Красная рука

Такая прогулка со временем превратилась в ритуал. Каждый вечер, в любую погоду, я пересекал Грейс-Инн-роуд и следовал в западном направлении, иногда предпочитая идти севернее — по Юстон-роуд и Тоттенхэм-Корт-роуд, иногда — по Холборн, а то и по Грейт-Рассел-стрит. Каждый вечер я прогуливался около часа взад и вперед по северной части Оксфорд-стрит, и на ум мне часто приходили истории Де Куинси, [3] а также прозвище, которое он дал этой улице — «жестокосердая мачеха». Затем я возвращался в свое мрачное логово и опять садился за решение хитроумной задачи.

Ответ пришел ко мне ночью, несколько недель назад; меня словно озарило, и я с маху прочитал надпись, подумав, что все-таки не зря потратил столько времени. «Место захоронения сокровищ тех, кто живет внизу», — были первые слова, которые я прочитал; дальше шло точное указание этого места — оно располагалось в моем родном графстве; именно там хранились прекрасные золотые творения. Сначала надо было идти по одной из троп, стараясь не угодить в волчью яму; затем трона сужалась до размеров лисьей норы; потом вновь расширялась, и через какое-то время подводила к пещере. Я решил не тратить попусту время и тут же удостовериться, на месте ли сокровища, — не то, чтобы я сомневался в этом, просто не хотел разочаровать моего друга Вивьена, теперь богатого и преуспевающего человека. Я сел на поезд, идущий на Запад, и уже ближайшим вечером, с планом в руках, шел по обозначенной тропе в горах и, пройдя весь путь, остановился, только увидев блестевшее впереди золото. Я не хотел продолжать путь в одиночку, решив, что завершу его только с Вивьеном. В доказательство правдивости своих слов, я захватил с собой лежавший на тропе необычной формы кремниевый нож.

Вернувшись в Лондон, я был раздосадован тем, что из моей квартиры пропала каменная плитка. Квартирная хозяйка, запойная пьяница, уверяла меня, что ей ничего об этом не известно, но я почти не сомневался, что это она украла плитку, надеясь получить за нее стакан виски. Впрочем я помнил наизусть все, что было на ней написано, и, кроме того, на всякий случай сделал точную копию надписи, так что утрата плитки была не так уж важна. Только одно беспокоило меня: найдя плитку, я приклеил к ее обратной стороне бумажку с датой и местом находки, а позже приписал еще пару слов — название моей улицы и еще что-то; вот эти-то воспоминания о днях, когда все казалось почти безнадежным, были дорога мне. Я подумал, что в будущем это могло бы напоминать мне о том, что даже в самое тяжелое время нельзя терять надежду. Я сразу же написал сэру Томасу Вивьену, написал тем почерком, о котором уже упоминал, прибегнув к разработанной нами системе шифров. Сообщив ему об успехе предприятия, я упомянул о потере плитки и о том, что у меня осталась копия надписи, а также напомнил, что мое обещание поделиться с ним остается в силе, и просил его написать мне или зайти. В ответ Вивьен назначил мне свидание в глухом переулке в Клакенуэлле — месте, памятном нам обоим по прежним дням, и в семь часов вечера я отправился на встречу. Дожидаясь моего друга на углу, я обратил внимание на полустертые рисунки уличного художника и машинально поднял забытый им кусочек мела. Расхаживая взад и вперед, я гадал, какого человека предстоит мне встретить после стольких лет разлуки; постепенно воспоминания о тех давних днях охватили меня, и я позабыл обо всем на свете, продолжая механически ходить, уставившись в землю.

