Морок (СИ)

Наконец, Гнат переглянулся с Тюрей, и хрипло крикнул:

— Хватит! Стоп!!! Баста…

Тут же, Голову оттащили от Хвоща, спеленав ему руки.

— Всё! Спокуха, я сказал!

Гнат подошёл близко и продолжил:

— Слыхали, что есть на Лесной такой борзый. Головой погоняют… Счас сами видим, что слух не лажовый. Только, смотри, здесь тебе не Лесная…

Игнатьев, он же Гнат, холодно разглядывал чужака, статью и весом авторитета давая понять, что с ним, как с Хвощом, не проканает.

Потом, разгладив лицо, улыбнулся.

— А вообще, братан, с нами лучше дружить.

Он протянул ладонь.

— Я Гнат. Со мной Тюря. Здесь мы в центровых. Остальные — пристяжь. Пойдём, побазарим.

Взяв Олега под локоть, Гнат увлёк его в дальний конец сцены. Там стал о чём-то оживлённо толковать, разбавляя негромкую речь жестикуляцией. Подошёл Тюря, высокий жилистый парень, присел рядом на корточки, закуривая. Дважды кивнул, в чём-то соглашаясь с Гнатом. Остальные бугры приватно наблюдали издали, за этой тройкой. О чём те говорили, не было слышно. Впрочем, сие, не входило в их уровень. Ситуация выглядела мирной и не требовала вмешательства. Вскоре, говорившие вернулись, и Гнат объявил волю.

— Пацаны! Голова — правильный пацан и тему рубит! Традиции уважает. Вертухаев, наоборот, в хрен не ставит… Мы тут перетёрли, в пятой он рулить будет! Вместо этого…

Он кивнул на жалкую фигуру Гнуса, чувствовавшего себя в этот момент неуютно.

— У кого какие возражения, предложения? Вываливайте, да пошустрее…

Кодла разрозненно загудела, попыхивая сигаретами, и к альтернативным решениям не пришла. Прения закончились коротенькими выкриками, типа:

— Пусть рулит, чего там…

— На общак, пусть не забывает носить…

— Ясный огурец, на то и старший…

— Пусть старшакует!

— Гнус! Тебе всё понятно? — Спросил Гнат незадачливого жалобщика.

Тот безысходно кивнул.

— Старшакуй, братан! — Гнатова рука легла Олегу на плечо.

С той самой поры прошло не так уж много. Не полных три недели, а Голова значился в пятой группе, словно сызмальства здесь рос. За что и почему его сюда с Лесной определили, он не говорил. Впрочем, не трудно было догадаться. С педработниками, Головной вёл себя вызывающе агрессивно, подчёркивая свою независимость. Попытка приручить «волчонка» в кулуарах своего кабинета, окончилась для Ашотова приемника, громким хлопком двери. Выскочивший от них, Голова, с ненавистью хлопнул дверью, выразительно и смачно плюнув им на порог. Лицо его было искажено гневом. Не оглядываясь, пошёл по коридору.

— Головной! Немедленно вернись назад! — Кричал в спину рассерженный педагог. — Вернись, я сказал!

— Па-а-шёл на-а!!! — Не останавливаясь и не оборачиваясь, проорал Олег.

Это был прямой вызов, и Ашотов брательник был не первый, кого он посылал…

Предложения «сливать информацию» получали многие из бугров и старшаков. Лишь немногие оставляли за собой право на отказ. Голове претила сама мысль сотрудничать с теми, кто его когда-то травил. В характеристике Головного было жирно помечено: «… неадекватен, непредсказуем. Тип личности неврастенический, с явными посылами к агрессии и жестокости. Неуправляем и дерзок. Склонен к длительным самовольным отлучкам. Имеет приводы в милиции и состоит на учёте в детской комнате…» Подобное резюме неприятно коробило глаз администрации дома N2. Педагогический коллектив прекрасно понимал, что Лесная сплавила им, отнюдь, не подарок. Репрессии здесь были бесполезны, а воздействие на новичка обычными традиционными мерами, с помощью негласной касты «бугров», стало абсолютно недейственно. Олег в среде старшегодков был уважаем. Может, поэтому многие вздохнули, чем обеспокоились, когда Головной исчез с майскими праздниками.

