Тропик Рака в созвездии Близнецов

Александр Плонский

ТРОПИК РАКА В СОЗВЕЗДИИ БЛИЗНЕЦОВ

Клипер "Гром" под белым с диагональным голубым крестом Андреевским флагом шел в бакштаг, узлов до десяти, гонимый свежим пассатом северо-восточным тропическим ветром, столь любимым моряками.

На фок-, грот- и бизань-мачтах, сверху донизу, плотными рядами солнечно-белых трапеций вздулись и басовито гудели пять с половиной тысяч квадратных аршинов тугой корабельной парусины: "Гром" нес все свое парусное вооружение, включая косые треугольники двух топселей и бом-кливера.

Пели на высокой ноте талрепы стоячего такелажа, поскрипывали блоки. Царапали небо острые, точно шпаги, клотики мачт. Ни единого облачка не было в его бирюзовой глуби.

Никита Анненков, девятнадцатилетний мичман флота российского, стоя на баке, жадно всматривался в сверкающую металлическим расплавом даль океана, словно хотел проникнуть взглядом за выпукло очерченный горизонт.

Атлантический океан, отдыхая от штормов, лениво вздымал невысокие волны, и "Гром" скользил по ним с тем неповторимым изяществом, которое свойственно самым быстрым парусным кораблям-клиперам.

Был август 1863 года. Вечерело. Они только что пересекли северный тропик - тропик Рака, - следуя курсом зюйд-зюйд-вест. Пассат дул ровно, и марсовым не надо было карабкаться по выбленкам вант на марсы и салинги, перебрасывать топселя, травить шкоты, брать рифы, чтобы уменьшить парусность. Барометр стоял высоко, и капитан Глеб Сергеевич Ханевский дал команде отдых.

Только рулевой нес вахту у штурвала, да сам капитан стоял на мостике, изредка переговариваясь с вахтенным офицером.

Клипер шел с легким креном, водяная пыль обдавала бак, но Никита лишь иногда непроизвольно поводил плечами. Его внимание не привлекали ни стайки летучих рыб, то и дело взмывавшие над поверхностью океана, ни неуклюжие с виду, но ловкие в полете, белые с черными маховыми перьями, красными лапами и желтым клювом альбатросы - наиболее крупные, до полутора аршинов, морские птицы. За время тропического плаванья мичман успел насмотреться на них и перестал замечать. Не смог он привыкнуть лишь к самому океану, бесконечно разнообразному в широте и величии, властвующему над человеческими душами, вселяющему в них то чувство собственного ничтожества, то гордую, несгибаемую силу, которая под стать богу, а не рабу божьему...

Вперив взгляд в океан, Анненков тем не менее размышлял о вещах отнюдь не отвлеченных. Он думал о грядущих переменах на флоте, началу чего был свидетелем. Паровая машина, отбросив медлительные и громоздкие колеса со шлицами, вооружилась гребным винтом и сразу же принялась теснить парус. Пароходы все громче заявляли о себе воинствующим прагматизмом. Никита сознавал, что парусные корабли красавцы-клиперы, барки, бриги, корветы, шхуны - отходят в прошлое, как отошли фрегаты петровской поры - с наклоненными внутрь бортами, громоздкими кормовыми надстройками, разукрашенными балконами-гальюнами в носовой части, уступчатыми палубами. Эти медлительные, но плавучие и остойчивые корабли-мастодонты были украшены богатой, вызолоченной резьбой - пышным барочным орнаментом, фигурными рельефами, изображавшими дельфинов, нереид и драконов, гербом на корме и традиционной фигурой стоящего в грозном рычании льва на носу. Столь пышное убранство кораблей "зело первейшим монархам приличествовало" и должно было олицетворять могущество державы.

"Каким ничтожным и жалким в бедности своей показался бы "Гром" рядом с патриархами флота российского, - подумал Никита. - Но сколь совершенен он в сравнении с ними высшей красотой целесообразности..."

И его пронзила мысль, что и железные чудовища-пароходы, вызывающие у настоящих моряков близкую к отвращению неприязнь, кажущиеся такими неказистыми, даже уродливыми, на самом деле красивы еще более высокой, не понятной пока красотой. А что будет за ними? Какими монстрами покажутся поначалу корабли будущего?

- Никита Андреевич! - услышал он оклик капитана и вздрогнул, возвращаясь из мира мыслей и чувств в мир действий.

- Никита Андреевич, - повторил капитан. - Вы меня слышите, господин мичман?

Анненков быстрым шагом поднялся на мостик.

- Виноват, Глеб Сергеевич!

Капитан "Грома", бравый седой офицер в белоснежном кителе, был человеком доброй души, настоящим отцом-командиром, любимым и уважаемым матросами, что на флоте встречалось не так уж часто. Правда, с тех пор, как два года назад царь Александр II подписал манифест об отмене крепостного права, корабельные нравы смягчились, увы, ненамного...

- Задумались, батенька?

- Самую малость, господин капитан, - смутился Никита.

- И о чем же, разрешите полюбопытствовать?

- Затрудняюсь сказать в двух словах...

- А вы не в двух, - благожелательно проговорил Ханевский. Погодка редкостная, самое время побеседовать. Уж не откажите в любезности, потешьте мечтами своими.

- О славе флота думал, - признался Анненков. - Былой славе и той, которая еще грядет. Вот вы, Глеб Сергеевич, участвовали в Синопском сражении...

- Десять лет тому... - голос капитана дрогнул. - Покойный Павел Степанович Нахимов, царство ему небесное, запер тогда турок в Синопе... Представьте только, батенька: в кильватерном строю, под огнем турецких береговых батарей мы прорываемся в Синопскую бухту, становимся на якорь и бьем по кораблям и батареям противника нашего из семисот двадцати орудий! Через четыре часа все его корабли были уничтожены. Вру, батенька... Пароход "Таиф" с английским советником на борту сумел удрать.

- Представляю... - с восторгом воскликнул Никита.

- Англичане и французы не смирились с нашим господством на Черном море. У них было пятьдесят паровых фрегатов, у нас же только шесть. Вот и повоюй с ними! Я тогда служил на 120-пушечном линейном корабле "Три святителя". Через год после Синопа мы собственными руками затопили его поперек Севастопольской бухты, чтобы не пропустить в нее корабли вражеские. Вот этими своими руками затопил... В жизни не забуду! А еще год спустя смертельно ранило нашего незабвенного адмирала Павла Степановича на Малаховом кургане. Пулей в голову, вот сюда...