Улыбка сатаны

Сергей Галихин

УЛЫБКА САТАНЫ

За час до полудня прозрачные голубовато-зеленые волны теплого океана с тихим плеском бились о белоснежный борт большого катера, пришвартованного к невысокой деревянной пристани. Загорелый, атлетического сложения человек, в длинных шортах песочного цвета, сандалиях и пестрой рубашке с коротким рукавом, вышел из палубной надстройки. Прищурив глаза, он посмотрел на высокое небо. Яркое солнце ослепило его, порыв ветра разметал расстегнутую рубаху. Человеку было чуть меньше сорока лет и звали его Андрей. Андрей был биологом, последние пятнадцать лет после окончания института изучал жизнь небольшого тропического острова Таёнга, населенного двумя сотнями аборигенов. Уже четыре года он занимал должность начальника международной научной станции. Опустив голову, Андрей натянул выцветшую панаму цвета хаки, взялся за ручки большого пластикового ящика. Поставив его на пристань, Андрей с легкостью запрыгнул на бамбуковый настил, проверил, хорошо ли привязал швартовый и, снова подняв ящик, пошел к большой хижине, стоявшей в тени пальм. Еще два дня, и он навсегда уедет с этого чудесного острова домой в Европу. Несмотря на то, что за пятнадцать лет Андрей вдоволь наглотался морской воды во время штормов, до одури нажарился под палящим солнцем, ему было немного грустно. Привык он, что ли…

У дверей хижины, с банкой пива в руках, Андрея встречал Томас. Из восемнадцати человек, составлявших штат научной станции, на острове остались всего четверо. Томас Фишер — двадцатидевятилетний орнитолог из Баварии, Мишель Бове — пятидесятилетний врач из прекрасного города Дижона, Андрей и его жена Динака — стройная очаровательная мулатка с зелеными глазами. На острове Динака учила детей аборигенов, помогала мужу в исследованиях.

— Как сплавал? Все в порядке? — спросил Томас и сделал глоток.

— В порядке, — ответил Андрей. — Камеру с кораллового рифа я так и не нашел.

Андрей вошел в хижину, поставил ящик на стол. Томас вошел следом.

— Шторм был очень сильный. Забудь про нее.

— Зато нашел “четверку”, которую Карлос потерял месяц назад.

Томас хотел сделать еще глоток, но тут же опустил банку.

— Разбита? — спросил он с надеждой в голосе.

— Кажется нет. Посмотришь вечером?

— Конечно, — с готовностью ответил Томас. — Ее сорвало с крепления?

— Нет. Немного занесло водорослями.

— Если чип памяти не поврежден… двести девяносто часов непрерывной видеозаписи… — Томас опустился в плетеное кресло. — Там может быть много интересного.

— Я пять лет тебя знаю как прекрасного ученого, — выкладывая на стол приборы, сказал Андрей, — но мне кажется, тебе самому не нравится эта работа.

— Что ты имеешь ввиду? Станцию или орнитологию?

— Про станцию мне как раз все ясно, — сказал Андрей. — Саманта из тех женщин, за которыми не только к дикарям на остров, на дно морское идут, не задумываясь. Я имею ввиду профессию. Конечно, немногим удавалось в двадцать восемь лет защитить кандидатскую диссертацию, но мне кажется, ты с большим интересом ковыряешься в электронике, в машинах. У тебя золотые руки.

— Однажды я дал слово узнать про птиц все. И я его сдержал, — Томас сделал очередной глоток. — Технику с детства люблю. С двенадцати лет ходил в картинг-клуб, а мой отец держал небольшую радиомастерскую, которая по наследству перешла к нему от деда.

— Гены, — улыбнулся Андрей.

— Как-то в школе, на уроке зоологии, меня вызвали к доске. Урока я не знал, мы весь вечер провозились с картом, в воскресенье должны были быть соревнования. Старая грымза знала об этом и нарочно вызвала меня. Я вообще-то был отличником, но любил пошалить. Фрау Марта была глупа как пробка. Она выучила учебники наизусть и не знала ничего другого. Считала, что этого достаточно для того чтобы учить разуму детишек. Мы любили над ней издеваться, задавая вопросы не по школьной программе. В общем, меня в тот день подняли на смех. Было так обидно, что я даже чуть не расплакался. Вот тогда я ей и сказал, что узнаю про птиц все. А когда узнаю, приду в школу и устрою ей экзамен. И все поймут, насколько она глупа. Я думал, отец меня выпорет, а он сказал, что настоящий мужчина всегда держит свое слово, и дал мне проспекты университетов. После школы я мечтал заняться автогонками, а пришлось ехать в Берлин, грызть гранит науки.

