Врата рая

Брайан СТЭБЛФОРД

ВРАТА РАЯ

Внутри нас есть что-то, что не хочет уходить, что всегда хочет вернуться, нечто, спасающее нас от самих себя, что делает нас тем, чем мы являемся. Оно питается нашей кровью, ласкает нам кожу и вонзает жало в пространство за глазами.

Деревья начинают двигаться и уходят прочь, образуя шеренги и толкаясь руками. Цветы падают с неба, а дождь льет как слезы, теряясь в тумане. Вся белизна мира уходит прочь, оставляя вас под луной, в безграничном море черноты, горящей в море слез.

Затем исчезла и луна, глаза затуманились веками тьмы, веками мира, опечатавшими вас. Навечно.

И КАК-ТО РАДОСТНО, ЧТО ЭТО ВРЕМЯ НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.

Вы идете по коридору. Из стен вырастают руки; их медлительные скользкие пальцы ощупывают ваши кисти и лодыжки. Паутина цепляется за лицо, лаская его, и вы чувствуете на себе взгляды огромных жирных пауков, следящих за вами. Они недвижимы, но это вас не радует.

Поблизости есть духи, но вы никогда не увидите их. Они внутри стен, где привидения предпочитают жить по соседству с холодным камнем. Это ваша судьба: ждать ухода вечности, погребаемой в монолитный камень, пробираться через барьеры, находясь в стороне от места, в котором живут другие.

Другие?

Теперь, вы один из них. Иллюзорное создание, бессмысленный, как нуклеиновая кислота, разлитая в грандиозной игре жизни. Плоть и кровь… плоть, созданная для того, чтобы чувствовать боль; кровь, сочащаяся внутри так, что кажется наименьший булавочный укол проткнет вас, прольет и сморщит, и будет кормить вампиров до тех пор, пока вы не ссохнетесь и не угаснете, и не уйдете, чтобы покрыться грудой холодных-прехолодных стен.

Вампир поблизости и не следует забывать об этом. Он никогда не пьет вина. Как прекрасны эти звуки… но ему они не нравятся, они нереальны. Глаза его не мечут красные молнии, у него нет клыков. Он — создание теней. Его лицо чересчур безобразно даже для того, чтобы его представить. Вы никогда не слышите как он подходит, но всегда осознаете, что вас хватают. Это чувство сродни удушью. Смертоносное, тошнотворное тепло: мгновение, когда нет дела ни до чего. Как тяжело вам пытаться сделать что-то, вы не можете двигаться, вы пытаетесь оторвать свои члены, но в них тяжесть: и кровь, кровь сжимается внутри… сжимается до тех пор, пока не взорвется…

Попробуйте кричать!

Это сон!

Все не так, как вам кажется.

(Вы знаете, это сон. Вы всегда знаете… Но какая разница, если вы не в состоянии избежать его? Пробуждение тоже является сном, но вы не можете пробудиться от существующего пробуждения, как и не сможете пробудиться от существующего сна. Почему же тогда у существующего сна есть и существующее пробуждение? У сна есть инерция и он не даст вам уйти, вас схватят и будут сжимать до тех пор, пока вы не взорветесь как волдырь и не будете кровоточить, кровоточить…)

Стыдно.

Но вы не должны никого обвинять. Вот лестница, которая поднимается все выше и выше, круг за кругом. Ступеньки — деревянные, дерево покоробленное, а посредине они обвисли. Они — гладкие (полированные? смазанные жиром? воском от свечей или мертвой человечьей плотью?), изгибаются, с каждым шагом вы рискуете поскользнуться, но нельзя ступать жестко и вы почти плывете, если делаете это хорошо… плывете и летите с распростертыми руками и ногой на весу сзади, словно фигурист на льду.

Но плавание заканчивается. Чувствуются тиски рук и удушающее течение из глубин. Лестница становится круче, стены нависают, и вы знаете, что когда достигнете вершины башни, места для отступления не останется, и ночное небо не будет вам помощником, потому что звезды так же холодны, как и чертовски далеки.

Насекомые, летающие ночью, нисколько не лучше пауков и мышей, которые садятся на ваше лицо и душат вас шерстью, пока не всосутся в вашу кровь и приведут вас в бешенство, которое не излечит даже метод Пастера… но лестница все тянется и тянется, и другого пути нет.

Нет пути вовсе.

И нет времени.

Ваше дело простое.

Раскайтесь в своем преступлении.

