Возвращение звезды Капернаума (Зеленая дилогия-2)

Ютанов Николай

Возвращение звезды Капернаума (Зеленая дилогия-2)

Николай Ютанов

Возвращение звезды Капернаума

Нелегко найти единственно правильное

решение, дорогой господин брандмейстер.

Допустим, я начну откачивать. Представим

воочию, как будет протекать процесс.

Масса всколыхнется, и я понапрасну стану

уменьшать содержимое ямы, тем самым я

только усугублю положение, вместо того

чтобы принципиально исправить его. А

сейчас, коль скоро масса находится в

состоянии покоя, подсохший верхний слой

в значительной степени препятствует

распространению запаха.

Иштвань Эркень

Тропа от Ледяного на Егерский берег привела в темноту и кончилась. Под ногами заскрипели старые корни. Полчаса можно будет ползти только спотыкаясь. Цокали фиксаторные кольца на рюкзаке, шуршал спирт во фляжке. Юлька с хрустом завяз в подлеске: тропа свернула. Он выбрался, поправил поясной ремень и продолжил спуск, тормозя пятками о корни. Внизу в прибрежной промоине маленьким подарком метнулся язык костра. Юлька замедлил ход, стал осторожнее ставить ноги. Сухой оползающий спуск снова перешел в плотную тропу. Резко запахло водой. Настоящим лесным озером с густотравыми берегами и соснами над кромкой зеленого пляжа. Возле тропы мотались языки слабеющего костра. Хозяев видно не было. Оставаясь в тени, Юлька обошел огонь. Справа от дороги чирикало болото, впереди гулко стучали бортами моторные лодки.

- Это что еще за пизда в ночи?

Под серым навесом ивы горел еще один небольшой костер. Короткий парнишка в речной униформе выплыл из-за огня. Резкий бормотушный выхлоп задушил запахи озера. Юлька оглядел компанию у костра. Толстый пацаненок-десятиклассник. Громадная девица в рыбацкой робе, греющая у огня голые подошвы. Нахальный парень с чубом - бабский угодник и нахряпистый гармонист из сладких старых фильмов. Юлька радушно улыбнулся. Он шагнул в свет пламени.

- Егерь? - бесцветным голосом спросил Юлька.

Его рука небрежным пижонским жестом легла на ручку длинного ходового ножа. Парнишка скривил рот и сдвинул фуражку на затылок.

- Лесовичок... Еще не знакомились... Не пиздели...

- Счас узнаешь, - сказал десятиклассник, выковыривая из золы картофелину.

- Твои суки, лесовичок, мне весло сломали, - убежденно сказал короткий парнишка. - Ну, такие суки!..

Его качнуло. Чтоб не упасть, он уперся ладонью в темя девицы.

- Эй вы там, на том берегу... - сонным голосом Ореховой Сони сказала девица.

- Натали, вы фальшивите, - брезгливо сказал гармонист. - Костянтин вам не простит. Мне кажется, он не любит пьяных баб.

Десятиклассник с хрустом жрал картофелину. Изо рта его шел пар, толстые щеки подпрыгивали. Гармонист гремел канистрой.

- Лесовик, - сказал егерь, - может, ебнешь сто грамм?

- Не ебну, - сказал Юлька. - Идти нужно.

- Господин лесовик, - гармонист пододвинул наконец канистру поближе, на хуй к вурдалакам вы успеете всегда.

- Ага, - десятиклассник дожрал картошку, - ты лучше скажи: сам приползешь, как твои пиплы, или водой, кверху брюхом, как бабы-художницы?.. Наташенька, эстеточка, как тебе этот свежий труп? Жестковат, конечно, но, может, надеваться удобней станет?

Юлька непроизвольно дернулся.

- Фу, Кирюша, - гармонист изящно отпил из полупустого фужера. Наталина некрофилия меня так мучает, право... а вы... Фу! Девочку надо лечить, уговаривать, ебать грамотно. А вы ее подзуживаете на непотребство.

Наташа подняла тяжелые виевы веки.

- Где труп? - сказала она.

- Тих-тих, моя рыбка, - сказал егерь, - нету трупа. Он еще живой. Счас сто грамм ебнет... Выпей, жопа! Про Зимний дворец расскажи, про часы с павлином, про звезды, про то, как Луна на хуй влияет, про летающие тарелки с синежопыми инопланетянками... Ну же!

- Что с ребятами, придурок? - негромко спросил Юлька.

