Знакомство (СИ)

Серебрянников Павел Иванович

Знакомство

Знакомство

Где-то я читал, что уровень свободы общества можно оценить по тому, как живется не таким, как все. По этой метрике, общество, где я вырос, было не очень-то свободным.

Ну, то есть, на словах-то все говорили, что ты же нам родня. Или что ты же с нашей улицы. Или ты же с нашей деревни. Поэтому мы хотим тебе добра. Ну, или, во всяком случае, пропасть-то мы тебе не дадим. И это даже в некотором роде верно. Пропасть, конечно, не дадут. Жить, впрочем, тоже не дадут. Но что это я о грустном...

Родился я и вырос в селе Усть-Баргузин. Это на Земле, на берегу Байкала. Ну, песню про баргузин, наверное, все слышали, поэтому, наверное, про Байкал все догадались. Из песни это сложно понять, но там поется про ветер баргузин. А есть еще река Баргузин. На самом деле, три из четырех главных байкальских ветров - баргузин, сарма и култук - названы по рекам. Четвертый ветер, верховик, по логике надо было бы назвать нижней ангарой, но, наверное, так было бы слишком длинно. А если бы назвали просто ангарой, то было бы непонятно, про какую Ангару речь.

Село наше расположено, как можно понять из названия, у устья Баргузина. Он течет по очень широкой долине, иногда ее даже называют котловиной. Геологи говорят, что это тектонический разлом - и правда, сложно поверить, что вода могла бы проточить такое. А вокруг долины стоят горы, Баргузинский и Икатский хребты. Они не очень высокие, около 2 тысяч метров от уровня моря. Но все-таки это настоящие горы, гольцы. Вскарабкавшемуся на вершину не стыдно называть себя альпинистом. Кое где до самой осени сохраняются снежники, а дальше на север и вглубь континента есть и настоящие ледники.

Недалеко от нас находится полуостров Святой Нос. Ну, что считать полуостровом. Сам полуостров - это даже не гора, а целый горный хребет длиной 50 километров, отколовшийся от берега и сползший на два десятка километров в озеро. Геологи говорят, что он сполз туда в совершенно нефигуральном смысле. Байкальский рифт - это трещина в земной коре, уходящая в мантию на глубины 60-90 километров. Ни одна горная порода на Земле не может удержать крутой склон такой высоты, поэтому края трещины обваливаются и оползают в нее. Большая часть массивов, конечно, разрушается, но там, где породы попрочнее - там получаются целые отколовшиеся горы, вроде Святого Носа или острова Ольхон.

Геологи опять-таки говорят, что всего несколько тысяч лет назад Святой Нос был островом. Но потом реки, Баргузин и Чивыркуй, нанесли в пролив песка, а волны сформировали из этого песка плавно изгибающуюся косу, соединяющую горный массив с континентом.

Название Баргузин бурятское, или, точнее сказать, монгольское. В средневековых летописях монголы называли земли к северу от Селенги Баргуджин Токум - окраина, глушь. Южнее, в районе Гремячинска или Котокеля, есть более-менее сухие равнины и луга, где можно пасти коней и даже коров. А на север - сплошные горы, леса и гольцы, даже со снежниками. А где найдется ровное место, так там болото.

Русским в этих местах тоже не особая благодать. Места под пашню нету, можно только разводить огороды - а в открытом грунте вызревает одна только картошка. Даже для огурцов или помидоров нужны парники.

До войны, главным источником дохода был туризм. Село наше тогда считалось поселком городского типа. У нас был аэропорт, хотя он принимал только маленькие самолеты и часто бывал закрыт из-за ветров или туманов. Был причал с промытым фарватером, чтобы к нему могли подходить суда на подводных крыльях. Вдоль пляжа стояли трех- и пятизвездочные отели, весь берег залива был утыкан турбазами, коттеджами, пунктами проката квадроциклов, снегоходов и ховеркрафтов.

