Из чаши (СИ)

Зегрян Аран Робертович

Из чаши

Пролог

Приговоренный человек сидел, привязанный к креслу, а кресло находилось в старом автобусе, лежавшем без колес среди мусора и чахлых деревцев. Главарь небольшого отряда поднялся по скрипучим ступенькам, прошел в салон, походу раздавив пустую жестянку на полу, и снял с головы жертвы мешок.

- Будешь убивать? - глухо спросил приговоренный.

- Увы, да, - тихо ответил боевик, - если ты конечно не оставишь мысли о подготовке и не улетишь ближайшим рейсом. Ты это сделаешь, если тебя отпустить?

Человек в кресле помолчал, глядя в запыленное окно автобуса. Там была грязная серая дымка, на уцелевшем стекле кто-то давно вывел пальцем значок любви, сердце со стрелой. Кто-то позже, но все равно давно, пририсовал пальцем к сердечку "= туфта".

- Нет, - ответил приговоренный, вновь посмотрев в лицо главаря, - блин, никогда бы не подумал, что у меня хватит принципов отказаться уйти сейчас, ради правды.

- Ты уверен в своем выборе?

- А ты?! - срывающимся голосов воскликнул пленник. - Ты уверен, что мы дальше сможем жить так? Что ничего нельзя менять?

- Слышал про Вавилонскую Башню? Не кажется, что ваша затея - куда хуже, если смотреть с точки зрения порядка?

- Порядка нет. Ты его искал, я знаю, ты много всякой дряни натворил, надеясь, что в конце у тебя будет какая-то награда, справедливость. Но факт в том, что ни Конгресс, ни Доминиканцы, никто не живет по заповедям. Никто не хочет жить по заповедям. Порок - это их цель, хаос - куда они идут. Все мы. И если нам не удастся сделать чудо сейчас...ну, куда уж хуже? Тогда Башня рухнет на нас, и так нам и надо. Это событие должно рано или поздно случится, его не остановить, пристрелив меня!

- Ты считаешь себя вправе решать, что должно произойти?

- Я не вправе решать ничего. Я попытался приблизить пришествие, но теперь мое дело сделано. У меня к тебе просьба. Мне страшно сейчас. Сделай быстро и неожиданно, что бы я не успел понять.

- Хорошо. Это честная просьба. Ты не хочешь помолиться?

- Я уже успел, пока сидел в мешке... Я же не строго соблюдаю каноны, помнишь?

- Ну да... полагаю. Иначе бы ты тут не сидел.

Пленник еще помолчал, затем вдруг прерывисто вздохнул.

- Я не думал, что буду умирать так. В этой забытой земле. Возле заплеванного окна, под которым предавались пороку.

- Смерть везде одинакова. Я видел. Что в шелках, что в хламиде, это всегда страшно. Даже на людном поле боя, каждый уходит из жизни будто бы одиноким. Ну, это всего лишь шаг. Первый и трудный. И ты пойдешь дальше.

- Я только надеюсь, что там не будет боли. Здесь ее слишком много. Боли от того, что люди без причин несчастливы. А раз нет причин, нет и лекарств...

Главарь неожиданно выхватил из внутреннего кармана пороховой пистолет с автоматическим предохранителем и точно выстрелил в сердце жертве. Тот как раз смотрел в окно. Пленник охнул и сразу обмяк среди веревок. От громкого выстрела стекло пошло трещинами, с него отвалилось несколько пластов грязи. Стрелявший проверил пульс на шее и сказал: "Покойся с миром. Надеюсь, когда увидимся вновь, ты сможешь меня простить". Потом закатал рукав убитого, среди черных вен нашел свежую рану, разъеденный кислотой нарост, в котором виднелись спутанные и оплавленные провода. Убийца плеснул на рану жидкости из непрозрачного флакона, пошел дым.

Отпустив безвольную руку, боевик вышел из автобуса. Здесь ожидал его отряд. Всего два человека. Раньше их было больше, много больше, но кто-то погиб, кто-то сбежал, кто-то разуверился в целях этой войны. Хотя внешне два бойца были в чем-то похожи, смуглые, ловкие в движениях, в одинаковой полувоенной форме серого цвета, но разница все равно бросалась в глаза. Видно было, что их разделяет не только возраст, но что они вообще с разных планет, буквально с разных миров.

