Золотой скорпион

Сакс Ромер

Золотой скорпион

ГЛАВА I

ПРИЗРАК В РЯСЕ

Кеппел Стюарт, доктор медицины и член Королевского общества естествознания, вздрогнув, проснулся и обнаружил, что все его тело покрыто холодным потом. В окно светила луна, но ее свет не падал на кровать и, следовательно, не мог его разбудить. Он лежал, некоторое время прислушиваясь к каждому незнакомому звуку, который смог бы объяснить, чем внезапно прерван его обычно крепкий сон. С нижнего этажа дома не раздавалось ни звука. Окна были широко открыты, и он мог слышать неясные звуки, такие обычные для ночного Лондона; изредка даже можно было расслышать, как сталкиваются буфера вагонов на запасных путях около железнодорожной линии, ведущей в Брайтон, где велась сортировка составов, а временами раздавался вой сирен с Темзы. Никаких других звуков слышно не было.

Он бросил взгляд на светящийся циферблат своих часов. Была половина второго. Приближался рассвет. Ночь, казалось, стала изнурительно жаркой, и именно этому Стюарт был расположен приписать как свое пробуждение, так и ощущение неприятного напряжения, которое он начал теперь осознавать. Он продолжал прислушиваться и, ничего не слыша, с яростью почувствовал, что напуган. Кто-то или что-то враждебное было рядом с ним, возможно, скрываясь в тени в комнате. Это жуткое ощущение росло в нем все больше и больше.

Стюарт сел, медленно и осторожно оглядываясь вокруг. Он вспомнил, что однажды, когда он жил в Индии, он так же вот проснулся и обнаружил огромную кобру, свернувшуюся у него в ногах. Не увидев в комнате ничего необычного, он встал на пол.

Послышался слабый звон. Стюарт замер. Звон повторился.

— Кто-то есть в моем кабинете на первом этаже! — пробормотал Стюарт.

Он начал понимать, что охвативший его страх был настолько велик, что если он не начнет немедленно действовать, то вскоре не будет способен ни на что; он вспомнил, что, несмотря на освещавший спальню лунный свет, на лестнице было совершенно темно. Стюарт босиком подошел к туалетному столику и взял лежавший там электрический фонарик. Он давно им не пользовался, поэтому нажал на кнопку, чтобы убедиться в его исправности. Яркий пучок света пересек комнату, и в этот момент снова раздался звук.

Стюарт не смог определить, послышался ли он с нижнего этажа, из соседней комнаты или с улицы. Но он снова почувствовал непонятный страх, от которого, казалось, стыла в жилах кровь. Этот звук походил на низкое протяжное завывание, непостижимо грустное, непохожее ни на один звук, который он слышал прежде. Оно было настолько отвратительным, что производило странное действие.

Обнаружив, что свет от фонаря пляшет по комнате, так как у него дрожала рука, Стюарт решил, что он был разбужен именно этим кошмаром и что этот дьявольский вой есть не что иное, как результат воображаемых страхов, и именно поэтому он проснулся в холодном поту.

Он решительно подошел к двери, рывком открыл ее и, направив луч фонаря на лестницу, начал осторожно спускаться. Не было слышно ни звука. Он резко открыл дверь и осветил фонариком кабинет.

Пучок света пронзил темноту и высветил письменный стол — довольно изящную вещь эпохи короля Иакова I; в его верхней части имелось бюро со множеством отделений и ящичков. Стюарт не смог обнаружить ничего необычного на загроможденном вещами столе. Здесь стояла табакерка и лежала трубка в футляре. Бумаги и книги были неаккуратно разбросаны — так же, как он их оставил, около лотка с трубками, покрытого пеплом. Потом он неожиданно обратил внимание на то, что один из ящиков бюро был наполовину открыт.

Стюарт замер и внимательно посмотрел на стол. В комнате стояла полная тишина. Медленно он поводил фонариком по столу справа налево. Его бумаги были кем-то тщательно изучены. Все ящики стояли как и прежде, но он почувствовал, что все они были просмотрены. Выключатель верхнего света был расположен около двери. Стюарт прошел к нему и зажег двухрожковую люстру. Обернувшись, он осмотрел ярко освещенную комнату. Кроме него, в ней никого не было. Он опять выглянул в прихожую. Ни один звук не нарушал тишины. Но его не оставляло жуткое ощущение, что рядом кто-то есть.

