Внеземная ересь

С. П. Сомтоу

Внеземная ересь

Вы сочтете меня слишком молодым для должности инквизитора, но за всю свою короткую жизнь я перевидал немало черного зла. Ибо в тысяча четыреста сороковом году от рождества Господа нашего я, будучи послушником епископа Нантского и обладая прекрасным отчетливым почерком, часто призывался для записи исповедей, исполненных таких ужасов, что даже годы спустя не могу вспоминать о них без дрожи. Я говорю о признаниях в черной магии, ведовстве и ереси, способных пробудить сомнения даже в наиболее истовом из верующих и бросить чистейшие души в пучину отчаяния.

Благодаря своему разборчивому почерку я был назначен одним из писцов на процессе Жиля де Ре, прозванного Синей Бородой, где приходилось бесстрастно и аккуратно заносить в протокол описания истязаний и издевательств над малыми детьми, гнусных ритуалов и извращений, о существовании которых я до сих пор не подозревал. Когда же наконец маршала Франции приговорили к сожжению на костре, меня попросили изъять из протоколов наиболее омерзительные излияния преступника: правда могла повергнуть в ужас будущие поколения. Так что все мои усилия были потрачены впустую. Однако вымаранные страницы невозможно вырвать из душ наших. Раны, нанесенные этими страшными признаниями, до сих пор не зажили, и по ночам меня мучают кошмары.

Впрочем, даже этот гнусный процесс не смог приготовить меня к встрече с потерянной душой, несчастным, уверявшим меня, что он прибыл из иного мира. Только строжайшая самодисциплина помогла мне выдержать допрос, сохранив при этом, по всей видимости, душу свою нетронутой.

Суд над Жилем де Ре произошел лет двенадцать назад, и теперь я возвращался в Тиффаж, это проклятое место, где Синяя Борода совершал свои преступления. Мне поручалось новое расследование: простое, ничем не примечательное дело, из тех, которые младший инквизитор способен завершить за неделю. Его преосвященство, епископ Нантский благоволил ко мне и часто назначал вести подобные рутинные дела, которые, однако, помогают инквизиторам без особых затруднений подняться по лестнице церковной иерархии. Настораживало в этой истории лишь одно: огонь, сошедший с неба.

На берегу реки был замечен странный человек, покрытый коркой грязи и абсолютно голый. Возможно, он и демон, но, скорее всего, обычный смертный или деревенский дурачок, случайно забредший в чужую деревню. Мне предлагалось либо покончить с предрассудками крестьян, либо при необходимости действовать, как подобает истинному представителю церкви.

Разумеется, никто не хотел отправляться в Тиффаж. Я ощутил мрачную, давящую атмосферу задолго до того, как в конце дороги показался замок. Пусть путешествие на запряженной мулом повозке заняло всего три дня, я словно покинул мир людей и вступил в царство призраков. Небо за куполом церкви Святого Илария де Клиссон, казалось, никогда не светлело. Хотя был уже март, на земле все еще лежал снег. На реке Крейм лед так и не растаял, в месте ее слияния с нантским Севром, там, где стоит замок, льдины громоздились одна на другую.

Когда мы добрались до деревни, солнце уже садилось. Нас в изобилии снабдили провизией, а также уложили в телегу орудия допроса, на случай, если таковых нельзя будет найти на месте. Впереди скакали два рыцаря, вернее, рыцарь с оруженосцем. Я не потрудился узнать их имена. Вместе со мной в повозке сидели брат Паоло, римский музыкант и по совместительству писец, вечно угрюмый брат Пьер и неизменно улыбчивый Жан из Нанта — добродушный парень, цирюльник по призванию и палач по ремеслу. Ну и я, разумеется, еще один Жан из Нанта. Жан Ленклад.

В нескольких часах пути от нас маршировал небольшой отряд из дюжины пехотинцев и конного капитана. Подкрепление, вероятнее всего, прибудет в деревню к полуночи и раскинет лагерь в поле.

