Под ледяным щитом

Василий Бережной

ПОД ЛЕДЯНЫМ ЩИТОМ

Никифор видел, как она спешит к своему аппарату, — ноги в черных чулках, красная курточка, — смотрел на нее и не мог собраться с мыслями. Все перепуталось в голове, и пошли уже не мысли, а эмоции, скорее даже дикие ощущения. Шум, галдеж, крик… С робостью и вместе с тем с каким-то щемящим, едва ли не с патологическим наслаждением почувствовал, что теряет над собой контроль.

— Кла-ра! Подожди!

Хриплый возглас упал на примятую траву. Клара услышала, но не обернулась, не ответила. Боится? Да, она испугалась, боится его! У него пересохло в горле.

— Клара! Подожди!

Сорвался с места, бросился догонять. Красная курточка мелькала среди зелени не останавливаясь. Ах, так, ну ладно!.. Густая высокая трава путалась под ногами, но он мчался, далеко выбрасывая ноги вперед. Что-то было в этом безумное, инстинктивное. Догнать и (будь что будет!) схватить за нежные плечи. Тогда узнает, как смеяться над ним!

Расстояние между ними сокращалось, но и до аппарата было ей недалеко. Минута-другая, и скроется она в открытом люке. Он упал в траву. Клара оглянулась и, не увидев его, остановилась, едва переводя дыхание. Наверно, хотела понять, куда же он подевался. А он ползком по земле, да как вскочит! Она вскрикнула и бросилась стремглав к аппарату.

Да он-то ближе теперь оказался, чем спасательный «Зонт»; и вот уже его тень замаячила перед ней. Она напрягла последние силы, но он все-таки не отставал. И Клара то ли поскользнулась, то ли нарочно, свернувшись клубком, упала ему под ноги. И когда Никифор полетел кувырком, вскочила и за одну секунду была уже в аппарате. Хлопнула плита люка, зажужжал антигравиратор, и «Зонт» взмыл в небо.

Сперва Никифор не сообразил, что произошло. Потом злыми глазами глянул вверх, на «Зонт», и машинально вырвал пучок травы. Вот черт! Ну ничего, далеко не уйдешь! Бросился к своему аппарату — разве он не знает, куда она полетит! Конечно же на свою виллу. Ей невдомек, что он тоже заявится туда. Не приглашала? Подумаешь!

Направив свой аппарат по прямой к Клариной вилле, касаясь вершин деревьев, Никифор думал только о том, как поймать Клару, схватить ее и, заглянув ей в глаза, увидеть в них страх.

Так оно и произошло: пока она витала где-то в облаках, Никифор приземлился в саду ее виллы и прокрался на веранду.

— Клары нет дома. — Никифор вздрогнул от неожиданности. Ох уж эти электронные пенаты! Выключить их, что ли? Нет, не стоит, этим можно ее насторожить.

— Хорошо, я подожду, — ответил он, стараясь сохранить спокойствие, и представился: — Никифор Ярковой.

Прошелся по холлу, присел у двери. Вот это будет для нее сюрприз!

Он сжал кулаки, тяжело дыша, нахмурил брови. Нет, не думает она о такой встрече! Убежала, вырвалась из его рук, оттолкнула, обидела. Ей, видите ли, не о чем с ним разговаривать! Погоди же, ты еще узнаешь, что такое безумная любовь! Самолюбие? Тщеславие? Гордость? Пускай. Раз на свете живем. Много девушек? А я выбрал тебя, только тебя!

Ждать пришлось долго. Но вот наконец-то она прилетела! Идет… Красная куртка на руке. Жарко? Походка вялая, на лице усталость, но настороженности никакой.

И тут раздался голос пенатов:

— Никифор Ярковой ждет в холле!

Она замерла, не поверив своим ушам. А увидев его, улыбнулась беспомощно, по-детски. И мгновенно его охватила жалость. Может быть, оставить ее в покое? Нет, она должна, должна почувствовать!

— Ник, ты чего?

Ага, побледнела, испугалась!

— Опомнись, Ник!

— Так, значит, не о чем разговаривать?

— Пусти, мерзавец!

Неожиданно размахнулась и дала ему пощечину. Этого он никак не ожидал. Разжал руки, захлопал длинными ресницами, приоткрыл рот.

— И с таким ничтожеством я была знакома! — не удержалась Клара. — Ты что, не понимаешь, что встал на путь преступления? Личность неприкосновенна, жилище неприкосновенно — знаешь?