Тот, что был постарше, смотрел на мир с выражением неторопливого, уставшего мудреца, который привык наблюдать, как самые смелые и справедливые начинания рассыпались в прах, который мело горячим ветром по бездушным пустыням. И теперь, с годами, человек привык никого не обвинять в крушении собственных надежд. Он смирился.

Второй же боец, помоложе, выглядел куда опасней. Его взгляд, взгляд человека джунглей, где либо съедаешь добычу, либо сам становишься добычей, постоянно искал, метался, выискивал угрозы. Движения у него были какие-то птичьи, стремительные и дерганные.

Кроме бойцов, на площадке перед сломанным автобусом была женщина, сидящая на корточках у костра и помешивающая ложкой в закопченной кастрюле картошку с луком. Женщина была неопределенного возраста, со слегка отекшим лицом. На ней был синтетический платок и утепленный серо-голубой плащ. Вообще, ее равнодушное выражение на лице подсказывало, что женщина в прошлом злоупотребляла наркотиками, скорее всего, химический "Аль-Хазред", который использовался не по обычному назначению, для осознанных снов, а просто что бы расслабиться. А если еще и дорогой наркотик мешают с более дешевой "дурью", последствия для мозга самые неприятные и трудно обратимые.

При появлении главаря двое бойцов встали со стопок старых покрышек, почти синхронно произнесли фразу: "Ad majorem Dei gloriam !"( на латыни это означало "К вящей славе Господа!") и перекрестились. Женщина просто молча перекрестилась, причем справа налево, в то время, как остальные осенили себя крестом по-католически.

Главарь поправил куртку, что бы под ней не было видно пистолета, и уселся на пустой ящик из-под дешевой модифицированной картошки. Отряд не боялся, что их "пикник" заметит какой-нибудь дрон с камерой, летающий по белому небу этой планеты. Дело в том, что место стоянки располагалось возле ограды электростанции. По сути, энергия на ней добывалась из обогащенного звездолетного топлива. В атмосфере планеты такой способ обеспечивал большую эффективность, чем традиционные атомные электростанции, но близлежащая территория превращалась в непригодную для обитания зону, где все живое заболевало и старело буквально на глазах. К тому же, сильные магнитные аномалии делали опасными полеты над станцией и сбивали электронику. Из-за этого влияния возле ограды станции и образовался замусоренный пустырь, где высились припорошенные свежим снежком груды строительного песка и чахлые кривые кустики, которые, тем не менее, успевали за недолгую жизнь отдать семена земле, что бы на ней появилось еще одно поколение хилой поросли. Так что никто не летал над этой местностью, а большинство спутников не пробивались сквозь облачную муть. И при этом в каких-то ста метрах от площадки для "пикника" шумела автострада.

- Он не мучился? - спросил пожилой боевик у главаря.

- Нет, я быстро.

- Еще один смертный грех, - вздохнул пожилой.

- Ну что ж, всякий, кто способствует такому богохульству, должен осознавать, чем это может закончиться. Но этот человек верил в Бога. Верил искренне, так, что предпочел смерть утрате веры. Только Суд Божий покажет, кто из нас совершил смертный грех.

- Брат, что мы будем делать дальше? - спросил молодой боевик.

- Эту возможность мы упустили. Лаборатория сменила расположение, этот несчастный, которого только что... он ничего не знал. Думаю, у нас осталось около трех земных месяцев прежде, чем их замысел станет реальностью и мир содрогнется.

- Но ведь теперь они не смогут выкинуть это сразу в эфир. Теперь нет доступа к передатчикам.

- Да, не смогут... Но скажи, брат, если они хотя бы осуществят задуманное, если святотатство произойдет, воплотится в мире, будет ли важно, что оно не дойдет до алчущих зрелищ людских масс? - и главарь спокойно глянул на молодого, но тот от этого взгляда съежился.

- Нет, конечно, нет.