наконец, в Саргассово море. Загадочная родина угрей должна была выглядеть как-то необыкновенно.

Об этом удивительном море без берегов посреди Атлантического океана столько написано, что тем для разговоров на баке было предостаточно. Кто-то, свесившись через борт, пытался углядеть в прозрачной воде развалины легендарной Атлантиды — ведь существуют же гипотезы, будто она затонула именно здесь и плавающие водоросли — это остатки ее зеленых лугов.

Другие высматривали корабли-призраки, покинутые командой и ставшие пленниками Саргассова моря, — о них тоже сложено немало легенд.

— А что? Намотаются водоросли на винт, вот тебе и в капкане, — рассуждали матросы.

Но вот прошел день, другой и третий, и мы начали разочаровываться. Кругом до самого горизонта — синяя водяная пустыня, даже ни одного дымка проходящего парохода не появляется вдали. Только изредка попадаются коричневые плавучие островки из водорослей. В них нет ничего опасного.

Легендарное море ревниво хранило свои тайны. Где-то далеко под килем «Богатыря», в кромешной тьме сокровенных глубин, лишь изредка озаряемой живыми огоньками причудливых рыб, собирались на нерест бесчисленные полчища угрей, приплывших сюда за тысячи километров от берегов Европы и Америки, Африки и даже Малой Азии.

Как нашли они сюда дорогу?

Об этой загадке на следующем заседании ученого совета разгорелись весьма ожесточенные споры. Вот что я коротко успел записать в своем разбухшем блокноте:

«И. А. Макаров обращает внимание на то, что во многих пунктах угри двигались в направлении слоев более холодной воды. Нередко отмечалось и отсутствие прямой связи между маршрутами угрей и соленостью воды. Он считает эти факты серьезным опровержением „классической“ гипотезы, по которой угри ориентируются именно по этим признакам.

К. П. Бек перебивает его репликой:

— Но ведь и о магнитных воздействиях можно сказать то же самое. Вот здесь угри шли почти точно на север, а здесь (показывает на карте) — на юг. К тому же ваши собственные опыты говорят, что даже сильные магнитные воздействия не отражаются на поведении угрей. Никакого органа, способного улавливать перемены в магнитном поле Земли, у них пока не найдено, а хеморецепторы угрей развиты великолепно.

Берет слово Елена Павловна. Она соглашается с тем, что у речных угрей нет никакого особого органа для восприятия наземного магнетизма.

— Но ведь и у нас, у людей, такого органа нет, однако мы весьма чувствительны к магнитным воздействиям, как доказали многочисленные наблюдения. Еще чувствительнее к магнетизму должны, конечно, быть обитатели океана, совершающие далекие миграции, как и птицы.

Елена Павловна подробно рассказывает о лабораторных опытах с угрями и говорит:

— Раньше нас тоже озадачивало, что угри гораздо более восприимчивы к слабым магнитным воздействиям, сравнимым с напряженностью земного поля, а на сильные, наоборот, почти не реагируют. Но теперь мы с Иваном Андреевичем пересмотрели прежние результаты и задумались: а может, в этом как раз весь фокус? Может быть, природа специально наделила угрей такой способностью реагировать лишь на длительные, сравнительно постоянные воздействия небольшой силы, чтобы они могли по ним ориентироваться? Иначе каждая магнитная буря сбивала бы их с пути.

Бек: Гипотеза любопытная, но пока это одни предположения.

Елена Павловна: Разумеется, она нуждается в проверке, и мы наметили большую серию специальных опытов.

Бек: Я все-таки уверен, что главным органом ориентации служит обоняние. Угри плыли то на юг, то на север, переходили от слоев воды с большей соленостью к менее соленым. Так же противоречивы и температурные показатели по пути угрей, не говоря уже о магнитных воздействиях. Самым надежным ориентиром остается химический состав воды, а, так сказать, компасом угрей — их тончайшее обоняние…

Кто-то перебивает из зала:

— А где анализы проб воды, доказывающие, что угри руководствуются обонянием при выборе направления?

Казимир Павлович разводит руками:

— Мы можем делать лишь химический анализ. К сожалению, у нас нет пока прибора, который бы сравнялся в чувствительности к запахам и посторонним примесям хотя бы с носом собаки. Самая обыкновенная дворняжка различает в пятьсот тысяч раз больше различных запахов, чем человек. Пока нам остается ей только позавидовать.

Вскакивает Волошин:

— Казимир Павлович, это запрещенный прием, удар ниже пояса! Вы отвергаете магнитную гипотезу за недоказательностью, а сами выдвигаете предположения, подтвердить которые или опровергнуть в настоящее время вообще невозможно…

Страсти разгораются. Трезвый скептицизм Бека сталкивается с горячностью Елены Павловны. Волошин грозит в самое ближайшее время создать „искусственный нос не хуже собачьего или механическую муху, которая бы мгновенно проводила химический анализ на манер живой…“

Бек кланяется ему в пояс:

— Мы будем только рады получить такие приборы. Они немедленно подтвердят справедливость нашей гипотезы.

Один из молодых физиков напоминает, что дважды в местах нереста угрей приборы отмечали аномалии силы тяжести. Не доказывает ли это, что угри шли к этим местам, ориентируясь по гравитации? Эта гипотеза тоже находит немало сторонников.

Только Логинов молчит. Внимательно слушает и делает какие-то пометки в блокноте. Какова его точка зрения?