Развлечений для туристов вокруг было множество. Вдоль всего Байкальского рифта много горячих источников. Есть они и у нас. Баргузинский и Чивыркуйский заливы к августу прогреваются так, что вполне можно купаться. На перешейке Святого Носа есть озеро, оно вообще теплое. Вода в Байкале очень прозрачная, так что даже на пляжах интересно понырять с аквалангом, а уж возле скал... Рыбки, конечно, не такие разноцветные, как на тропических островах, но все равно есть на что посмотреть. Да и просто места вокруг красивые.

Война нас непосредственно не затронула, но вся туристическая роскошь быстро сошла на нет. Стальные каркасы отелей разобрали на металлолом, только от одного оставили бывший рецепшн - там теперь уездная управа. Стеклопакеты для него заказывают в Иркутске, но заказы выполняют долго. Сколько себя помню, там всегда два или три окна были заделаны гетинаксом или каким-нибудь еще оргалитом.

С уходом туристов, большая часть населения тоже поразбежалась. А кто не разбежался, тем пришлось адаптироваться к новым условиям. Ну, как адаптироваться - промышленности нет, сельским хозяйством не проживешь, остается охота и собирательство.

Помнится, уже классе в шестом, когда нам начали рассказывать историю древнего мира, училка стала нас попрекать - не меня одного, как обычно, а нас всех - что мы живем присваивающим хозяйством, как древние люди в мезолите, и потому с особенным уважением должны относиться к папуасам, которые представляют одну из древнейших земледельческих культур на Земле.

Ну, у папуасов своя жизнь, а у нас особого выбора не было. Кедра, как говорится, лазим, шишка бьем, бурундук - ну, вы поняли. Повыше в горах растет стланик, с него шишку и бить не надо, можно руками собирать. Орехи, правда, у него мелкие, но такие же вкусные. Главное это сделать вперед тех самых бурундуков.

Один пацан хвастался, что его отец умеет находить бурундучьи кладовые. И правда, он показывал орехи, якобы взятые оттуда: чистые, крупные, буквально один к одному - и на скорлупе у некоторых явные царапины от зубов. Как он это делал, я не знаю, мой отец этим секретом не владел, а тот пацан не делился.

Ну, понятно, одними орехами не проживешь. Еще, конечно, собирали ягоду. Садовая ягода у нас растет плохо, кроме, разве что, смородины. А в тайге и в болотах можно набрать дикой - бруснику, чернику, гонобобель (я всю жизнь считал, что на старорусском это голубика, но когда попробовал здешнюю голубику, что-то засомневался), ту же смородину. Есть любители, берут еще жимолость, но моя мать ее не любила, считала что она слишком горькая - и мы с отцом ее никогда не брали. Три-четыре горбовика - и, можно считать, годовую норму витамина C на семью получили.

С охотой у нас сложнее. Некоторые, конечно, браконьерят горностая и соболя, но это дело рискованное, и громко про это не говорят, и уж совсем невозможно услышать, кому они сбывают добычу. Зайцы, лисы и американские норки - это законная добыча, но возле жилья их мало. Как на Байкале появились норки, я не знаю. Одни рассказывают, что их целенаправленно завезли в советское время, другие - что они сбежали со зверофермы в Иркутске и как-то прижились.

Вообще, всерьез охотничать без снегохода или квадроцикла тяжело, а их в селе мало. Но у кого есть транспорт, те могут забраться повыше в горы, и добыть не только зайца или лису, но и какую-нибудь косулю или кабаргу. Кабарга - это такой забавный зверь, вроде оленя, только вместо рогов у него клыки. У отца моего было ружье, но на охоту мы с ним ни разу не ходили, и сам он, на моей памяти, стрелял только уток.

Главный источник пищи себе и на продажу в наших местах - это, конечно, рыба. До войны на берегах жило полно народу, и все с катерами или, хотя бы, лодками, а туристы съедали все, что удавалось поймать. В те времена, конечно, за ловлей следили, квоты продавали за деньги. После войны, количество рыбаков поуменьшилось, а популяция рыбы быстро восстановилась. Одного только омуля в море можно брать центнерами, если умеючи. Нашлись энтузиасты, которые восстановили старинный консервный завод - он и обеспечивает не только село, но и все окрестности живыми деньгами.