Жажда

Зенна Хендерсон

Жажда

Перевел с английского Александр ЖАВОРОНКОВ

Иногда мне кажется, что я путешественник, потерпевший кораблекрушение. Будь мне поменьше лет, я непременно играл бы в Робинзона Крузо, хотя не ручаюсь, что при виде следов босых ног - это в наших-то местах! - я сохранил бы присутствие духа.

Но я, наверное, затерян и в пространстве, и во времени. Ведь всего через семь лет я не только стану вполне взрослым, но и увижу смену столетий! Вообразите себе день, который, начавшись в девятнадцатом веке, после полуночи перейдет в двадцатый! Надеюсь, теперь понятно, что вместо того, чтобы оглядывать горизонт в поисках парусов, я встаю на скалу и погружаюсь в мечты о мире грядущего столетия.

Но грядущее грядущим, а в тот год нас постигла лютая засуха. Именно поэтому, оставив женщин дома, мы с отцом отправились к устью Капризного ручья. Вскоре мои легкие от усилий и от раскаленного воздуха запылали огнем, но мы продолжали подниматься на холм. Наконец, спустя часа полтора, мы остановились передохнуть в тени огромного валуна. Внизу на мили вокруг расстилалась безжизненно серая долина Скорби. На фоне бледного неба у самого горизонта виднелась темная полоска - горы; почти под самыми нашими ногами волновалось вытянутое пятно зелени - ивы вдоль реки Чакавола, а немного левее их - роща тополей, где пряталась наша хижина и где Ма, поди, уже закончив печь хлеб, стояла вместе с Мэри у порога и смотрела вверх, туда, где сидели мы.

- А что, если мы не отыщем родник? - спросил я и облизнул сухие губы.

Я думал, отец не ответит. Такое с ним бывает часто - он молчит, а через день или два, когда ты и думать забыл, о чем спрашивал, он вдруг отвечает. Но на сей раз он отреагировал сразу:

- Тогда мы узнаем, почему наш ручей прозван Капризным. Если ты уже отдышался, то можешь напиться.

Пить хотелось ужасно, поэтому я немедленно устремился к ручью. В этом месте он был очень быстрым и совсем мелким. Зачерпывая холодную и слегка солоноватую воду, я утолил жажду, а затем, умывшись, сказал:

- Но у нас всегда есть река.

- Не всегда, - возразил отец и, отойдя на несколько шагов вверх по течению, сделал несколько жадных глотков. - Только за последнюю неделю она обмелела почти вдвое. К тому же Танкер вчера сказал, что на вершинах гор совсем не осталось снега. А ведь сейчас - только начало лета!

- А как же наш сад?! - воскликнул я. - И наши поля?!

- Наш сад, наши поля, - повторил отец с грустью.

Найти истоки ручья нам помешала скала, взобраться на которую было не в силах человека. Долго стояли мы перед каменной громадой и смотрели, как откуда-то с вершины падает вода.

- Если речка пересохнет, - сказал я, - то на все хозяйство воды из ручья нам не хватит.

Отец ничего не ответил, а лишь повернулся лицом к дому.

Дорога вниз отняла у нас вдвое меньше времени. Но посередине пути я оступился и упал в заросли репейника. Оттуда меня вытащил отец. Вся моя одежда оказалась в репьях, а на левой щеке красовалась кровоточащая царапина.

- Вода нужна людям, - вроде бы ни с того ни с сего сказал отец. Людям и животным.

Я кивнул, но только подходя к дому, понял истинный смысл его слов. Оказывается, отец уже смирился с потерей полей и фруктовых деревьев, и его заботило, как выживут обитатели его дома и, может быть, фермы.

На тропинке у дома нас поджидали Ма и Мэри. Я молча взял Мэри у матери и понес домой, поскольку прекрасно понимал, что сестренка стала для нее уже тяжеловата. Ведь месяца через два мать ждала появления нового ребенка. Однако мне, пятнадцатилетнему парню и почти мужчине, по мнению отца, и не полагалось об этом даже догадываться.

* * *

Вечером наша семья собралась за столом, чтобы почитать вслух. Начал я. Во второй раз с тех пор, как мы переехали на ферму, я читал "Робинзона Крузо". Сегодня мне попалось место, где Робинзон пересчитывает зернышки пшеницы и размышляет, как их лучше посадить. Такие сюжеты мне нравятся больше, чем пространные рассуждения об одиночестве, да еще пересыпанные массой труднопроизносимых слов. Правда, иногда, оглядывая долину и зная, что вокруг, насколько хватает глаз, есть только Ма, Па да Мэри, я понимаю чувства героя. А хорошо бы у Ма родился парень!

Читал я сегодня хорошо, и отец почти не поправлял мое произношение. После меня мать читала "Чувство и страсть". Эта книга мне кажется скучной, но слушал я внимательно. Ведь неизвестно, в какой момент отец спросит, что значит то или иное слово.

Затем отец читал "Жизни Плутарха". Отдельные страницы в этой книге очень забавные. В конце вечера отец, как всегда, прочитал кусок из Библии, а потом мы все помолились и легли спать.

Едва отец задул лампу, как я задремал, но, услышав тихий голос матери, немедленно проснулся.

- А может, на приисках нам бы жилось лучше, - промолвила она.

- Прииски не для меня, - возразил отец. - Я хочу жить тем, что дает земля, получать урожай из горсти семян... И веры.

- Но если нам все же придется оставить ферму, то?.. - начала мать неуверенно.

- Ферму мы не оставим, - твердо заявил отец.

* * *

Мы с отцом доехали в фургоне торговца мистера Танкера до ворот, с которых и начинается наша ферма. Я снял веревку с вертикальной перекладины и распахнул ворота, а отец еще раз поблагодарил мистера Танкера за газеты, которые он нам привез.

- Извините, что смогли предложить вам лишь такую малость, - сказал под конец отец, глядя на тощенькие мешки и полупустые ящики в фургоне.

Мистер Танкер, натянув вожжи, заметил:

- Теперь-то и вы уяснили, почему эту ферму прозвали "Акрами простаков". Ведь до вас уже две семьи пытались добиться милости от этой земли. Здешние места годятся лишь для шахт и приисков, и больше ни для чего. Тут нет надежного источника воды, вот в чем дело. Вам лучше бы попытать счастья в долине Лас-Ломитас. Там на каждой ферме по два, а то и по три артезианских колодца, да еще и пруд с рыбками в придачу. Не мудрено, что тамошние всякий год снимают добрый урожай. Вот только дорога туда чертовски длинна, и на моем фургоне ее, пожалуй, не осилишь.

Мистер Танкер укатил, а мы с отцом, немного постояв и посмотрев на клубы пыли за фургоном, двинулись обратно. На дощатом мосту мы остановились и поглядели вниз, на Капризный ручей, превратившийся в меленькие мутные пруды, соединенные между собой тонюсеньким мелководным ручейком.