Письма в завтра и вчера

Рахманин Борис

Письма в завтра и вчера

Борис РАХМАНИН

ПИСЬМА В ЗАВТРА И ВЧЕРА

Где-то на Земле живет и работает старенький Почтмейстер. Неважно - где он живет, важно - когда он живет, ибо в том-то и смысл его существования, что ему доступны и прошлое, и будущее. О настоящем заботиться ему не надо, сегодняшим временем или, как говорят, текущим, ведают обычные почтальоны. Вам необходимо послать письмо другу-современнику. Напишите и бросьте его в синий почтовый ящик. Через несколько дней оно будет доставлено по сказанному на конверте адресу. Ваш друг нетерпеливо разорвет конверт и улыбнется, узнав, что вы живы и здоровы. Но что делать, если вам вздумалось написать в прошлое, скажем, в 1914 год, чтобы поздравить с днем ангела бабушку. которой в то время было только десять лет? Никто, никто не прислал ей в тот день в сиротский дом на берегу Волги доброе слово. Некому это было сделать. А вы, человек, которому исполнилось десять в конце века, догадались об этом и страстно захотели ее обрадовать. И пишете ей письмо. Не сомневайтесь, оно обязательно дойдет. Напишите на конверте "В прошлое" - и опустите в тот же синий ящик. Письма с такими адресами: "В прошлое", "В будущее" поступают к Почтмейстеру, а уж он знает способ доставки их по назначению. Не сомневайтесь - есть такой Почтмейстер. О нем-то и пойдет речь.