— У меня расшатались нервы! — пробормотал он. — Никто не прикасался к моим бумагам. Должно быть, я сам оставил ящик открытым.

Он выключил свет и направился к двери. Он как раз выходил, намереваясь вернуться в свою комнату, когда почувствовал легкое дуновение. Он замер.

Кто-то или что-то, враждебное и осторожное, казалось, снова было вблизи него. Стюарт повернулся и осознал, что с испугом пристально смотрит в сторону открытой двери кабинета. Он снова начал утверждаться в мысли, что кто-то там прячется. Схватив кочергу, которая лежала на стуле в прихожей, Стюарт снова обернулся к двери. Он сделал шаг в кабинет и остановился, внезапно парализованный таким сильным страхом, какого не испытывал никогда в жизни.

Окно в сад, доходящее до полу, скрывали белые занавеси… а за ними в свете луны вырисовывались очертания высокой фигуры. Это был человек, одетый в рясу.

Этот призрак в рясе выглядел бы достаточно устрашающим, если бы его облик не наводил на мысль о принадлежности к Милосердным Братьям или на то, что его владельца в эту поношенную одежду нарядили инквизиторы.

Сердце Стюарта бешено стучало, и казалось, с каждым мгновением его биение учащается. Он попытался закричать от ужаса, но только слабо захрипел.

Психология паники сложна и плохо изучена. Присутствие страшной фигуры в рясе подтвердило точку зрения Стюарта на то, что он — жертва какого-то ночного кошмара.

Как раз когда он взглянул на призрак человека в рясе, тот шевельнулся и отступил назад, в сад.

Стюарт ринулся через комнату, откинул занавеси и внимательно посмотрел на залитую лунным светом лужайку, обрамленную высокой живой изгородью. Одна из створок окна-двери — «французского» окна — была широко открыта. На лужайке никого не было, стояла мертвая тишина.

— Миссис Мак-Грегор ругается, что я всегда забываю закрывать эту дверь на ночь! — пробормотал он.

Он закрыл створки, опустил засов, мгновение постоял, глядя на пустынную лужайку, и вышел из кабинета.

ГЛАВА II

ВОЛЫНКА МАК-ГРЕГОРОВ

Проснувшись на следующий день, доктор Стюарт попытался припомнить, что произошло ночью. Он взглянул на часы шесть утра. В доме было тихо; он поднялся и надел купальный халат. Он чувствовал себя замечательно и не обнаруживал никаких симптомов нервного потрясения. Стюарт вышел на лестницу и, спускаясь по ней, на ходу завязал пояс халата.

Дверь кабинета была заперта, а ключ торчал снаружи. Он вспомнил, что сам же ее и запер. Он отпер дверь, вошел в кабинет и оглядел его свежим взглядом. Стюарт почувствовал себя несколько разочарованным. Несмотря на то, что на столе были беспорядочно разбросаны бумаги, в кабинете все осталось так же, как и прежде.

Неудовлетворенный поверхностным осмотром, Стюарт особенно тщательно изучил те бумаги, которые, как он счел во время своего ночного приключения, подверглись тайному досмотру. На них не было никаких следов, свидетельствовавших о том, что к ним прикасались. Через занавеси, висевшие на «французском» окне, проникал солнечный свет, который был гораздо ярче того бледного освещения луны, при котором он увидел человека в рясе. Отдернув занавеси, он исследовал оконные запоры. Они были в сохранности. Если окно и было открыто ночью, то, должно быть, он сам его не закрыл.

— Это был один из удивительных ночных кошмаров! — пробормотал Стюарт.

Он решил тотчас же, как умоется и закончит свой утренний туалет, составить об этом сне отчет для общества, занимающегося изучением психики. Через полчаса, когда послышались шаги проснувшихся жильцов по соседству, он сел за письменный стол и начал писать.

Кеппел Стюарт был темноволосый представительный мужчина тридцати двух лет, беззаботный холостяк, пока не имевший чрезмерных запросов, и, несмотря на это, он был великолепный врач. Прежде он работал в Ливерпульской школе тропической медицины и провел несколько лет в Индии, изучая змеиные яды. Покупка им этой скучной пригородной практики была продиктована желанием приобрести дом для девушки, которая в последнюю минуту отказалась выйти за него замуж. С тех пор пролетело два года, но это событие наложило отпечаток на жизнь Стюарта, оно проявлялось в апатичной, почти безразличной манере поведения при посещении им больных.