Энергия протеста

Игорь Смирнов

ЭНЕРГИЯ ПРОТЕСТА

I. КТО ВЫ, ЗАГРАНЦЕВТ

Было около двух часов ночи.

Участковый неторопливо вышел на центральную аллею, вглядываясь в густую тень парка, затем свернул к реке. Внезапно звук его шагов затих: тот, кем интересовалась милиция, сидел на скамейке-сидел непринужденно, расслабленно, как у себя дома. Ошибиться было невозможно: высокий, белокурый, в помятом коричневом костюме в крупную клетку, с большими сильными руками, брошенными на ребро спинки скамьи. Голова чуть запрокинута назад, глаза закрыты, в уголках губ страдальческие складки…

Участковый покашлял в кулак, подошел ближе:

— Гражданин Загранцев!

Это ему пришлось повторить трижды. Наконец веки белокурого нехотя поднялись. Он безучастно посмотрел на милиционера:

— Вы что-то сказали?

— Чего ж это вы сбежали от нас, гражданин Загранцев?

— Мне там не понравилось.

— Ну вот, не понравилось! А из-за вас пострадал человек.

— Какой человек?

— Тот, который охранял вас.

— Он здесь абсолютно ни при чем, уверяю вас.

— При чем-ни при чем… Раз проворонил задержанного, значит, при чем… Ну ладно, там разберемся.

А теперь-пройдемте со мной.

Белокурый медленно поднялся, руки его скользнули в карманы. Участковый на всякий случай сказал:

— Гражданин Загранцев, следствие учгет, что при задержании вы не оказали сопротивления…

1. Из показаний свидетельницы М. И. Харченко

Ну что вам сказать? Работаю дворником в ЖЭУ. Человека, что у вас на фотографии, видела второго июля около пяти часов утра. Вышла, чтоб тротуар подмести, гляжу-он железобетонные плиты с дорожки газона на проезжую часть кидает. Я возмутилась. «Что вы делаете?» — спрашиваю. Думаете, он испугался, смутился?

Ничуть не бывало! Смотрит на меня такими невинными глазами и говорит: «Мешают». Мол, тут должна расти трава, это, мол, газон, а не что-нибудь такое.

По-моему, он ненормальный: станет ли нормальный человек заниматься такими делами? Разве только хулиганы. А на хулигана вроде не похож.

Пригрозила милицией-так ни один мускул не дрогнул. Спрашивает: «Я что-то неправильно делаю?» — «Да уж конечно, — говорю. — Люди, — говорю, строили, строили, а вы разрушаете. Что ж в этом правильного?» Молчит, трет грязными ручищами лоб. Честно, мне даже жалко его стало-такой уж у него был жалкий и растерянный вид!

Милицию-то я все-таки вызвала-так сбежал, не видела и когда!

2. Из показаний свидетеля П. А. Ривлина

Наш заводишко, сами знаете, стоит на окраине города. Только отныне он величается громко: «Целлюлозно-бумажный комбинат». Уж верней будет вредогешефт: одно делаем, другое уничтожаем. Вы только поглядите: целые горы лигнина! И все растут, растут… Да, да, лигнин-это отходы, обычные отходы, такое бурое вещество с мерзким запахом. От него гибнет все живое на сотни метров вокруг. Чистая тебе пустыня! А весной или после дождя отравленные ручьи сбегают в Сужу.

Это ж преступление, гражданин следователь!.. Вы тут человек новый, а я, считай, с рождения здесь и должен сказать: раньше в наших краях водилось уйма рыбы, разной рыбы! В лесах-дичи не перестреляешь, хоть каждый день ходи на охоту. А воздух какой был! Один сосновый бор чего стоил!.. Нынче ж сами видите, что стало с нашим краем… Эх-эх, покорители природы!

Да, да, отвлекся, простите.

Второго июля я пришел к комбинату рано. До смены целый час-дай, думаю, передохну на бережку Сужи. Сижу, это, и вдруг вижу: со дна реки выходит человек. Я не сразу признал его-до того он был весь облеплен тиной и грязью. И потом же, вышел-то из воды в одежде-тут и рехнуться недолго!

Поднялся, это, он на берег, в руках-две дохлые рыбины. Глядит на них, как на усопших родственников.