Из мира грез меня вывел сердитый голос, грубо вопрошавший, отчего это я не держусь определенной стороны тротуара; подняв глаза, я увидел стоявшего предо мной важного, представительного господина, который с явным неудовольствием и презрением смотрел на такую жалкую личность. Я сразу признал в нем моего старого друга, и когда я назвался, он стал извиняться, выказывая свое сожаление, а потом поблагодарил меня за добрые намерения, сделав это с некоторым сомнением, словно боялся связать себя какими-то обязательствами или опасаясь за мой рассудок. Сначала я предался было воспоминаниям о совместно прожитом времени, но быстро заметил, что сэру Томасу это неприятно: он вежливо отзывался на мои слова, но всякий раз норовил перейти «ближе к делу» — так он это называл. Сменив тему, я во всех подробностях рассказал ему то, что уже сообщил вам. Вот тогда его поведение полностью изменилось. Когда я вытащил кремниевый нож как доказательство того, что побывал «на обратной стороне Луны» — так обозначали мы на нашем жаргоне место, где находились сокровища, лицо его приобрело необычайную серьезность, он выглядел очень взволнованным; меня озадачила смена на его лице разных выражений: дрожи ужаса, твердой решимости и старания сохранять спокойствие. У меня хватило времени рассказать ему обо всем в мельчайших подробностях, и, так как еще было достаточно светло, я, вспомнив о подобранном красном мелке, нарисовал на ближайшей стене кисть. «Вот, взгляни, это рука, — начал я, объясняя подлинное значение рисунка, — обрати внимание на положение большого пальца между указательным и средним…» Я собирался начертить и все остальное и уже приложил к стене мел, но тут Вивьен, к моему величайшему удивлению, вдруг ударил меня по руке. «Не стоит, — сказал он. — Это место недостаточно уединенное. Лучше немного пройдемся, и ты расскажешь мне все подробно по пути».

Я согласился, и Вивьен повел меня прочь, выбирая самые глухие улочки, а я тем временем подробно рассказывал ему, как добраться до сокровищ. Раз или два, поднимал на него глаза, я замечал, что он как-то странно озирается, бросает быстрые взгляды по сторонам и поглядывает на дома; его беспокойство и нервное поведение не нравились мне. «Пойдем-ка на север, — сказал он наконец, — там есть уединенные улочки, где можно будет спокойно все обсудить; я в твоем распоряжении на весь вечер». Я отказался под тем предлогом, что должен быть вовремя на Оксфорд-стрит, и продолжал свой рассказ. Когда я закончил, Вивьен знал путь к сокровищам в мельчайших подробностях, не хуже меня.

Тем временем, свершив круг, мы оказались на прежнем месте — в том же темном переулке и как раз у той самой стены, где я начертил красную руку: это я понял по смутным силуэтам деревьев, свесивших к нам свои ветви. «Мы вернулись туда же, откуда начали путь, — сказал я. — Думаю, я могу коснуться того места, где нарисовал руку. И уверен, ты тоже сможешь коснуться той таинственной руки в горах, как и я. Помни — между ручьем и камнем».

Я склонился, пытаясь разглядеть, точно ли это мой рисунок, как вдруг услышал над собой резкий свист и быстро выпрямился. Вивьен стоял передо мной, в его поднятой руке блестел нож, а в глазах застыла смертельная решимость. Только в целях самозащиты я нащупал в кармане кремниевый нож и, ослепленный страхом за собственную жизнь, нанес Вивьену упреждающий удар. Через мгновение он уже лежал бездыханный на тротуаре.

— Вот и все, — произнес Селби после непродолжительного молчания. — А теперь, мистер Дайсон, я хотел бы узнать, каким образом вы меня выследили.

— Я разрабатывал несколько версий и совсем не заслуживаю похвалы за проницательность, так как допустил несколько серьезных промахов. Для меня не составило особого труда разгадать ваш «небесный» шифр: я сразу понял, что за астрономическими терминами скрываются обычные слова и фразы. Вы потеряли или у вас украли что-то черное; небесный глобус — копия «небес» — из этого я понял, что у вас осталась копия украденного. Естественно, я пришел к заключению, что вы потеряли некий черный предмет с буквами или символами, написанными или высеченными на нем: ведь предмет явно содержат важную информацию, а информация могла быть только написана или изображена в картинках. «Наша прежняя орбита остается без изменений» — значит, ваша договоренность сохраняется. «Номер моего знака» должен был означать номер дома — аллюзия к знакам зодиака. Нет нужды объяснять, что «обратная сторона Луны» не может быть не чем другим, кроме как местом, где никто еще не бывал; «новый дом» — другое место для встречи — опять астрологические аллюзии. Следующим моим шагом было найти украденные «черные небеса», тут пришлось трудновато, но в конце концов я их нашел.