Вы слышите его приход сейчас, как гам за обитой бронзой дверью, шум, напоминающий остановку воздуха в горле, раздраженном и тяжело вздыхающем, и вы знаете, что бегство невозможно.

Даже здесь! Вы завываете (молчаливо), словно в удивлении, хотя всегда знали, или желали знать…

Бегство в космос.

В гонке не победить. Вам следует встретить это лицом. Вы вне пределов досягаемости собственных рук и пытаетесь лететь, закинув голову назад, будто ищете солнце, страстно желая парить, но все, что происходит — это то, что вас ждут руки, хватающие и сжимающие вас до тех пор, пока не затрещат кости. Ваша обувь погружается в мягкое дерево, засасывающее ее внутрь, но вы ступаете так же, как и вошли сюда — плотно собравшись, точно человек на перекрестке, а тени обтекают вас с их болезненным теплом и своим любовным касанием, все готовы смеяться.

Это все сон, говорите вы себе снова и снова, потому что думаете, что если вы это говорите достаточно часто, то сможете выпрыгнуть за двери сна.

Я хочу уехать.

Должен вас огорчить…

Мне нужен ты…

Но все это безнадежно, и вы знаете об этом. Теперь вы во власти вампира и он управляет всем этим. Вы в его милости, но ему неведома милость. Он может пережевать вас и выплюнуть, а вы беспомощны, потому что в вашем сердце растерянность, и вы хотите его. Вы всего лишь мешок крови и желаете, чтобы вас выдавили.

Через мгновение после того, как он обовьется вокруг вас, вы не будете измордованы сразу. Но вы поймаете облик, который слишком безобразен, чтобы на него смотреть. Зрелище, достаточное для того, чтобы почувствовать ужас.

Не бывает течения, которое только приливает и отливает, когда-то, оно подмывает и обрушивает берега.

Вы не в состоянии кричать, вам не оставили такой возможности; все что вы можете — это шептать про себя.

ЭТО СОН, СОН, ИДИОТСКИЙ, МЕРЗКИЙ СОН…

И вампир открывает свой красногубый рот, чтобы показать вам тьму внутри.

…и он говорит:

КОНЕЧНО, ЭТО СОН.

ОН — МОЙ.

Конец кошмара.

Из-за него я проснулся в поту. У меня всегда так бывает. Простыня липкая от пота, измятая и скомканная, обмоталась вокруг моих лодыжек.

Я пытаюсь распутать ее.

Первым чувством является глубокая вера. Я пробудился. Ушел от этого кошмара, вернулся в мир реальности. Ничто в этих тенях не может мне повредить.

Я включил настольную лампу, чтобы убедиться. Проверил бледно-голубые стены, хроматографы, эскизы видов марсианских пейзажей и Кукхэма на Темзе. Чисто и опрятно. Сердце медленно успокоилось, паника ушла.

Существуют ли они?

Пытаюсь вспомнить, и затем осознаю. Это не просто кошмар. Необходимое, но не достаточное условие.

Он был таким длинным, но я его не забыл и в нем нет ни тени сомнения. Когда он настоящий, то он — настоящий. Он не надоедает, он реальность.

Моя рука начинает дрожать, я напрягся. Необходимо взять себя в руки. Я могу пройти через все это… Знаю, что могу… если только начну осторожно и все сделаю правильно. Никто не должен знать, да и никто не узнает, если только я буду осторожен!

Последнее, что мне запомнилось — и вовсе буднично. Канун Нового Года. Счастливое Рождество, две тысячи четыреста сорок четвертый… Не мог ли бы ты сказать мне, а что же случилось за последние несколько часов две тысячи четыреста сорок третьего?

Я подумал, что нет.

Это было не из-за выпивки. Я пропустил всего лишь стаканчик. Во всяком случае, помню лишь один… но что-то со мной еще не в порядке, да и похмелье меня не мучит. Провалы в сознания у меня не из-за пьянки. Все что получает мистер Хайд происходит не из-за алкогольных полосканий или веселящих таблеток. Там был Зено… все были, кроме Шумана. И все это не могло продолжаться более часа. Что же можно сделать за час, особенно на вечеринке, в окружении многих людей? Даже если я на самом деле обезумел, кто был этому причиной? Вечеринка является защитным камуфляжем. На ней вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Совершенно мило, если вы ничего не делаете. Можно крупно разыграть, хотя это и не должно задеть Ли Каретту. Можно попасть в точку по их оценке… а можно и нет.