Вспять (СИ)

Максим Владимирович Моторный

Вспять

– 1 -

Анна сидела в кресле напротив меня – длинноногая, золотоволосая, изящная, чуточку дикая, но до боли желанная. Я сгорал в лучах её ясных голубых глаз дотла, до мельчайшего кусочка шелухи пепла. Я хотел броситься на колени перед ней, целовать её руки, её красивые белые пальцы с накрашенными ноготками. Мне внезапно захотелось очутиться с ней на Пике Эллады, когда бриз с моря несёт прохладу побережью, чтобы ветер щекотал меня шелковистыми прядями её ухоженных волос.

– Что у тебя было с Дмитрием? – спросил я.

Она молчала и улыбалась краешками чётко очерченных алых губ, той своей единственной в мире улыбкой, которая свела нас вместе. Я неожиданно вспомнил тот вечер, словно туман, на нём яркие красочные картинки: я вышел на сцену и взял микрофон в руки, и в трёхтысячной толпе, среди мельканья лиц, я увидел её улыбку. И исчез зал, пропали люди, растаяла сцена – был лишь один я и она, и для неё был тот вечер, лишь для неё одной.

– Почему ты позвала меня? – вновь спросил я.

Она нахмурилась, и её улыбка пропала. Часть моей души кричала: "Идиот, что же ты наделал?!", вторая философски стояла в позе, вопрошая: "Что же будет дальше?". Анна легко поднялась с кресла, подошла и села ко мне на колени, обняв правой рукой мою шею. Её тело обжигало, как кипящий металл. Кровь пунцовым жаром прилила к моему лицу. Пульс звонко стучал в висках. Я положил одну руку ей на талию, а мизинцем второй поправил локон на её лбу и провёл тыльной частью ладони по её щеке.

– Чего ты ждёшь? – спросила меня Анна.

Так вспыхивает бензин, в который кидают спичку. Страсть пожрала меня. Прижимаясь к Анне губами, я лихорадочно стягивал с неё одежду. В голове стоял сладкий щемящий звон.

– Я с ума от тебя схожу, – хрипло прошептал я и жадно охватил губами её губы, а затем бархатную кожу, тонко пахнущую какими-то дорогими духами кожу её шеи.

Её пальцы скользнули по моим плечам, кистям рук, мышцам живота и устремились ниже.

Багряные лучи солнца светили нам в окно, озаряя наши слившиеся в буйном экстазе тела. Из щели приоткрытой форточки сочился запах мокрого снега, и слышались крики дворовой ребятни.

– 2 -

Я влетел, как вихрь, домой и с треском захлопнул дверь. Взмахом я швырнул сумку об стену и смахнул книги со стола на пол. Затем я в ярости стал пинать их, пока, наконец, не уткнулся носом в сложенные руки, упав на колени перед диваном. На глаза наворачивались слёзы. Они текли тоненькими солёными холодными струйками по щекам и вдруг нахлынули водопадом. Затем они перестали, а в горле першило от горя, в голове стоял непрекращающийся высокий звон. Анна снова выплыла передо мной в объятьях Дмитрия, землетрясением зазвучал её беззаботный смех. Я взвыл от ужаса. Зачем была эта глупость в тот вечер… или жестокость?! Это так больно и обидно, что слова в растерянности разбегались, будучи не в силах описать это. Когда, казалось, столь близкий тебе человек так подло, так настырно, так хамски гадит тебе в душу. И где-то в горле встал тухлый пузырь обиды, до тошноты противный и какой-то как бы надуманный. Ведь не верилось, что девушка, ласкавшая тебя, припадавшая в порыве страсти к твоей груди, позволявшая целовать себя, может прыгать перед глазами другого, подстилаясь под него, буквально через неделю после того, как отдалась тебе. Она любила меня? Я возненавидел мир, когда потерял её, мне опротивело всё! Но я всего лишь лист в толстой стопке, один из тысячи, а она – сродни безалаберному художнику – сделав неудачный штрих, она комкает бумагу, бросает её в урну и берёт следующий. Шею сдавливала горечь утраты девушки, что я беззаветно любил. Меня пронзал экстаз от одной лишь мысли о ней, её прикосновения кидали меня в полыхающий огонь чувств, я не мог смотреть в бездну её глаз. Что я теперь буду делать без неё, что? Жизнь теряла смысл с каждой секундой. Однажды, это случилось ночью, когда в окно падал золотисто-молочный свет лунной дорожки, я в холодном поту вскочил с растрёпанной постели. Мне приснилась Анна. Но уже не моя, а оттого ещё более желанная.

