Дорога

Андрей Аарх

Дорога

Лето пахло цветущими травами и нагретым на солнце железом. Подставив ветру разгоряченное личико Дашенька болтала ногами, сидя на деревянном краю платформы и глядя на бегущие внизу камушки насыпи. Солнце висевшее высоко в небе начало клонится к закату, и в предвкушении вечерней прохлады заходились трелями жирные степные кузнечики, заглушая мерный перестук колес. Мама прикорнула рядом, привалившись к большому тряпичному тюку и обняв дремлющую старшую Дашенькину сестричку Полиньку, которая в свою очередь обнимала среднюю, Томочку, из чьих объятий Дашенька осторожно высвободилась несколько минут назад

Поезд медленно и настойчиво, как муха по варенью, полз на север, с фырканьем раздвигая пахучий летний воздух, разрезая его тупым ножем копоти, которая оседала на крышах первых вагонов, лицах и пожитках лежавших на них людей, пачкала окна, мешая смотреть счастливчикам едущим внутри. Правда, им было совершенно нечем дышать, а клопы, воши, и прочие всевозможные паразиты пожирали пассажиров как дети праздничный торт, но зато им не грозила возможность упасть во сне с крыши.

Маме с девочками места в вагонах не нашлось, на крышу лезть она побоялась, и долго бежала за словоохотливым полосатым как оса мужичком, подхватившим Дашку на руки, в самый конец перрона, где добавили в последний момент несколько открытых платформ, без никаких удобств, ограждения или крыши, но все-таки представлявших собой реальную возможность двигатся в северо-восточном направлении. Она выдохлась, тюки, связанные между собой и навьюченные на нее как на верблюда - один спереди, другой сзади, подпрыгивали и тяжело оседая больно бились чем-то твердым.

Томочка, вцепившаяся в руку, задыхалась от неожиданного приступа астмы, Полинька бежала рядом, закусив от напряжения губу и волоча огромный неудобный тюк с одеялом, и только Дашка заливисто хохотала и показывала язык, считая это все веселой игрой в догонялки, в которой она выигрывала.

Мама кричала мужику чтоб он ее оставил, но толи мужик попался глухой, толи специально не бросал маленькое не к месту смеющееся тельце, справедливо полагая что тогда эта крупная тетка, с длинной косой закрученной вокруг головы, останется сидеть здесь, на нагретых солнцем шпалах, окруженная девченками, тюками и запахом горячей смолы, и просидит так до прихода немцев.

Он посадил Дашку на первую платформу и крикнув что-то на прощание побежал дальше и они его больше не видели, только Дашке осталась память о его солено-табачном запахе и маленькая монетка с дырочкой посредине, которую он сунул на прощание в ее маленькую розовую ладошку.

На платформе было довольно свободно, весть о ней не разнеслась еще в мечушейся толпе беженцев и мама заняла стратегическое место поближе к середине, разложила тюки, посадила девченок и повалилась сама, закрыв глаза и чувствуя как дерет горло горячее дыхание. Не успела она отдышаться как поезд тронулся и неторопливо набирая ход двинулся прочь, на север, оставляя позади пахнущие морем и рыбой пыльные улицы, и брошенные дома, и бесчисленные количества кошек, потерянно блуждающих по опустевшим дворам.

Поезд набирал ход, не успевшие сесть запрыгивали на ходу, кидали тюки, карабкались сами, а когда не оставалось больше места сидящие на платформе стали кидать эти тюки обратно, отталкивать потные руки охраняя драгоценное пространство, где каждый квадратный сантиметр старого изъеденного водой и ветром дерева внезапно стал ценным и желанным.

Мама обняла девочек, уткнула Дашку лицом в грудь, где та изучала незатейливыи рисунок ткани ненадеванного, еще пахнущего новым, платья и маленький золотой медальенчик, прятавшийся в складке грудей. Дашка сидела тихо, слыша крики и ругань, но не понимая о чем речь и терпеливо дожидаясь когда все стихнет и можно будет попросить маму открыть медальончик, откуда смотрели улыбающиеся лица юной худенькой мамы и молодого усатого папы.

Постепенно неудачники отстали, несколько вялых споров утихли не успев перерасти во что-то более серьезное, на платформе стало потише, все расселись и вскоре принялись за еду, торопясь закончить все дела до наступления сумерек.

Поезд вырвался из бесконечных пригородов и шел теперь вдоль лиманов, слепящих серебристой коркой солнечного света, мимо полустанков и сел с веселыми белеными с синькой хатками и крупными яркими цветами, потом ринулся в степь, бросая длиннуы фиолетовую тень на высокие некошенные сорняки. К аромату цветов и полыни примешался запах вареных вкрутую яиц и картошки, кислого черного хлеба, домашней колбасы, зеленого лука и самогонки, позванивали жестяные кружки с теплой солоноватой водой, кто-то затянул песню но скоро умолк, не встретив поддержки в массах.

Девочки быстро поели, хрустя свежими огурчиками и редиской, впиваясь зубами в жареные домашние пирожки с мясом, приготовленные мамой в дорогу и запивая кислым вишневым компотом из большой военной фляги, купленной по случаю на староконке.

Стемнело. Остыл раскаленно-оранжевый край неба, выглянула дынная корка луны, огромные звезды зажглись и зависли низко над головами, незаметно просыпался мелкий песок Млечного пути и Дашка заснула под мерный перестук колес, подтянув под себя короткие толстые ножки в новых гольфиках, и обняв мамину руку.

Ночь пролетела незаметно. Поезд шел быстро, изредка останавливаясь и пропуская эшелоны с теплушками и такими же платформами как та на которой ехала Дашка, везущие что-то большое накрытое брезентом в противоположном направлении.

Под утро стало неожиданно прохладно, мама достала веселенькое, в цветочках, сшитое из лоскутов одеяло и укрыла девочек и себя, тревожно обнимая их, маленьких, свернувшихся в тесный клубочек, согревая дыханием как большая помятая хохлушка.

Встало солнце и разбуженные его лучами люди начали шевелится, проснулись и девочки, кроме Дашки, которая сладко, не открывая глаз, потянулась и перевернулась на другой бок, предъявив миру заспанную помятую щеку. Ее бережно укрыли одеялом и оставили спать, опять поели, и сели молча смотреть на бегущий мимо однообразно меняющийся пеизаж, степь, лесопосадки, поля, разбросанные хутора и редких коров.