Придёт весна

Логинов Святослав

Придёт весна

Святослав ЛОГИНОВ

ПРИДЁТ ВЕСНА

Сегодня моя очередь топить печку. Буржуйка стоит в дальнем углу, труба через комнату тянется, прямо над койками. Нас в одной аудитории двадцать человек - с тех пор, как командование разрешило сотрудникам жить при институте, никто домой не ходит. Все-таки, вместе теплее.

Дров почти нет, бережем каждую щепку, всякий уголек, но все-таки пол вокруг печурки в оспинах ожгов. Положили внизу лист железа, но даже он не помогает. И когда только угли успевают вываливаться?

Сижу я, смотрю на огонь, в голове теснятся разные мысли.: вот, например, девочки рассказывали, будто в Узбекистане лепешки пекут не на сковороде, а прямо на печке. Наша буржуйка маленькая, за раз больше одной лепешки не выйдет, хотя, если тесто на бока налеплять, да на трубу... Нет, об этом нельзя думать, а то с ума сойти недолго. Лучше о другом... На Невском вчера снаряд упал, неподалеку от Дома Книги. На черном камне раны от осколков. А ведь если подумать, то прожженый пол - тоже рана. Побьем фашистов, жизнь вернется лучше довоенной, но в каждом доме на полу будет видно место, где стояла блокадная печь.

Ну вот, опять я о мрачном. Хватит, спать пора, завтра рано вставать, да и норма дров на сегодня вышла.

* * *

С утра спешим в лабораторию. За окном темень и тишина, только слышно, как во дворе газогенератор урчит. Ответственные проверяют светомаскировку и зажигают электричество. Вдоль столов идет начальник лаборатории Роскин, смотрит, все ли в порядке. Мы считается мобилизованными, но только начальнику выдали форму - три шпалы в петлицах. До войны он химию читал, такой интересный мужчина, совсем молодой, а уже доцент. А теперь взглянуть не на что - один нос торчит. Роскин всегда с утра появляется, потом он уходит в исследовательскую лабораторию, в подвал.

Мы тоже считаемся лабораторией, а на самом деле - цех. Производим запалы для бутылок с зажигательной смесью. Их придумали в нашем институте. Тогда-то всех нас - студенток Текстильного, мобилизовали для работы в спецлаборатории.

Работа простая - берешь ампулу, наливаешь на донышко керосина, потом пипеткой отмеряешь кубик калий-натриевого сплава. У меня по химии всегда отлично было, но что калий-нитриевый сплав жидкий как ртуть, я не знала. Тут главное, чтобы руки не дрожали, а то капнешь сплав на стол, а он на воздухе загорается. В банке-то он под слоем керосина хранится. Потом в ампулу пять грамм дроби надо добавить, для веса, чтобы запал разбился, когда бутылку кидают. До войны у папы была двустволка, и он такую дробь в магазине покупал. Так и называлась: дробь охотничья N5. Теперь ампулу осталось запаять и положить в коробку.

Справа от меня Люда трудится, с нашего потока девчонка. Лицо у нее такое, будто она в эту самую минуту тот запал готовит, которым Гитлера поджигать будут. Старается, подружка, но все равно от меня отстает. Это потому, что я маленькая и пальцы тонкие. Я до института ткачихой работала, вот и наловчилась нить связывать.

За стеной забухало, задрожали стекла, завыла сирена. Налет. Ну и черт с ним, никуда я не пойду. Но тут открывается дверь, на пороге появляется профессор Дмитрий Николаевич Грибоедов. Смотрит на нас и кричит сорванным голосом:

- Почему на рабочих местах?! Марш в убежище!

Тоже мне, "Горе от ума"! Бросаем работу, спускаемся в бомбоубежище.

Первые два этажа в институте занимает госпиталь. При госпитале пункт питания, там нас кормят обедом. Выстригают из карточки талон и выдают ломтик хлеба и полмиски дрожжевого супа. Девочки едят потихоньку и рассказывают, кто какие вкусности до войны готовил. Уже всеми рецептами поделились. Ох и знатные из нас выйдут поварихи! Завидую нашим будущим мужьям.

После обеда всех зовут во двор. Привезли дрот, надо разгружать. Дрот - это стеклянные трубки в палец толщиной, из них выдувают ампулы. В лабораторию дрот со всего города свозят, у кого сколько есть. Сейчас привезли из Университета, у них там хранился запас чуть не с менделеевских времен. Целый час разгружали, таскали связки в стеклорезную. Значит, сегодня на час задержимся, потому что запалы нужны и армии, и партизанам.

