О том, как Нут задумал испытать свою ловкость на гнолах

Дансени Лорд

О том, как Нут задумал испытать свою ловкость на гнолах

Лорд Дансени

О том, как Нут задумал испытать свою ловкость на гнолах

Перевод Светлана Лихачева

Невзирая на рекламу конкурирующих фирм, каждый торговец, надо полагать, знает, что в настоящее время никто из причастных к делу не занимает такого положения, как мистер Нут. Тем, кто находится за магическими пределами деловых кругов, это имя мало о чем говорит: Нут в рекламе не нуждается, он себе цену знает. Нут - вне конкуренции, даже в условиях современного рынка, и соперникам его, на что бы они ни претендовали, хорошо об этом известно. Его условия всегда вполне приемлемы: такая-то сумма по доставке товара, столько-то - впоследствии, путем вымогательства. Нут сделает все, чтобы помочь вам избежать возможных неудобств. На ловкость его можно положиться: тень, что видел я как-то раз ветреной ночью, передвигалась менее бесшумно, нежели Нут, ибо Нут по профессии - взломщик. Известны случаи, когда люди, погостив в загородных поместьях, посылают впоследствии агента по продаже выторговать приглянувшийся гобелен, что-нибудь из мебели или картину. Это - дурной тон; те, кто отличается более изысканным вкусом, через день-два после своего визита непременно пошлют Нута. Он знает толк в гобеленах: обрезанный край будет едва заметен. Очень часто, когда я вижу огромный, только что построенный дом, заставленный старинной мебелью, увешанный картинами кисти старых мастеров, я говорю себе: "Эти ветхие кресла, эти портреты предков в полный рост, это резное красное дерево - все здесь дело рук неподражаемого Нута".

Я употребил здесь слово "неподражаемый" - безусловно, против этого можно возразить, что в деле грабежа со взломом совершенно особое, первостепенное место занимает имя Слита. Мне о том известно; но Слит - это же классика, и жил он невесть когда, и понятия не имел о конкуренции в условиях современного рынка; кроме того, странная история его гибели окружила имя Слита романтическим ореолом, отчего несомненные заслуги сего джентльмена оказываются, возможно, несколько преувеличенными в наших глазах.

Ни в коем случае не надо думать, будто меня и Нута связывает дружба; напротив, мои убеждения всегда были на стороне Собственности; Нут же вовсе не нуждается в том, чтобы я замолвил за него словечко, ибо положение Нута в деловых кругах не имеет себе равных; он - один из тех немногих, кому реклама без надобности.

Мой рассказ начинается в ту пору, когда Нут жил в огромном доме на площади Белгрейв: каким-то непостижимым образом он подружился с особой, временно присматривающей за особняком. Жилье Нута устраивало, и когда кто-нибудь заходил поглядеть на дом, прежде чем купить его, смотрительница принималась расхваливать здание в тех словах, что подсказал ей Нут. "Если бы не канализационные трубы, - говаривала она, - то лучшего дома в Лондоне и не сыскать бы". Когда же покупатели, придравшись к этому замечанию, начинали задавать вопросы о канализационных трубах, смотрительница отвечала, что и трубы тоже очень хороши, но дом все-таки лучше. Обходя комнаты, визитеры не видели Нута, - однако он все это время находился там.

Как-то раз, светлым весенним утром пришла старушка в простом черном платье и в капоре на красной подкладке и спросила мистера Нута; рядом с нею переминался ее неуклюжий верзила-сын. Смотрительница миссис Эггинс оглядела улицу, впустила гостей и оставила их дожидаться в гостиной среди зачехленной мебели, - чехлы придавали комнате таинственный вид. Они пробыли там довольно долго, как вдруг почувствовали запах трубочного табака. Нут стоял в двух шагах от них.

- Боже! - воскликнула старушка в капоре на красной подкладке, - как вы меня напугали! - Но тут же, по взгляду, обращенному к ней, поняла, что не след так разговаривать с мистером Нутом.

Наконец Нут соизволил заговорить, и старушка, заметно нервничая, объяснила, что сын ее - парень дельный, ремесло уже опробовал, однако не прочь подучиться; и не научит ли его мистер Нут зарабатывать себе на жизнь?