Гавриил Васильевич был человеком популярным. Помните: "Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне?" Это как раз о нем, ленинградском почтальоне. Он служил еще в те времена, когда нужно было стучаться в каждую дверь. Все основания имелись у Петухова, чтобы стать Почтмейстером. Синклит, определяющий достоинства каждой кандидатуры на этот пост, ни секунды не колебался. Ведь Петухов разносил почту и в осажденном Ленинграде. Брел по сугробам, из которых порой торчала чья-то грозящая пальцем застывшая рука; тащил за собой санки, нагруженные сумкой с письмами. О-хо-хо, вряд ли даже белозубый Боббу Симон смог бы вызвать хоть какое-то подобие улыбки у людей, долго не открывавших на настойчивый стук почтальона дверь. Да и сам Боббу Симон - смог бы он улыбаться в продутом февральскими ветрами, холодном и голодном городе на Неве? Смог бы он улыбаться, вручая закутанным в тряпки и одеяла больным людям извещения о сложивших голову сыновьях? Отпрыск Петухова - Георгий, Гоша - тоже был на передовой, где-то недалеко от дома. Но писем не слал... Всеми силами сопротивлялся рассудок Гавриила Васильевича страшной тревоге. А вот супруга его Тамара была мужественнее его, теперь-то он это понимает. "Только бы без вести нс пропал,- говорила она угрюмо,- этого я нс перенесу. Коли уж суждено Гоше погибнуть- так на глазах товарищей, в бою. Чтоб все знали, где его могила, куда прийти поклониться. принести астры". Петухов сердился: "Что ты, ей-богу, несешь! Поклониться, астры... Наш мальчик воюет, ему не до писем". "Только бы без вести не пропал,- повторяла она, словно в забытьи.- Дитя мое, кровь и плоть моя, как же это так - без вести? Как снег растаял? Как лепесток осыпавшийся истлел?" Да, Тамара была мужественнее его. Если быть точным, не только траурными извещениями была набита сумка Петухова-старшего. Люди писали друг другу о том, о сем, беспокоились о здоровье, сообщали новости. "Были на премьере очень веселой оперетты о моряках-балтийцах..." "Ходили в пятницу к Неве по воду. Бомбы пробили лед, повезло, не нужно долбить проруби..." "Слышали по радио сообщение об отважном летчике Бессонове. Неужели - ваш Саша? Поздравляем!.." Кому-то предлагали срочно явиться на призывной пункт, имея при себе кружку, ложку и смену белья; кого-то просили немедленно вернуть в библиотеку второй том А. С. Пушкина. Но больше - что поделаешь? - было присланных с передовой одинаковых скорбных пакетов. И всякий раз, получив в почтовом отделении пачку этих пакетов, Петухов быстро-быстро, судорожно сдерживая дыхание, просматривал адреса - нет ли его собственного? Нет! Ну и слава богу! Радость эта казалась украденной, кто-то другой, значит, получил вместо него бумагу с черной траурной каймой по краю. Не выдерживая иной раз жесткого напряжения этих минут, Гавриил Васильевич опускался на землю - ноги подкашивались - и громко, навзрыд плакал. Медленно шли мимо него люди, вздыхали, не спрашивали, что случилось. Что бы ни случилось - не удивишь. Однажды, вернувшись с работы, жены он не застал. То есть она еще была, но... Заострившийся, неподвижный, будто вырезанный из бумаги профиль на фоне темного ковра показался таким бесплотным. "Тамара! Тома!.." Опоздал!.. Шли дни, он разносил почту. Долго не знал, что волосы у него стали совсем белые, в зеркало долго не гляделся. Кстати говоря, впоследствии, когда обсуждалась его кандидатура на пост Почтмейстера, седина тоже сыграла свою роль. Кто-то из синклита, самый молодой, перечисляя его достоинства, добавил. "Учтите и седину, придающую нашему кандидату весьма почтенный вид. Он же вылитый Хронос!" Гавриила Васильевича долго, как школьника, подвергали в тот день перекрестной экзаменации. Вот некоторые из множества вопросов: - Имеет ли право Почтмейстер написать и вручить письмо самому себе, своим родственникам или друзьям, живущим в прошлом или в будущем? - Нет,- опустил он седую голову,- это главное условие работы Почтмейстера, пункт первый. - А почему, знаете? - Знаю,- вздохнул Гавриил Васильевич.- Это может пагубно отразиться на действительности, нарушить причинность происходящего... - Я-за!