Никифор стряхнул с себя мгновенное оцепенение, выпятил грудь:

— Знаю, знаю, все знаю!

Его руки опять потянулись к ней. Клара неожиданно накинула ему на голову свою куртку, как тореадор на быка, и отпрянула. Словно клубок огня, отшвырнул он куртку в сторону и бросился к Кларе.

— Преступник! — закричала она, убегая от него в комнату. И пенаты тут же оповестили:

— На вилле семнадцать «А», сектор «П», находится преступник. Повторяю: на вилле семнадцать…

Услышав этот механический голос, юноша подбежал к пульту, остервенело вырвал белую вилку питания. Голос оборвался. Теперь вилла была отключена от общей сети (островок, затерянный в океане!), можно беспрепятственно сорвать злость. Но Клару схватить не удалось: ловко выскользнув из его рук, она понеслась из комнаты в комнату, с этажа на этаж, швыряя ему под ноги стулья. А тут еще и стемнело, и Никифор спотыкался и падал. Вскочила шишка на лбу, но и это его не остановило. Запыхавшийся не столько от усталости, сколько от злости, он даже не заметил, что вспыхнул свет. Пробежав через гостиную, увидел: Клара остановилась, стоит в соседней комнате. Бросился в дверной проем, но с разгону ударился о прозрачную стенку. Что это? Помчался к другой двери — там тоже стена, к окну — стена! Посмотрел вокруг — входят в дом все новые незнакомые люди и сквозь прозрачные стены смотрят на него. Сообразил: опущено противопожарное ограждение! Он очутился в прозрачном, герметически закупоренном ящике. Как же так? Кто успел включить?

Начал стучать кулаками в стену, а люди по ту сторону стояли и смотрели — сосредоточенные взгляды, хмурые лица. Никифор успокоился, понял, что вести себя так — просто глупо. Глупо и смешно. Сел на пол. Что же теперь будет? Беспомощно огляделся вокруг и неожиданно ощутил холодок страха: он же тут задохнется, если не выпустят! Встал и, подойдя к двери, за которой стояла Клара, крикнул:

— Теперь можешь не бояться!

Сообразил, что его голоса там не слышно, начал жестикулировать.

Клара что-то сказала, вероятно, дала приказ пенатам, и прозрачные стены с легким шорохом поднялись вверх. Никифор шагнул к ней, что-то бормоча, но она отвернулась. Насупился и побрел к выходу, а люди осуждающе смотрели ему вслед, и его охватил стыд. Какой позор! В их коммуне, наверно, лет двадцать не было не то что преступления — ни малейшего проступка, а он, Никифор, покусился на личность, пренебрег нравственным законом… Дико!

Низко опустив голову, пересек двор, мимо бассейна доплелся до уже окончательно потонувших в темноте кустарников и забрался в аппарат. Теперь придется отвечать перед всей коммуной. А как будут реагировать родители? Им ведь тоже позор: сын — преступник! Завел аппарат, поднялся над садом, в нерешительности завис над ветвями, затем умчался в темное небо.

Чем выше поднимался он над землей, тем шире разрасталось на горизонте зарево заката. Но чтобы вырваться из тени и успеть захватить солнце, потребуются долгие часы утомительного полета. А на это у Никифора не хватало духа. На высоте что-то около шести километров запустил он свой «Электрон» в дрейф, чтобы немного отдохнуть и подумать, куда лететь. Домой? Но мать и отец конечно же сразу потребуют публичного покаяния — со всех экранов коммуны он сам должен будет позорить себя! А за что, собственно говоря? Почему он должен сам себя шельмовать? Ну, допустим, вел себя не совсем этично, может быть, даже совсем неэтично, но ведь… любовь!

Никифор долго и нудно рассуждал на эту тему, пытаясь хотя бы перед собой, перед своей совестью оправдаться. Да разве себя обманешь! Из глубины сознания, как ни глуши, всплывала и не давала покоя мысль: «Совершил покушение на честь девушки — это ли не тяжкое преступление? А она такая оригинальная, такая необыкновенная, Клара! Эх, не сдержался, отпустил тормоза! И потерял ее, потерял навсегда. А увидит она меня на экране — опозоренного, униженного, жалкого, что подумает? Какие чувства у нее появятся? Презрение, отвращение. Нет-нет, что угодно, только не это! Я докажу… И ей, и всем докажу…»