Признаться, струхнул я малость, хотел незаметно уйти, и тут меня словно кто в лоб обухом ударил: да это ж, вижу, наш главный инженер Виктор Ильич Загранцев!

Вот те на! Чего ж это, думаю, он там делал, на дне-то?

И потом, думаю, как он оказался здесь? Ведь он же в отпуске!

Окликнул — не отозвался. Тогда я подошел к нему.

«Виктор Ильич, — спрашиваю, — чего это вы тут делаете?» А он как глянул на меня… Так глянул — век не забуду! — и сказал: «Эх вы, люди!» И все. Сказал и пошагал со своими рыбинами к дороге.

Вот тогда-то мне и показалось, что он помешался…

Или это был кто другой-не знаю. Только после той встречи мне стало что-то не по себе.

3. Из допроса свидетеля И. В. Есакова

Следователь казался сонным, вялым и вопросы задавал тихо, словно боялся разбудить себя. И начал почему-то издалека:

— Родились в этом городе?

— Да, конечно, — подтвердил Есаков.

— Расскажите немного о себе.

Свидетель с недоумением посмотрел на следователя, качнул головой:

— А чего рассказывать? До армии учился. После армии вернулся домой. Вот и все.

— Не совсем. Почему, например, вы ушли от родителей и поселились в общежитии?

— Ну… — Есаков замялся. — Хотел самостоятельности.

— Ясно. Прошу продолжать.

Есаков приподнял плечи, не понимая намерений следователя, уткнувшегося в бумаги, потом почувствовал себя увереннее и решил говорить обо всем, что придет в голову:

— После армии хотел поступить в институт-не вышло. Больше попыток не делал. Да и зачем? Все же не могут стать академиками, кому-то надо и у станка стоять.

— Конечно, конечно. А чем увлекаетесь? Каковы ваши интересы? Как проводите свободное время?

— Ну как… Читаем, телевизор смотрим. Гуляем. Любим музыку. Вот магнитофон приобрели. А с полгода назад у одного маклака удалось перехватить динамик на девять ватт. Выставили на балкон-орет на весь город!

— У вас плохой слух?

— При чем тут слух?

— Тогда не понимаю, зачем приобретать усилитель.

— Ну, это же… Это же для всех, бесплатно.

— А если я, предположим, не хочу слушать.

— Н-не знаю. — Есаков скривил губы. Он не мог понять, как это следователю может не нравиться то, что нравится ему самому. — Ведь записи-то что надо: Эмерсон, Аллен Купер, битлзы.

— Ясно. А вы не увлекаетесь отечественной эстрадой?

Есаков покровительственно улыбнулся. Попросил разрешения закурить.

— Вы, я вижу, боитесь прослыть космополитом?

— Нет, отчего же? — Следователь наконец разобрался в своих бумагах и, уперев локти в стол, опустил подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Я бы не устал слушать, например, «Последний вальс», «Историю любви» и сотню подобных им, однако мне не доставляют удовольствия вещи, в которых мелодию и голос подменяет, простите, гвалт дерущихся гиен. Тихая, приятная музыка не помешает даже ночью, и совсем другое дело-бравурные, громкие звуки, которые определенно будут не по душе отдыхающему человеку…

Есакова начинали раздражать медлительность следователя, его слабый голос, дурацкие вопросы и суждения, абсолютно ненужные для установления истины.

— Тут, наверно, дело вкуса, — буркнул он недовольно.

— Совершенно верно, Иван Васильевич, дело вкуса и культуры человека. Но достаточно об этом. Итак, вы приобрели динамик. Соседи часто просили вас поубавить громкость?

— Было, конечно, мало ли капризных людей! Вон на нашем этаже живет такой Серега… Сергей Таран… Как включаем магнитофон-из себя выходит. Ему подавай классику и вот ваши «Последние вальсы». Ограниченный человек, чего с него возьмешь!

Следователь сонно засмеялся:

— Ладно, Иван Васильевич, бог с ним, с этим Серегой, раз он такой ограниченный! Давайте-ка теперь потолкуем о том, что у вас произошло в среду, второго июля. Точнее, третьего, — ведь это случилось после полуночи, не так ли?