- порывисто поднял руку самый молодой. Подняли руки и остальные. Один, правда, воздержался. "Есть основания опасаться, что Петухов нарушит пункт первый..." Утром, чуть свет, Почтмейстер просыпается. "Будут ли поступления?" первое, о чем думает он, еще не раскрыв глаза. Письма, которые люди разных веков шлют друг другу, Почтмейстер считает адресованными и себе. Ведь для того, чтобы узнать, кому, в какое время они посланы, ему ничего другого не остается, как прочесть их. Почтмейстер - это Время в образе человека. А для Времени секретов нет. Почтмейстер радуется вместе с теми, кто счастлив, и огорчается ничуть не меньше тех, кто делится с друзьями и родственниками своими горестями. Некоторых авторов он уже узнает по почерку, с волнением и сочувствием следит, например, за перепиской влюбленных, которые разделены восемью столетиями, но остаются верными друг другу. Не сочтите, что пустое любопытство движет стареньким Почтмейстером, что любит совать нос не в свои дела. Ему можно, ведь это его работа. Умывшись и слегка пригладив щеткой взлохмаченные седые космы, он включает телевизор - утренняя программа насыщена информацией - и, шаркая шлепанцами, спешит к двери. Так и есть! Его дожидается на крыльце объемистый бумажный мешок. Почтмейстер тащит его внутрь. Телевизор тем временем уже согрелся, ощутив живительный ток электрической энергии, и, погудев чуточку, заголубел, заполыхал. Убрав звук - все происходящее на экране и без того понятно,- Петухов вскрывает мешок, и на стол высыпается груда разноцветных конвертов, какой-то металлический цилиндр, свиток березовой коры... Поглядывая на экран, Почтмейстер сортирует конверты на две стопки: в прошлое и в будущее. Свиток бересты и цилиндр он откладывает в сторону. Потом, когда Почтмейстер ознакомится с содержанием писем, он рассортирует их еще раз, теперь уже на несколько стопок: по векам, годам, месяцам и дням. Но сперва следует позавтракать. Он готовит себе яйцо всмятку и кофе. Завтракает он на кухне, в раскрытую дверь виден кабинет - телевизор, стол, на нем две стопки писем. Та, что в прошлое, всегда повыше. Прошлое - было. Там остались конкретные люди, корни остались, потому мы и связаны с ними больше. А будущего, как ни крути, еще не было. Не каждый достаточно четко представляет себе, что это такое. Но пишут, пишут. Вон какая стопка возвышается. Может, на десяток писем меньше, чем в прошлое. "Почитаем, почитаем,- улыбается Почтмейстер.- Интересно, нет ли каких-нибудь вестей об экспедиции Христофора Колумба, которая в поисках кратчайшего пути в Индию должна вот-вот открыть новую часть света? А что интересного пишет своему молодому коллеге почтенный профессор Суходол?" Уже в преклонном возрасте, почти восьмидесятилетний, он сообщил как-то себе самому, молодому, что в расчет "момента количества движения микрочастицы, обусловленного ее движением в сферически симметричном силовом поле" вкралась ошибка. Нужно изменить соотношение. Младший научный сотрудник Суходол ошибку исправил и написал профессору в будущее, что весьма благодарен ему за помощь. Завязалась переписка. Старый Суходол предложил молодому одну весьма любопытную задачу. "Справился ли парень? - прихлебывая чай, гадает Почтмейстер.- Надеюсь, что да. Вообще-то,- думает он,- такой метод научного сотрудничества перспективен. У Суходола-профессора - опыт, а у Суходола - младшего научного сотрудника - молодой острый ум, смелость..." Завтрак окончен. Пощелкав ножницами, Почтмейстер берет первый конверт. На нем силуэт дилижанса с четверкой лошадей. Адрес "В прошлое" написан по-английски. Но Почтмейстер знает все языки мира, древние и новейшие, мертвые и живые. "В прошлое... Гм, это письмо, чувствую, может подождать. А вот это... Адрес: "В будущее". Почтмейстер бережно разворачивает свиток бересты. Какой он хрупкий, чуть сожми - и рассыплется в прах. Осторожно, осторожно... Так, так, так! Едва заметные царапины на бересте, старославянские буквы. "Я, раб божий Олекса,- шевелит губами Почтмейстер,посылаю сию весть Ондрею, чтоб прочел ее, когда исполнится ему пятнадцать лет. А коли не сможет прочесть, темным вырастет - стыд и срам. Стыдно мне будет, отцу его. Помни, сын, завет отцовский: знай грамоте!" "Вот она, необратимая тяга к свету,- качает белой головой Почтмейстер.Что было бы с родом славянским, не выполни Ондрей завета? Бересту эту вручу ему в собственные руки, пусть вслух прочтет, приятно будет послушать",решает Петухов. "Ну, что там у нас дальше?" - Он берется за металлический цилиндр, но в этот момент вниманием его овладевает телевизор. Что-то интересное возникло на экране, кажется, имеющее непосредственное отношение к его работе. Почтмейстер повращал колесико, усиливая звук. "Огромное пространство Певческого поля,- сыплет скороговоркой телерепортер,- заполнено десятками тысяч людей. Здесь и пожилые, и юноши, и дети. Они будут петь. От всей души, от всего сердца затянут они все вместе песню, которая как бы адресована в прошлое..." "Понятно,- кивает Почтмейстер,- в прошлое. Но почему же "как бы"? Ох уж эти мне репортеры!.." Торопливо достает с полки небольшой служебный магнитофон. Будто усиливающийся с каждым мгновением рокот океанского прибоя, зазвучали голоса многих тысяч людей.