Шоу смерти(Вызов смерти)

Дин Кунц

Шоу смерти (Вызов смерти)

Часть первая

Подмостки для революции

Глава 1

1. “Мир вращается вокруг оси, и наклон этой оси на два градуса больше, чем секунду назад...

Ее/ваши волосы окутали его/ваше лицо, погрузив его/вас в сладкий мир нежности, в головокружительный мир запахов. Ее/ваши руки обвились вокруг него/вас, массируя плечи, шею и бедра, играя нежную симфонию на инструменте его/вашего тела.

ЛИЗА ЛУЧЕЗАРНАЯ: Ее/ваши глаза синие, ее/ваши губы алые и теплые. Плоть ее вот-вот станет новым солнцем.

МАЙК МУЖЕСТВЕННЫЙ: Он/вы силен, он/вы ласков. И его плоть тоже готова стать новым солнцем...

ЛИЗА ЛОВКАЯ: Тигрица, у нее есть когти, она царапается...

МАЙ К МУСКУСНЫЙ: Ид желает воплотиться и возрасти..

Гремит гром, сверкают молнии и сыплется град.

И вот наступает передышка, во время которой они/вы держится за руки и произносят нежные слова и порой на краткий момент приподнимаются на локтях, чтобы подарить и принять поцелуй, рассмеяться, улыбнуться и вздохнуть.

Затененная спальня подобна лону: темные стены навевают покой, матрас схож с мягким животом, поглотившим их/вас. Это Время После. И хотя в нем нет такого радостного возбуждения, как во Времени, Когда Это Происходит, но и меньше тщеты, чем во Времени До. В продолжение всего Шоу все ждут Времени, Когда Это Происходит. Иногда оно наступает в середине дня, в самых неожиданных местах. Но чаще, как сейчас, – поздним вечером. И ожидание вечера – это очень долгое ожидание”.

Особенно если вы ничтожный червь, способный познать сильные чувства только благодаря Шоу. Особенно в этом случае.

– Превосходное Шоу, Майк. – сказал Лайми, цедя, поскольку сигара крепко зажата в его зубах. – Особенно некоторые твои слова, которые ты говорил Лизе во Время После. Вдохновенно! Черт побери, можно подумать, что ты в самом деле любишь ее!

Майк Джоргова потуже затянул галстук, пропустив один конец магнитной заколки под рубашку. Не было никакого смысла отвечать Лайми, потому что никто и никогда не слушает Исполнителя. Кроме того, его талант, явленный в Шоу, не стоил того, чтобы его обсуждать: он не собирался более быть звездой. Он не желал обсуждать то, что через мгновение станет минувшим временем, канувшей в прошлое частью жизни, достойным забвения. Если в следующие несколько часов все пойдет так, как следует, это Шоу будет для него последним.

– Мы хотим, чтобы завтра вы двое делали это в душевой на забитом народом пляже, – сказал Лайми. – Эго была моя идея.

Майк сумел подавить возрастающий гнев – и возрастающее отвращение.

– А вам не кажется, что это немного чересчур? Я имею в виду – для окружающих.

Лайми не уловил сарказма. Лайми вообще воспринимал слова по большей части буквально. Подтекст и интонации были выше его понимания.

– Нет, Майк, в самый раз. В этом суть. Вы будете опасаться всех этих людей, бояться, что они могут обнаружить вас. Это будет нечто особое – секс и страх.

– А может быть, я буду слишком испуган, чтобы...

– Ты же знаешь, что это невозможно, Майк. Ты все сможешь.

И Майк знал, что это так. Ведь еще существовали препараты. Приняв их, он мог бы заниматься сексом даже посреди бегущего в панике стада слонов. Да, конечно, он сделает это, и никакой испуг ему не помешает. Если он там будет. Но если его план сработает и боги улыбнутся благосклонно, завтра его с ними не будет.

Майк влез в пальто – прообраз той модели, которая в этом сезоне была так популярна среди зрителей. Он мимоходом подумал о том, что Шоу, должно быть, неплохо зарабатывает на производстве “Великолепных пальто Джорговы”.

– Фредрик! – позвал Лайми своим скрипучим голосом.

Дверь маленькой гардеробной распахнулась, и вошел телохранитель.

– Мистер Джоргова отправляется домой, – сказал Лайми. – Проследи, чтобы он прибыл в целости и сохранности.

– Да, сэр, – ответил Фредрик. Его лепные мускулы перекатывались, как волны, это было видно даже через одежду. Вибропистолет вздымался на груди, словно уродливая раковая опухоль.

