Шторм времени

Глава 1

Леопард – я назвал его Санди, поскольку нашел в воскресенье – почти никогда не сердился и не огрызался на девочку, даже когда она здорово доставала его. Все же, как ни крути, он оставался диким зверем, и его терпение было небезгранично, тем более что доставала она его часто.

Честно говоря, я так и не нашел мало-мальски вразумительного ответа на вопрос, который постоянно себе задавал: зачем я подобрал их обоих? Мне до них не было никакого дела, а они являлись самой настоящей обузой. Я поставил перед собой цель, выполнить которую они мне постоянно мешали, – добраться в конце концов до Омахи и Свонни.

Что произойдет потом – об этом я решил всерьез задуматься, когда придет время. Но каким-то необъяснимым образом из ужасного ощущения полнейшей душевной пустоты, с которым все последнее время просыпался по утрам, я сумел вынести чувство, что в мире, где в один миг исчезли почти все люди и зверье, эти двое так и останутся единственными живыми существами, с кем я смогу поговорить. Однако «поговорить» оставалось пустым звуком: ни девочка, ни котяра говорить не могли: либо не умели, либо не хотели.

Вот и получалось, что полоумный Санди, немая безымянная девчонка и ваш покорный слуга, у которого прежде хватало здравого смысла не нуждаться ни в ком на свете, втроем мотаются по стране еще более безумной, чем они сами. Хотя.., без меня эти двое были абсолютно беспомощны.

Итак, Санди зарычал, когда наш фургон перевалил за гребень холма. Дело происходило в конце лета посреди настоящего пшеничного царства, которое, как мне кажется, прежде являлось царством ржи и находилось немного южнее тех мест, которые когда-то считались северной границей Айовы. Смесь мяуканья и рыка, которые я сумел расслышать, являлась недвусмысленным предупреждением. Не угрожающего рыка, выражающего готовность напасть, а сигнала, дающего понять, что Санди надоело играть роль чучела и что девочке пора оставить его на какое-то время в покое. Я резко затормозил на обочине пустой двухрядной асфальтированной дороги и пробрался между сиденьями внутрь фургона.

– Эй, ты, кошак! – рявкнул я на леопарда. – Какой бес в тебя вселился?

Санди не удостоил меня ответной реплики, главное для него в эту минуту было то, что он добился своего и от него отстали. Он вальяжно развалился на полу, находясь в прекрасном расположении духа, и тщательно вылизывал шерсть на правой лапе. А вот девочка сжалась в плотный комок, и у меня появилось ощущение, что больше она никогда не распрямится.

Мое терпение лопнуло, и я хлопнул Санди по спине; зверюга тут же подобрался, и я мог перебраться через него к девушке. Секундой позже я уже чувствовал, как его шершавый язык виновато лижет мою лодыжку. Хотя он вряд ли понимал, в чем провинился. Это рассердило меня еще больше, поскольку – что совсем нелогично – виноватым почувствовал себя я. С моей точки зрения, леопард был совершенно безумен. Я этим умело пользовался, понимая, что мне абсолютно ничего не угрожает. Я шпынял его, как хотел, хотя в принципе он мог за пару секунд перегрызть мне глотку так же легко, как зевнуть.

Девочка лежала, забившись в угол: я прикоснулся к ней и почувствовал, что ее напряженные мышцы может в любой момент свести судорогой. Я напомнил себе, что мне плевать и на нее, и на Санди. Но.., по какой-то непонятной мне причине всякий раз, когда она сворачивалась так, как сейчас, у меня едва не разрывалось сердце.

У моей младшей сестры временами случались подобные истерики – до тех пор пока она не выросла из них. На вид девочке было никак не больше пятнадцати, максимум – шестнадцати, и с того момента, как я встретил ее одиноко бредущей по дороге, она не вымолвила ни единого словечка. Зато почти сразу привязалась к Санди. Можно было подумать, что леопард – единственное живое существо на свете. И когда он вот так рыкал на нее, она, похоже, воспринимала это, как если бы все, кого она когда-либо в жизни любила, вдруг разом взяли и отвернулись от нее.

