Нить надежды

Яна ЗАВАЦКАЯ

НИТЬ НАДЕЖДЫ

Пролог 1

ПРОЛОГ.

– Курсант Ле-да-ри-эн, – Кэр-Нардин выговаривает мою фамилию с отвращением. Я молча жду, очаровательно улыбаясь. По крайней мере, надеюсь, что очаровательно… с разбитой губой и темными провалами вокруг запавших от бессонницы глаз.

– Прибыть к капитану Дзури. Немедленно.

– Есть, сарт Кэр-Нардин, – (тоже еще имечко), – четко, как положено, отвечаю я. И голос звенит в пустоте коридора, – прибыть к капитану Дзури немедленно.

– Выполняйте, – буркнул сарт.

Это было три года назад, когда мы пришли в Третью Ступень. Я, пятнадцатилетняя нахалка, стояла перед своим новым сартом навытяжку.

– Виновата, сарт.

– В чем дело?

– Моя фамилия – Ледариэн.

Поскольку я поправляла его уже в седьмой раз, лицо Нардина стремительно багровело. Я начала опасаться, что добром это не кончится. Но не сдаваться же… Мне нравится, змей забери, моя фамилия!

– Курсант Ледрен! – произнес он сдавленным голосм, – два наряда вне очереди.

– Есть два наряда вне очереди, сарт Кэр-Нардин, – ответила я, – И простите… Моя фамилия – Ледариэн.

Через час я смиренно наблюдала из-за решетки дисциплинарного отсека однообразный мир, периодически заслоняемый широкой спиной фланирующего туда-сюда часового. Внезапно в дверях показался молодой щеголеватый лат – я уже знала его, это Дзури, наш непосредственный начальник. Тусклая лампочка блеснула сверхновой, отразившись в пряжке его ремня, Дзури мгновенно сфотографировал ситуацию: арестантка из новичков, прибывших в Школу только сегодня.

Я встала. Приложила, как положено, ладонь к виску.

– Лат, я курсант Ледариэн, группа У-14, отбываю арест, срок неопределенный, по приказанию сарта Кэр-Нардина.

Дзури посмотрел мне в глаза, кивнул и вышел. Минут через пятнадцать дверь открыл часовой.

– Иди. К Нардину. Он в учебке сейчас.

Не чуя под собой ног, но стараясь не торопиться, я устремилась в учебку.

Кэр-Нардин уставился на меня с отвращением.

– Арест окончен. Два наряда остаются. Садитесь на место, курсант… Ле-да-ри-эн, – выговорил он.

Я опустила ресницы, потом взмахнула ими, одарив его сияющим взглядом и легкой (чтобы не нарушить устав) белозубой улыбкой.

– Есть садиться на место, сарт Кэр-Нардин.

С тех пор он старается обращаться ко мне по второй форме, без именования, а если уж случается, то выговаривает мою фамилию так, как будто ему на зуб горошина перца попала, а плюнуть стыдно. Я подозреваю, что тут замешаны какие-то подсознательные комплексы из раннего детства – самого Кэр-Нардина на второй-третьей ступени наверняка звали кем-то вроде Кардина или, того хуже, Пердина.

У двери кабинета Дзури – теперь уже капитана, начальника У-отделения, – я ненадолго задержалась. Просто постоять, собраться с мыслями.

Ясно, что по головке меня не погладят ни в коем случае. Дернул же змей… Самое обидное, что идея была вовсе не моя, да и роль во всем этом я играла небольшую. Но этого же не скажешь Дзури…

Ладно, что же стоять. Примем судьбу, как есть.

Хуже уже не будет.

– Разрешите войти? Курсант Ледариэн по вашему приказанию прибыл…а.

Вроде бы я не шатаюсь. Так? Стою твердо. Дзури, сидя за столом и сложив руки под накинутым на плечи лазоревым мундиром, увешанным побрякушками наград, внимательно, в упор меня разглядывает.

Смотреть не на что, конечно. Умыться у меня не было возможности. Кровь так и запеклась, да и губа вздулась, конечно. Ну и поспать стоя практически не удалось. Так, урывками. Но когда ты плохо выглядишь, считает Мика, нет нужды делать еще и несчастный вид, наоборот, выжми все возможное из того, что есть. Мать Мики – модель, так что она немного разбирается в женских делах. Я выпрямилась, подбородок вскинула, изобразила что-то вроде кокетливой полуулыбки (бр-р, наверное, смотрится, как улыбочка дэггера).

Проклятие змея на мою голову…

Дзури наконец-то заговорил негромким, спокойным, даже слегка сочувственным голосом.

– Синагет Ледариэн. Ты ведь в школе с пяти лет, не так ли?

– Так точно, капитан Дзури.

– Все три ступени в категории «уни»?

– Почти три, капитан Дзури.

– Разрешаю без формального обращения, курсант, – Дзури помолчал, – и садись.

Я приблизилась к его столу и села напротив. Моим измученным ногам (все-таки полсуток в стоячем отсеке – не шутка) это здорово понравилось, а все остальные члены тут же завопили, что они устали тоже и хотят, змей забери, спать!

Дзури тут сделал еще одну странную вещь. Налил в стакан воды из графина и протянул мне. Я, конечно, не преминула воспользоваться его добротой и вылакала всю воду в два глотка.

Все-таки Дзури – славный дядька. Хотя я в него уже не влюблена. Это пусть Кари страдает. Но он все же боевой капитан, что сразу заметно. Это тебе не грал Сабана, который кроме бумажек и попоек лет сорок как ничего не видел.

Дзури – славный дядька. Но сейчас ему придется перестать быть славным. И тут я его опять-таки хорошо понимаю.

– Происхождения своего ты не помнишь, так? Родственников нет, – он перечислял мои данные, поглядывая в свою планшетку, – Обучение по результатам тестов, за государственный счет…

Я лишь кивала в подтверждение.

– Успеваемость, вторая ступень – четвертое место в рейтинге, сейчас – седьмое. Серьезных дисциплинарных взысканий… ну, это мелочи… в третьей ступени – не было.

Дзури посмотрел на меня в упор.

– Что ж, Ледариэн, мне жаль. Мне очень, очень жаль, что вы опозорили честное имя легионера, – он замолчал, будто сморозил что-то не то, а потом вдруг спросил человеческим голосом, – Ледариэн, зачем вы это сделали?

Честное слово, мне захотелось разреветься и броситься ему на шею. Но этого, разумеется, делать было нельзя. А объяснить – зачем?

Скорее уж не зачем, а почему…

«Потому что грал Сабана – тупой боров, подкаблучник ухватистой женушки, душит все живое и настоящее, что есть в Легионе и Школе. И Вы это знаете не хуже меня! Это он придумал стоячий арест в дисотсеке. И все эти бессмысленные ночные дежурства, перекрашивания стен и перманентный косметический ремонт отсеков, это к нему на дачу мы ездим по выходным во внеочередные наряды. Да, школа тяжела и сама по себе, но мы бы вытерпели. Вы же знаете, мы бы все вытерпели. И мы же не струсили, не дрогнули у Л-13, помните? Только тупость эту, бессмыслицу терпеть – невыносимо».