Мои спутники всю дорогу пребывали в воинственном настроении. Теперь же, на закате, мы остро чувствовали тяжелую атмосферу этой деревушки. Вопреки обычаям, на грязной дороге, прорезающей центр деревни, где находился колодец, не было видно ни одного играющего ребенка. В лачугах царила тишина. Одна, немного побольше остальных, вполне могла сойти за постоялый двор. Из-под двери пробивался слабый свет и слышался шум, тут же стихший, когда на дороге раздались цокот копыт и скрип телег.

— Нам следует поторопиться, — окликнул я рыцарей. — До замка осталось меньше лиги.

После казни хозяина замок был заброшен, но там, по крайней мере, имелись стены и очаг, а также комната, где можно вести допросы.

— Заночуем на постоялом дворе, — предложил старший из двоих.

У меня были определенные причины избегать ночевки в деревне, но открыть их окружающим я не мог. Поэтому стал уговаривать рыцаря:

— Шевалье, самое большее час пути, и мы окажемся в строении с каменными стенами: разожжем очаг, согреемся у огня и сможем спать в настоящих постелях. И все это бесплатно, — добавил я, ибо после казни Жиля де Ре земли временно отошли в собственность церкви, пока не уладится вопрос с наследством и не будут выправлены соответствующие бумаги.

— Хорошо вам говорить, отец мой, — возразил рыцарь, — но подумайте о нас. Мой юный оруженосец так и вовсе насмерть перепуган: наслушался всяких историй.

Парнишка обернулся, и я увидел, что он действительно очень молод. Однако приходилось стоять на своем, чтобы поддержать авторитет церкви. Недаром инквизиторов учат этому с младых ногтей.

— Мы здесь не затем, чтобы будоражить деревню, — пояснил я. — Инквизиция — не цирк и не труппа бродячих актеров. Поэтому давайте доберемся до замка как можно быстрее, устроимся и разузнаем все обстоятельства дела.

— Как пожелаете, — буркнул рыцарь.

Но в этот момент двери постоялого двора распахнулись. До чего же знакомые лица: хозяин, еще более растрепанный и небритый, чем в нашу последнюю встречу, несколько местных жителей, дававших показания по делу маршала Франции. Однако я не заметил той, кого больше всех опасался увидеть, и поэтому облегченно вздохнул. Мои спутники истолковали сей вздох как чувство радости по поводу того, что перед нами вовсе не деревня призраков.

— Отец Ленклад, — воскликнул хозяин постоялого двора, — милости прошу!

— Мы спешим в Тиффаж, — запротестовал было я, но хозяин перебил меня:

— Здесь вы найдете все необходимое.

Дверь открылась еще шире. В дымном свете мы увидели несколько столов. Дивным запахом кроличьего рагу повеяло изнутри. Я понимал, что мои спутники едва не засыпают от усталости, к тому же особы, столкновения с которой я всячески хотел избежать, здесь могло и не оказаться. В конце концов, прошло десять… нет, двенадцать лет. Может, я в полной безопасности. Может, она просто убралась отсюда.

В цепи великих событий мой грех, думается, не столь уж велик, тем более, что за него я уже претерпел семь нелегких и весьма болезненных покаяний.

Мы сгрудились в обеденном зале, оставив без охраны повозку с вещами, ибо кто осмелится красть у Господа?

Нам предложили сесть на свободные скамьи. Обычные посетители — крестьяне с ребятишками — поспешно спрятались в тени. Стены покрывал налет из копоти и жира, но в очаге полыхал огонь, и рагу оказалось сытным и вкусным.

Пока мы ели, трактирщик почтительно молчал, только напомнил, что его зовут Анри. За ужином я узнал, что имя нашего рыцаря тоже Жан из Нанта, только он предпочитал называться Йоханом, поскольку мать его была фламандкой.

Только когда мы наелись досыта, Анри согласился рассказать нам, почему крестьяне договорились послать письмо в Нант, его преосвященству.

— Мы заперли того человека в подвале, — сообщил он.

— Надеюсь, он сыт и хорошо отдохнул?

Да, мы действительно пытаем людей, но при этом искренне их любим. Я никогда не начинал расследование с угроз и насилия.

— Да, мы его кормили.

— Двенадцать рыб, — сообщила стоявшая сзади женщина. — Я сама считала. Сырых. И с костями. Вы никогда не слыхали такого хруста, отец мой. Перепугал нас до смерти.