Пятеро в одной корзине

Федоровский Евгений

Пятеро в одной корзине

ЕВГЕНИЙ ФЕДОРОВСКИЙ

ПЯТЕРО В ОДНОЙ КОРЗИНЕ

1

Когда мы изредка встречались с Артуром, нам приходила на память одна и та же сценка из нашего прошлого. Мы вспоминали родное авиационное училище, которое хоть и поманило небом, но так и не связало с ним кровным родством. Я слышу откуда-то издалека свою фамилию, произнесенную скрипучим, процеженным сквозь зубы голосом. В бок вонзается острый локоть Арика. С трудом возвращаюсь из сладкой дремы в горькую реальность. Веки горят от недосыпания, щеку жжет рубец от кулака, подложенного под голову, когда я спал. Поднимаюсь, обалдело гляжу в ту сторону, откуда донесся зов. Там сидит вислоносый подполковник Лящук, он же Громобой, и буравит меня ржавыми глазами.

- Милости прошу, - произносит Громобой фальшивым, ласковым тенорком.

Два наряда вне очереди мне уже обеспечены - это я понимаю еще до того, как подхожу к классной доске и упавшим голосом рапортую, что к ответу готов.

- Прекрасно! - умиляется Громобой, продолжая сверлить своими хищными буравчиками.

"К ответу готов!" - так требовалось доложить по уставу. На самом же деле я ничегошеньки не знал. Вернувшись из караула, полчаса долбил морзянку, на самоподготовке зубрил теорию полета, матчасть, навигацию, аэродинамику, выбирая, как собака из миски, сначала жирные куски, оставляя на потом черный хлеб авиаторов - метеорологию, - науку путаную, трудно поддающуюся заучиванию, вообще, по нашему разумению, бесполезную.

Другого мнения придерживался Лящук. Он с яростью рака-отшельника, напавшего на стадо улиток, терзал наши слабые головы премудростью атмосферных фронтов и циклонов, турбулентных потоков и всякой другой дребеденью, творящейся в небесной хляби1.

Нахмурив белесые брови, Громобой роется в памяти, отыскивает вопрос позаковыристей. Нашел! Буравчики искрятся радостью. Громобой наклоняет голову, словно собираясь боднуть. Из стиснутых вставных зубов свистит вопрос:

- Что такое состояние окклюзии?

Я тупо смотрю на его золотой протез в щели рта. За передним столом ерзает Калистый - подхалим и отличник высказывает готовность отвечать. Но остальные смотрят на меня с веселым состраданием, радуясь, что сегодня не они, а я попал под колпак Громобоя. Подсказывать никто не решается - у подполковника уши локаторно нацелены на класс. Лишь Арик с уютного последнего ряда клацает молодыми зубами и волнообразно планирует рукой.

- Это когда холодный воздух падает на теплую землю... (Арик от невозможности помочь закатывает глаза.) Нет! Теплый на холодную...

Краем глаза Громобой видит невразумительные потуги Арика, но кивает Калистому:

- Доложите!

Тот вскакивает и на едином выдохе отбивает с частотой ШКАСа2:

- Окклюзия - это такое состояние циклона, когда теплый воздух вытесняется холодным, смыкаются фронты... Сопровождается образованием слоисто-кучевых, кучево-дождевых, высокослоистых и перистых облаков, грозит туманами, моросью, болтанкой, грозами, обледенением!

Склоняя голову то в одну, то в другую сторону, Громобой в журнале старательно выводит Калистому пятерку, мне - двойку, Арику - тоже двойку.

- Доложите старшине о соответствующем количестве баллов.

Артур сунулся было: "Мне-то за что?!" Но вовремя умолк. Громобой, рассвирепев, мог поставить единицу. О ней придется докладывать самому командиру эскадрильи майору Золотарю. А тот на расправу был скор и щедр. Лучше уж порадовать старшину. Ему меньше забот выбирать, кого из курсантов назначать в караул на аэродром, кого дежурить на контрольно-пропускном пункте - КПП, кого посылать на кухню. КПП "штрафникам" не доверят, в карауле мы уже были только что, прямая дорога - на кухню. Там станем колоть изопревшие осиновые чурки, выковыривать глазки из картошки после машинной чистки, отскребывать от подгоревшего многослойного жира котлы величиной с царь-колокол.