- А пошел ты, здравоумный... - сказал егерь. Он повернулся к девице: Верно, Наташенька? - и жирно поцеловал ее в робу. - Пошел-пошел, козел, пока хрен в бутылку не забили...

Юлька шагнул в темноту. Голова гудела. Похоже, он опоздал. Тихо хлюпнул озерный прибой. Меж сосен ровно горели звезды. Хрустела осока. За ледниковым валуном примкнулась избушка егеря.

Негромко шуркнула дверь. Через темные сени Юлька провалился в тепло полумрака, падающего с экрана маленького телевизора. Под стеклом на застенчивую корову в купальнике ставили бумажную корону. Маятником постукивал какой-то музыкальный "бабл-гам". Старуха с лицом обиженной княгини ловко сняла кувшин с буфетной полки и напустила в кружку белого пенного молока.

- Садись, парень.

Молоко дождем кануло в сухое горло. Юлька слегка опьянел от удовольствия и тепла. Он расстегнул рукава штормовки, чуть распустил ворот. В комнате свежо пахло сушеными травами. В углу под рушником вместо образа висела фотография сестры Марии.

- Тих-тих, жучок. - Старуха вонзила пустышку в распахнутый рот младенца. Тот засопел, хрюкая соплями в носу.

Щеки малыша покрывал слой тусклой коросты. Он спал на боку, свесив пухлую лапку сквозь прутья кровати.

- Что с ребятами стало, баба Тоша?

- А что ж ты хотел, парень?

Юлька с косой улыбкой пожал плечами.

- Приползли на тот берег чуть живые. Вчера дождь литой был. Их, наверно, и не слышали. Орали, должно быть. Потом толстый разделся и поплыл. Девчонку от художников так ляканул, что потом ее травкой отпаивала... Ну, ловишь себе рыбку, кемаришь, о парнях снится, а тут голый, гладкий, в очках, из воды - лодку ему подавай!..

Юлька облегченно улыбнулся. Бабка Тоша сунула нос в печь.

- Померли они. Василька уже мертвого в палатке притащили. Толстый живой остался, плакал только ночью, чесался. Леха всю темень с Митькой водку жрал и Наташку ебал. А Юрик за ночь отошел...

- Юрген умер?!

- Да не смогла я, парень. Я его в балию с травой клала, заговор толкла, да бестолочью, видно, состарилась... Кожа на пальцах - лохмотьями, глаза вытекли, изо рта - пена едовитая... Я его в баньку положила. Он вроде как католик. Так я молитв не знаю - тупая. Древняя вера - оно милее... Так потом Наташку в бане нашла. Она от ебателей сбежала и к нему. Вся голая, в слизи какой-то, трется об мертвого Юрика, руки его страшные целует, плачет тихо, как кошка, и словесы такие нежные шуршит... У меня слезы, парень. Митьку, засранца, алкаша утробного, прибить захотела. Такую деваху зельем под пьяный хрен пустил...

Бабка Тоша вытерла морщины щек. Грянул ухват о крутые бока чугунка. Шумный ослепительный запах потек из печного зева.

- Совсем плох я, бабка Тоша, - сказал Юлька. - Василька плотина слопала, Юрген сгорел... а у меня в башке одно - слава лесу, только двое... Обревнел, бабка Тоша! Тихо на душе стало. Безветренно.

Бабка Тоша усмехнулась:

- Душа... Тебя как зовут, лесовик?

- Юлий. Юлька.

Он мерно чакал ложкой по дну толстой деревянной миски. В окошке кинескопа царил листопад Летнего сада. Вовик засмеялся во сне.

- Неужели пойдешь, Юлька?

- Пойду, бабка Тоша. Именно я, такой чисто выбритый, с подстриженными ногтями.

Бабка вышла в сени. Юлька, вытирая губы, - за ней. На берегу озера бабка Тоша встала.

- Кончается наш северный лес. И город твой северный тоже кончается. Да и ясное дело - в дерьме не в воде: даже жабрами не продохнешь. Чуешь, лесовик, как здесь сосна дышит?

- Чую, - сказал Юлька.

- Озеро понимаешь?

- Понимаю, - сказал Юлька.

Спокойно пахло смолой и ровным сосновым стволом. Потрескивал сухой плавник под языком прибоя. Серебристая дорожка на воде мерно разбивалась о лунно блестящий валун берега. Фронт ветра рваным касанием трепал штормовку. Хвоя под ногами несла сырость. Жутким золотом горели звезды.

- Спи, Вовик, - сказала бабка Тоша, - спи, жучок сопливый.