— А диссертация? — спросил Андрей. — Если тебе это неинтересно, то…

— Ты мне не поверишь, — улыбнулся Томас, — но я написал ее за две недели. На этом Богом забытом острове столько информации… я даже особенно не напрягался, просто последовательно изложил все, что здесь увидел.

— Ты приуменьшаешь, — сказал Андрей и убрал со стола пустой пластиковый ящик. — Я же читал твою диссертацию. Там есть очень много интересных мыслей. Я думаю, тебе стоит продолжить работу над выбранной темой. Если ты подробнее остановишься на тех вопросах, которые задел вскользь — кандидатская без труда станет докторской. Андрей пододвинул к Томасу кресло и сел в него.

— Думаешь, это нужно? — спросил Томас.

— Совершенно однозначно, — уверенно сказал Андрей. — После этого ты можешь заниматься чем угодно, но не закончить научный труд ты просто не имеешь права. Так уж получилось, что ты можешь дать ответы на некоторые вопросы… Даже если тебе неинтересно этим заниматься, ради науки, ради человечества ты должен это сделать.

— Возможно, ты и права, — вздохнув, сказал Томас, поднялся из кресла и пошел к двери. — Только плевал я на науку и все человечество. Превратить в ад такое прекрасное место… Так испоганить души…

— О чем ты? — спросил Андрей.

По песчаной дороге, ведущей ко второй лаборатории, неторопливо шел Мишель.

— Ты слишком долго был на природе, — не оборачиваясь сказал Томас. — Ты слишком давно не был в городе.

— Тебе не хочется отсюда уезжать? — спросил Андрей и, поднявшись из кресла, подошел к загрустившему орнитологу. — Я тоже привык к этим пальмам. Но пора вернуться к цивилизации. Не горюй. Через пару лет ООН начнет финансирование новой программы, и ты сможешь вернуться на этот остров.

— А ты? Ты не думаешь вернуться?

— Нет. Мне сорок лет. Пора иметь свой дом. Вернусь в родной город, буду преподавать в университете, заведем с Динакой детишек.

— Кстати, — Томас обернулся. — А почему у вас с Динакой до сих пор нет детей?

— Я хочу, чтобы мои дети росли у меня на глазах, а не в пансионате за десять тысяч километров.

— Это правильно, — согласился Томас. — Глупо надеяться, что чужой человек лучше тебя сможет объяснить твоему ребенку, что такое хорошо и что такое плохо.

— А почему ты не женат? До сих пор любишь Саманту? Или у тебя есть невеста?

— Есть, — ответил Томас. — Только она как клещ вцепилась в свою юридическую фирму и представить себе не может, что проживет жизнь, не сделав карьеры. Вот вернусь… Может что-то и получится.

— Мне было проще, — улыбнулся Андрей и, похлопав Томаса по плечу, вышел из хижины. — Пошли. Нужно закончить с консервацией второй лаборатории.

Томас вернулся к столу, забрал “четверку”, повертел ее в руках. Чип памяти кажется не поврежден.

Солнце стояло в зените, на небе по-прежнему не было ни облачка. Порывы ветра шелестели широкими листьями высоких пальм. Андрей и Томас неспешно пошли в сторону шести каменных зданий международной научной станции.

— Приедете с Динакой на мое тридцатилетие? — спросил Томас. — Я думаю, это не выглядит подхалимажем. Ты мой начальник, но через два дня перестанешь им быть.

Андрей снова улыбнулся. Ему нравился этот молодой, честолюбивый немец. Прагматичный, не делающий практически ничего иррационального и при этом смелый до геройства. — Конечно, Томас. Мы обязательно приедем. Динака была так уверена в твоем приглашении, что даже придумала, что тебе подарить.