Вечером во дворе испытывают ампулы. На испытание берется десяток ампул из каждой тысячи. Глухая стена телефонной станции, что выходит в наш двор, вся в ожогах. Девочки считают вспышки. Получается, что сегодня сделали пятнадцать тысяч. Это немного, а все из-за того, что бомбежка помешала. Завтра надо будет лучше стараться.

* * *

Нынче утром, не успела я горелку зажечь, подходит ко мне Слава Томилов, пятикурсник.

- Собирайся, - говорит, - пойдешь вниз, тебя к нам лаборантом переводят.

Направили меня к Васильеву Борису Борисычу. Тоже наш преподаватель. Он на меня через очки посмотрел и говорит:

- Я вас помню, вы лабораторные хорошо выполняли. Теперь будете мне помогать, освоите ректификационную колонну. В Ленинграде кончается бензин, фронту нужны заменители, прийдется изобретать.

Так я из стеклодувов попала в лаборанты. Начали с сивушных масел - их много на ликеро-водочном заводе. Борис Борисыч пробует разные восстановители, а я разгоняю получившиеся смеси. Воняют они нестерпимо, а горючего не выходит. Прямо хоть плачь. Борис Борисыч говорит, что наши танки скоро остановятся, потому что горючего нет. Вся надежда на нас, а у нас никакого сдвига.

Зато по другой теме успех. Лаборатории поручили новый антитфриз сделать, потому что спирта, из которого антифризы готовят, тоже не хватает. Пока было тепло, солдаты в систему охлаждения воду заливали, а сейчас на дворе мороз, застынет вода, и мотор разорвет.

Принялись искать антифриз, не содержащий спирта. Что только не перепробовали: глицерин, метанол, солярку, сивуху мою проклятую...

День теперь начинается с того, что Слава входит в комнату с мешком углекислоты. Он в ней смеси замораживает, проверяет температуру затвердевания.

- Привет работникам горячего цеха! - это он мне.

- Здравствуй, дедушка Мороз! - отвечаю. - Когда же ты нам весну принесешь?

И вот у холодильщиков удача. Кажется, они подобрали смесь, которая не замерзает на холоду и не вскипает от работы двигателя.

Днем во дворе раздался рев мотора. Это с фронта для испытаний пришел танк. Настоящая бобевая тридцатьчетверка. Из люка вылез усатый старшина. Первым делом, конечно, подмигнул:

- Ну что, девахи, начнем вместе воевать? Э, да что-то вы глядитесь неважнецки, бледненькие немного. Ну ничего, за мной не пропадете, Красная Армия поможет...

Почти все сотрудники, и Борис Борисыч тоже, заняты испытанием антифриза. Меня на это время снова отправили на запалы. Я даже довольна, запалы у меня хорошо получаются, а вот с заменителем горючего что-то неладно. Может из сивушных масел бензин просто нельзя получить, а может быть у меня руки не тем концом воткнуты.

* * *

Сегодня упала на лестнице. Как-то странно, из столовой шла, значит не голодная, и вдруг смотрю: перед носом ступеньки. Как падала - не помню, а встать не могу. И главное, не страшно ни капельки. Умираю, ну и умираю подумаешь, какая важность... Хорошо, что в институте народу много, не дали замерзнуть. Гляжу - надо мною Зоя склоняется. Она на курс меня старше была, а сейчас работает в госпитале.

- Ну-ка. поднимайся, пошли.

- Ой, Зоенька, мне что-то никак. Я уж лучше тут...

- Я тебе покажу - тут! Сейчас вниз спустишься, бульончику выпьешь...

Ну, думаю, никак я уже точно умерла. Откуда взяться бульону? Сегодня в столовой даже казеиновой баланды не выдавали. А Зоя словно мысли читает и кричит прямо в ухо:

- Танк с фронта вернулся! Старшина лошадь привез убитую! В столовой суп варят!

Видно не судьба мне умирать.

* * *

Меня возвращают в исследовательскую группу.

Спустилась в подвал, Борис Борисыч молча кивнул на перегонку. Значит, продолжаем искать заменитель для бензина. Борис Борисыч открыл автоклав, и дух по всему помещению такой пошел, что представить невозможно. И скипидаром пахнет, и керосином, но всего сильнее - фиалками.