Я и раньше имел несчастье присутствовать при подобных нервных кризисах – хотя предыдущие не были впрямую связаны с Санди – и знал, что мало чем смогу помочь ей. Через какое-то время она сама по себе начинала понемногу «оттаивать». Поэтому я уселся рядом, обнял обеими руками, насколько позволила ее напряженная поза, и начал разговаривать с ней. Звук моего голоса несколько раз действовал на нее положительно; она не всегда реагировала на мои слова, но когда реагировала – делала именно то, что я ее просил.

Вот так я и сидел на матрасах и одеялах в кузове своего фургона, обхватив руками ее худенькое тело, которое, казалось, состояло из одних костей, и повторял снова и снова, что Санди не сердится на нее, что он полоумный кот, и она не должна обращать особого внимания на его рык, просто ей стоит ненадолго оставить его в покое. Через некоторое время я устал повторять одно и то же и попробовал спеть первое, что пришло в голову. Я знал, что певец из меня никудышный. Может, в то время я и считал себя большим докой в некоторых вещах, но был твердо уверен, что пение к моим достоинствам не относится. Думаю, мой голос напугал бы и лягушку-вола. Однако девушку пение нисколько не беспокоило. Санди тем временем подполз к нам так близко, как только мог, положил передние лапы мне на левую лодыжку, а голову – на колено.

Через некоторое время я протянул руку и потрепал его по голове, что было воспринято им как знак прощения. В некоторых отношениях я вел себя с ними совершенно нелогично.

Через некоторое время девочка зашевелилась. Руки и ноги постепенно распрямились, и наконец, не говоря ни слова, она высвободилась из моих объятий, передвинулась поближе к Санди и обхватила его руками. Ему это не слишком понравилось, однако он принялся лизать ей лицо. Я тоже с трудом расправил затекшие конечности и вернулся на водительское сиденье.

И вот тут-то я и увидел это – по левую сторону от шоссе, – напоминавшее плотную полосу уходящего в небо тумана, а может – пылевую завесу. Это находилось в паре сотен ярдов от машины и надвигалось на нас под небольшим углом.

У меня уже не оставалось времени проверять, готовы ли двое в фургоне к резкому старту. Я включил зажигание, двигатель завелся, я сорвал фургон с места и погнал на полной скорости по узкой полоске асфальта, сжатой с обеих сторон буровато-желтой пшеницей, колышащейся под порывами неласкового ветра, предвестника стены тумана, а потом бескрайние поля заиграли всеми оттенками золотого.

Глава 2

Ни одна из туманных стен, которые мне довелось видеть и которые напрямую были связаны с приближением линии временного сдвига, никогда не перемещалась со скоростью более тридцати миль в час. Следовательно, если и эта не являлась исключением, то теоретически любая исправная машина на приличной дороге без труда обгонит ее. Опасная ситуация возникала только когда туманная стена не просто догоняла, а надвигалась под углом, как сейчас, краем захватывая дорогу. Мне предстоит миновать половину стены, а то и больше, ведь некоторые стены достигали десяти миль длиной. Но только так я смогу миновать ее раньше, чем она успеет захватить нас и все, что встретится ей на пути. Я изо всех сил давил на педаль газа, отчего нещадно потел.

Судя по стрелке спидометра, мы неслись со скоростью примерно ста десяти миль в час, что было полной чушью. Я не мог выжать из фургона больше восьмидесяти пяти. Кроме того, нас раскачивало из стороны в сторону и подбрасывало на ухабах пустой дороги, и меня не покидало чувство, что если прибавить еще миль пять, то мы взлетим.

Наконец я увидел дальний край стены. До него оставалось еще две или три мили; сама же стена находилась всего в двух-трех сотнях ярдов от нас и быстро приближалась. Мне, пожалуй, следовало бы помолиться, даже несмотря на то, что атеизма во мне больше, чем религиозности. В конце концов я именно так и поступил. За несколько недель, прошедших с начала всей этой белиберды с временными скачками, я лишь раз оказался близок к тому, чтобы меня накрыло стеной, – в тот самый первый день, в хижине к северо-западу от Дулута, когда стена на самом деле накрыла меня. Только я об этом не знал. Тогда я решил, что это очередной инфаркт, который наверняка меня доканает. Горечь от сознания того, что я так и не сумел дотянуть до тридцати – и это после того, как я почти два года старался привести себя в наилучшую физическую форму! – наполнила мой рот отвратительным сухим привкусом. И в этот же миг линия временного сдвига добралась до меня, и я потерял сознание.