– До завтра, Майк, – произнес Лайми, исчезая за вешалкой с расшитыми блестками костюмами.

Майк подавил желание заговорить с Фредриком по-дружески. Именно Фредрик должен был помочь ему бежать, и возбуждение от близящейся развязки щекотало язык. Словно укоряя Джоргову за его мысли, телохранитель ткнул пальцем во все четыре угла комнаты, где из неприметных щелок торчали “жучки” микрофонов. Майк, улыбаясь, натянул перчатки. Он мог подождать с разговором. И в самом деле, до этого он говорил с Фредриком только два раза. Первый раз – две недели назад. Они вышли из студии и как раз пересекали мощенную щебнем стоянку аэромобилей. Когда этот высокий человек заговорил шепотом, Майк подумал было, что его телохранитель – новичок и еще не знает, что служба безопасности запрещает всякие разговоры с подопечным. Затем до него дошли слова: “Я – за Революцию. Мы хотим освободить вас. Вы согласны? Подумайте. Ответите мне завтра, когда мы будем идти через стоянку. В других местах повсюду микрофоны”. Во второй раз Майк сказал только: “Помогите мне”.

Он мог бы ответить сразу в ту, первую ночь. Ему не нужно было время на раздумья. Невелика радость – делить свою интимную жизнь со всем остальным миром. У Шоу было семьсот миллионов зрителей. Семьсот миллионов человек заглядывали ему через плечо, чувствовали то, что чувствовал он, знали то, что знал он (по крайней мере, большую часть), были с ним повсюду. Эти проклятые зрители сопровождали его, куда бы он ни пошел. Не очень-то весело было размышлять о том, что Лиза этой ночью занималась любовью с тремя сотнями миллионов – или около того – мужчин, а не только с ним одним. В этом не было ничего смешного.

– Идемте, – сказал Фредрик, быстрым шагом направляясь к двери.

– Идем, – ответил он, шагая за телохранителем по переходу.

Этот телохранитель состоял при нем четыре недели – с тех пор как Революционеры освободили Тома Сторма, звезду второй смены. На место Тома нашли новичка, шестнадцатилетнего мальчика, неопытного, с трудом контролирующего эмоции.

Они проходили мимо вешалок с одеждой, мимо старых стоек, собирающих пыль, мимо карточных столов, за которыми статисты вкушали недолгий отдых и тратили большую часть недельного заработка. Возможно, сейчас они уже отправились получать первую дозу Шоу второй смены. Новый мальчик, Бен Баннер, сидел за неярко освещенным столиком в уединенном кафе вместе с Эллен Харт, которая была намного старше, и потому выглядела эта пара нелепо. Его рука тискала ее колено, вместо того чтобы ласкать. Майк не собирался ими долго любоваться. Но вот на Выпадение... Эллен вдруг сделалась туманной. Черно-серая пелена возникла над ней и вокруг нее. На краткий момент она стала призраком – была здесь и не была, была реальной и нереальной. Потом все кончилось – так же быстро, как и началось. Техники бегали туда-сюда, слушая, что говорят им циферблаты о показаниях чувствительных приборов.

Циферблаты на самом деле таковыми не были. Так только говорилось, их вообще не было видно. Но они по-прежнему назывались циферблатами. Никто не знал почему. Все пожимали плечами, и никто не мог сказать: “А я знаю!"

Фредрик сжал его плечо, напоминая, что, если они хотят совершить побег, им надо придерживаться графика. Продолжая свой путь, они свернули в главный коридор, который вел к большой двери из псевдодерева в конце тоннеля, выложенного синей плиткой. Выпадение было сравнительно новым явлением, думал на ходу Майк. Это началось два месяца назад, когда старые девяностопроцентные реле были заменены на новые, дающие эффект полного слияния. Теперь случалось как минимум полдюжины Выпадений в неделю. Каждый раз Исполнитель становился похожим на неясное изображение, размытое по краям, – некий туманный образ. Только что на сцене был настоящий актер, а в следующий момент – фантом, похожий (по слухам) на изображение на экране древнего телевизора во время электрической бури. Исполнитель вообще Выпадения не помнил. В его памяти не оставалось ничего, кроме каких-то обрывков разговоров, которых не было ни на сцене, ни где-либо в студии. Кроме этого невнятного бормотания голосов, не было вообще ничего. Жуткая пустота. Он-то знал. Он Выпадал дважды.