Раньше, ещё при Союзе, «бега» воспитанников рассматривались как ЧП, в связи с чем организовывались активные меры по поиску и отлову беглецов. Милиция плотно сотрудничала с интернатами и содействовала возвращению трудных подростков. Теперь, когда привычный социальный уклад был поломан, а страна слетела с рельсов, милиции было не до этих «семечек». Эпоха девяностых открыла счёт прилюдным бандитским разборкам, взрывам конкурентов и повальному разгулу стихийных группировок. Органы правосудия буквально зашивались. Недостаток выездных машин, лимит на бензин и безденежье в кризисный период истории, не давало никаких шансов приструнить разгулявшуюся преступность. Что говорить о детских домах. Те оказались отрезанным ломтём от всех шумных перипетий, и вынуждены были вариться сами, в своём «государстве».

С уходом Олега сильно ничего не изменилось. Ваня автоматически встал в «старшие». Никаких накатов в его сторону не было. Голова заблаговременно поговорил с Гнатом о его замещении. Добро было дадено, а Ваня научился принимать иерархическую схему лояльно. Тем более, что вопрос поборов сладкого с малышовых групп, теперь решался кардинально по-другому. Головной сразу, как только встал у руля, сделал это без затей и гениально. Дабы, не травмировать психику малышей, заходил на кухню, и брал положенный десерт на закреплённую за ним группу. Таким образом, дети изначально конфет на столах не видели. И лишь спустя, Голова приходил с ополовиненным грузом и раздавал конфеты к чаю. Ваня же, сейчас делал то же самое. Заходил в актовый зал, гружённый пакетами и вставал в хвост замыкающей цепочке ребят, тянущейся на сцену, где происходила сдача принесённого на общак. Потом садился со всеми старшаками и ждал «возврата». Гнат с Тюрей не беспредельничали и возвращали всегда больше половины объёма. Дрозд не возникал, хотя встречаясь глазами, хмуро усмехался. Климов, впрочем, тоже не дерзил. Он принял эти церемонии, как данность. Ещё вначале, их с Олегом дружбы, у них произошёл разговор на эту тему.

— Голова, ты же можешь послать их всех на… Ты можешь поднять всех пацанов с нашей группы, и не только с нашей… Ты же, сильный, Голова! Ты же сталь. Порох. Зачем нам эти традиции?

— А зачем их отменять? — Сухо ответил Олег, глядя в сторону.

Ответ этот настолько поразил Климова, что он несколько растерялся.

— Как зачем? Как зачем?! Дети… не доедают. Мы-то, ладно… Развели тут царствие господ и слуг. Такого ведь никогда не было…

— Такое… — Олег качал головой. — Такое было всегда! И в вашем оранжерейном доме тоже было. Кто над домом стоял раньше? Заварзина? Так вот, Клим… При ней это тоже было. Не было, говоришь? Да ну-у-у?! Твоя Заварзина прищемила хвост традициям, когда ей это было нужно. По ходу, прокуратура стала ей интересоваться. Вот, она и стала елейную отчётность создавать. Чтоб жопу прикрыть…

— Лариса Михайловна была хорошая женщина.

— А Лахмонкин, тоже хороший?

— Лахмонкин гад… Чего ты сравниваешь…

— И Лахмонкин и Заварзина — одного поля ягоды. Клим, ты словно из яйца сегодня вылупился. Запомни! Хороших вертухаев не бывает. Все они хапают, хапали, и будут хапать. А мы всегда в говне будем… Они, суки, даже папикам на показ выставляют тех детишек, которые им при усыновлении доход принесут. А косых, хромых и некрасивых задвигают. Задвигают, чтоб покупателя не отпугнуть. С-суки!!!

Злость, с которой это Голова выговаривал, была эквивалентна выражению его лица. Похоже, Ваня, действительно, чего-то не понимал.

— А традиции, Ванька, не надо ломать, — уже более спокойно произнёс Олег, — без них порядка не будет.

— В чём, ты это, порядок увидел?

— В чём? Младшие пацаны подчиняются старшим. Над старшими только вертухаи… Пе-да-гоги, как они себя любят называть. Но реальная власть в домах, у старших пацанов. Чуешь, нет?! У бугров. Захотят, они такой пацанский бунт поднимут… И ничего эти педагоги не сделают.

— Не потому ли, наверное, вертухаи «подкармливают» бугров?

— Ты язык свой сверни в трубочку и помалкивай! Целей будешь. Чтобы предъявы кидать, «доказы» нужны. То, что ты Дрозда с физручилой видел, ещё не «доказа». Скажет, что за успеваемость хвалил, по плечу хлопал. А с тебя спросят по полной, коли не докажешь. Так что смотри… Дрозд, конечно, гнида… Да и многие в их кодле мутные. Но центровые пацаны — нормальные.