Я возненавидел её.

– 3 -

Таня, захлебнувшись от избытка эмоций, на секунду замолчала. Затем, когда за эту невероятно длинную секунду молчание достигло апогея, она выговорила сухим шёпотом:

– Мне без тебя так трудно жить.

Я молчал, а чувствовал себя последней мразью, тварью, скотиной, позволяя себе истязать сердце этого невинного существа, стоявшего на расстоянии согнутой руки от меня и смотревшего тёплыми мокрыми изумрудами глаз прямо мне в душу. Но ответить я так и не смог.

– До встречи с тобой, – она расправила плечи, – я чувствовала к "сильной половине" человечества лишь презрение и брезгливость.

"Да уж, – подумал я, заглядывая через её плечо, где в тени огромного школьного пустыря, заваленного битым стеклом и использованными презервативами, перетаптывалось с ноги на ногу несколько бритых голов из её свиты, – уж тебе ли не чувствовать презрения к этим тупоголовым ублюдкам, мелкие мозги которых заполнены лишь сексом на самом животном уровне, дурманящим зельем да лихим мордобоем".

– Когда я тебя вижу, разговариваю с тобой, мне кажется, что я – самый счастливый человек в мире. А ведь это не так, Алекс, далеко не так, – и она замолчала снова.

"Боже мой, – взмолился я, – кричи, обзывай меня, рассказывай что-то, но только не молчи! Умоляю тебя, говори, говори, ну же…".

Таня придвинулась ближе, и я смог до мелочей разглядеть её лицо. Вздёрнутый курносый носик, длинные чёрные ресницы, такие же чёрные, как смоль, прямые волосы, удивительная загорелая кожа, чуть потрескавшиеся бледно-алые губы, полыхающие зелёным пламенем глаза – она казалась мне колдуньей, выдернутой из средних веков, вот только посох она сменила на никелированную крепкую цепочку с эбонитовой ручкой, которую она держала в левой руке, а амулеты – на серебряную пентаграмму, болтавшуюся меж симпатичных маленьких грудей. Я осторожно и с придыханием втянул в себя воздух и почувствовал дразнящий запах её духов. Голова куда-то поплыла, и я опёрся спиной на шершавую бетонную шубу стены школьного спортзала. Лицо Тани растаяло, и я увидел на его месте Анну. Я думал, что разозлюсь на себя за это, но продолжал лицезреть это сновидение наяву. Таня приподнялась на цыпочки, и её горячее дыхание обожгло мне губы.

– Я люблю тебя, – сказала она, и ожидание чего-то горячим приливом крови хлынуло мне в голову.

– Я люблю тебя, – повторил я за ней, как во сне, и ощутил на своих губах её мягкие губы.

Когда звук её шагов стих за поворотом, я лихорадочно вытянул сигарету из пачки, закурил и хрипло закашлялся. Налетевший порыв ледяного ветра с россыпью снежинок заставил меня слегка остынуть, и я ужаснулся от реальности происходящего. Только что я солгал, и эта ложь была самой глупой, самой мерзкой, самой жестокой и никому не нужной ложью в моей жизни. Я докурил, бросил искрящийся бумажный цилиндрик в сугроб и медленно пошёл домой.

– 4 -

Ослепляющий лазурью голубого неба, обдающий теплом весеннего солнца, пахнущий волнующим ароматом весны, звучащий щебетаньем птиц, день заставлял радоваться, и я ненавидел его за это. Таня повисла на моей руке и пыталась вогнать в меня весёлое настроение, но я пребывал в "абстракции", и поэтому лишь меланхолически кивал головой и скучно улыбался в такт её словам. Мне захотелось, чтобы она замолчала, исчезла, оставила меня в покое. Я думал об Анне, мои мысли были заняты лишь ею, и сердце взбунтовалось, когда в него попыталась проникнуть Таня. Мы подошли к широкому автомобильному мосту, по обоим бокам которого, за металлическими полосами ограды, бежали пешеходные дорожки. Слева был небольшой островок, который обнимала двумя рукавами нерадостная свинцовая река, медленно катившая свои волны меж берегов, усеянных пробивающейся травой, промышленной пеной да обломками веток, тихо кружившихся в медленном вальсе.