Прежде всего Нут пожелал взглянуть на рекомендации; когда же ему была предъявлена бумага за подписью ювелира, с которым сам он тесно сотрудничал, Нут тут же согласился принять юного Тонкера (такова была фамилия дельного парня) в ученики. А старушка в капоре на красной подкладке вернулась в свой небольшой загородный домик и каждый вечер с той поры говорила своему старику: "Тонкер, надо бы на ночь запереть ставни; Томми-то наш теперь взломщик".

Я не намерен описывать во всех подробностях ученичество дельного парня, ибо тем, кто занимается ремеслом, подробности и без того известны; тем же, кто занят в других областях, нет до этого ровно никакого дела. А тот, кто не занят ничем и наслаждается беззаботной жизнью, не сможет по достоинству оценить все этапы, через которые прошел Томми Тонкер, - сперва научился он совершенно беззвучно передвигаться по гладкому дощатому полу, где поджидали в темноте небольшие препятствия, затем - тихо подниматься по скрипучей лестнице, и, наконец, влезать в окна.

Довольно будет сказать, что дело процветало; время от времени старушке в капоре на красной подкладке отсылались красочные отчеты об успехах Томми Тонкера, написанные корявым почерком Нута. Нут крайне рано забросил уроки письма, ибо питал, видимо, определенное предубеждение к подделке документов и, стало быть, считал письмо пустою тратой времени. А потом успешно завершилась операция с лордом Кастлнорманом в его поместье в Суррее. Нут выбрал субботнюю ночь, ибо день субботний в семействе лорда Кастлнормана соблюдался свято, и уже в одиннадцать часов весь дом спал. За пять минут до полуночи Томми Тонкер, получивший соответствующие указания от мистера Нута, который поджидал дельного парня на улице, покинул особняк с полным карманом запонок и колец. Ноша была не тяжела; однако парижские ювелиры не в состоянии были изготовить замену, не послав заблаговременно в Африку за всем необходимым, так что лорду Кастлнорману пришлось временно взять напрокат костяные запонки.

Даже слухи не упоминали имени Нута. Вздумай я утверждать, будто успех вскружил ему голову, найдутся такие, что за подобное заявление обидятся на меня не на шутку, ибо коллеги Нута в один голос утверждают, что над рассудительностью его и проницательностью обстоятельства не имели власти. Потому я скажу только, что успех подтолкнул этот гениальный ум к мысли, которая не приходила доселе в голову ни одному взломщику. Ни более не менее, как ограбить дом гнолов - вот в чем заключалась эта мысль. Вот о чем сей осмотрительный муж поведал Тонкеру за чашкой чая. Если бы Тонкер, возгордившись от успеха последней операции, не утратил способности мыслить здраво, если бы не преклонялся слепо перед Нутом, он бы, верно, ни за что... но, как говорится, что с возу упало, то пропало. Тонкер почтительно высказал свои возражения; он предположил, что, может быть, все-таки не стоит этого делать; он заметил, что это добром не кончится; он позволил себе поспорить; но в конце концов, одним ветреным октябрьским утром, когда в воздухе витало нечто неуловимо-угрожающее, и он, и Нут двинулись к тому самому жуткому лесу.

Нут загодя взвесил несколько маленьких изумрудов, кладя на чашу весов обычные камни, и установил таким образом предполагаемый вес тех драгоценностей, что, как гласит молва, украшают тесный и высокий дом, где гнолы живут с незапамятных времен. Взломщики решили похитить два изумруда и унести их на плаще, словно на носилках, держась за его концы; однако условились тут же бросить один из камней, окажись они чересчур тяжелыми. Нут предостерег юного Тонкера противу жадности и объяснил, что изумруды, до тех пор, пока не будут благополучно доставлены из жуткого леса, стоят не дороже головки сыра.

Все было обговорено заранее; теперь взломщики шли вперед, не произнося ни слова.

Под мрачную сень деревьев не вело ни одной тропы: не видно было ни следов копыт, ни отпечатков человеческих ног; ни один браконьер не ставил там капканов на лесных фей уже лет сто. Дважды границы владений гнолов не переступают. Даже если на мгновение забыть о том, что творилось в чаще, сами деревья заключали в себе скрытое предостережение: у них не было того мирного, внушающего уверенность вида, что отличает деревья, посаженные рукой человека.