Ну, нет худа без добра. Мы с Артуром - не разлей вода. Бедовали и радовались вместе. Иначе хоть волком вой, хоть караул кричи.

Следующий урок метеорологии через три дня. Успеем оклематься.

Мы ненавидели метеорологию как можно ненавидеть злейшего врага. Переваливали с курса на курс лишь благодаря тому, что успевали по другим предметам, и начальнику учебно-летного отдела, очевидно, приходилось уговаривать Громобоя ставить нам переходную тройку. Подполковник Лящук с трудом соглашался.

Став летчиками и попав в полк, занимавшийся перегоном машин с заводов в строевые части, метеорологией мы стали заниматься еще меньше, хотя без нее не обходились. Мы научились управлять самолетом, считая это главным.

Самолет, его оборудование, приборы делали люди. Но погода не создается человеком. Она им не управляется. Ты бессилен преодолеть стихию или ослабить ее натиск. Остается единственное - изучить физические законы, управляющие ею. Знанием мы побеждаем страх. До нас по молодости эти простые истины не доходили. К их пониманию мы пришли много позже.

Общение с синоптиками ограничивалось теми минутами, когда они знакомили нас с метеоусловиями по маршруту.

Иногда непогода загоняла не на большой, главный, а на маленький запасной аэродромчик. Перечитав подшивки старых газет, обалдев от спанья, мы принимались ругать опостылевшую погоду, заодно и синоптиков, словно они были виноваты в неожиданно свалившихся циклонах, грозе, снегопадах, туманах, метелях и бурях.

Арик честил синоптиков с повышенной изобретательностью. Не знал, не гадал он, что позднее судьба с мстительной памятливостью сделает его аэрологом.

Если метеорологию считают арифметикой, то аэрологию причисляют даже не к алгебре, а к высшей математике. Она не занимается тем, что творится под носом, а витает в самых верхних слоях атмосферы за сто - двести километров от земли, где начинают загораться метеориты, а давление измеряется сотыми долями миллиметров ртутного столба.

Вскоре в строевые части пошла новая техника. Нам предложили на выбор: переучиваться или идти в запас. Мы ушли в запас. Артур закончил геофак университета, стал работать в Обсерватории, побывал в Антарктиде и Арктике, и так преуспел, что, когда в поле зрения появилась моя грешная персона, он счел долгом обратить меня в праведника. Однажды по телефону он попросил меня срочно приехать к нему на работу. Едва поздоровавшись, он завопил:

- Ты помнишь, как мы презирали метеорологию?! Дураки! Это же не просто наука, это поэма, симфония, мудрость тысячелетий, предсказывающая грядущее!..

Артур метался по кабинету. Его очки скользили по длинному носу, взмахом руки он водружал их на место и продолжал:

- В детском лепете рождавшегося человечества погодные явления в атмосфере именовались "метеорами". Отсюда и название - метеорология, - последнее слово он пропел, как Эйзен самую эффектную фразу из арии варяжского гостя. - Землю спеленала газовая оболочка, точно куколку. Она дала жизнь всему. А поскольку оболочка из-за неравномерного нагрева подвержена различно направленным физическим силам, то процессы в ней сложны, многообразны и грандиозны!..

За его спиной от быстрых взмахов длинных рук тяжело, как парадные флаги, колыхались листы с диаграммами земной атмосферы.

В дверь заглянула рыженькая девушка с остреньким личиком и, удовлетворив любопытство, скрылась. А мой давний друг, ничего не замечая и не слыша, как тетерев на току, продолжал разматывать перфокарту науки, на которой, видимо, совсем свихнулся.

- Изучать атмосферные процессы, их предвидеть, использовать в хозяйстве, строительстве, завоевании космоса - это ли не высшая цель! - Арик рванулся к шкафу, не целясь, выхватил огромный фолиант, вознес его над головой, будто собравшись швырнуть им в меня, неуча. - Возьми и думай! - Очки наконец слетели с его утиного носа.

- Весьма тронут твоей щедростью, но мои дела не настолько плохи, чтобы я брался за метеорологию, - сказал я, напыжившись.