Меч истины (СИ)

Далеко уйти не удалось, галечный пляж упирается в высокую скальную стену. Так и я упёрся в единственный ответ, который не обойти. Под этой стеной нашла меня Аяна:

- Пойдём. Лугий пришёл.

Меч Истины повторил для меня, как он вернулся в порт, как отыскал логово убийцы, где тот дожидался возможности покинуть город: тёмная нора, сарай для хранения сетей. И в пожитках Луперка, конечно, не было золота. К пропаже казны беглый раб касательства не имел.

Лугий был непривычно скуп на слова. Он коротко сообщил, что разыскал владельца корабля, на котором собирался отплыть Максенций. Среди вещей квестора, доставленных на корабль, была шкатулка с деньгами. Меньше, конечно, чем должно было быть. Кое-какие долги он уже оплатил из краденых средств.

Мне пришла в голову мысль:

- Лугий, надо оттянуть разбирательство. По закону за действия раба отвечает хозяин. А хозяин отделается лишь денежным штрафом. Мы найдём того, кто выкупил Луперка, быть может, он согласится…

Мой друг угрюмо качает головой:

- Если бы. Этот добрый человек дал гунну вольную в тот самый день, когда спас его от Максенция. Документ был в вещах. Обгорел ровно настолько, чтобы можно было понять, что это такое, но узнать имя благодетеля нет никакой возможности. Возьми, может, ты что прочтёшь.

И он протягивает мне обожжённый пергамент.

«…нд, настоящим подтверждаю,

…аю на волю немого раба из племени гуннов,

…емого Луперком. Какового раба я купил у Тита Максенция за десять солидов.

Вольноотпущенник Луперк не имеет передо мной никаких обязательств и может самостоятельно устраивать своё существование.

Написано в иды января 444 года от покорения Истрии Римом».

И я понимаю, что этот мир ещё ужаснее, чем я думал. Вот тебе и Эсхил… Иды января, пятнадцатое число. В тот день начался шторм, я не высовывал нос из дома. Пойди я тогда к нему, обернулось бы всё иначе?

Почерк разнится настолько, насколько латынь отлична от греческого. И всё же мне знакома эта рука. Рука человека, который верит, что наступает «конец вещей». Похоже, он и впрямь, наступил.

*

Зачем я пошёл туда? Не знаю. Для того, кто всю жизнь руководствовался разумом, это странный поступок. А ещё мне нужно было пережить разочарование. И понять, для чего он всё это сделал.

Я не сказал домашним. Для них это знание ничего не меняло. Впрочем, у Лугия была какая-то мысль, похоже, моё присутствие его тяготило. Лишь Аяна пристально смотрела на меня. Я почти спокойно положил обрывок вольной на стол, надеясь, что руки не дрожали.

Было совсем темно. Я шёл в верхний город по горбатой улочке, зажатой оградами садов, и думал, что буду делать, если прислуга меня не впустит. Наверное, перелезу через стену. Мне уже давно не случалось преступать закон. Но и человеку, к которому я иду, на закон наплевать. Надеялся ли я на что-то? Наверное.

Опасения были напрасны, мне отворили дверь. Все знали, что хозяин со мной приветлив.

Должно быть, он ждал этого и совсем не удивился. Вышел из трапезной, и в лице его словно облегчение проступило, оттого, что я пришёл.

- Ты хотел спросить, почему? Но, Визарий, это ведь просто. Каждый поэт хочет знать, что интересен ценителям. Ты читал мой свиток и думал, что это великий Эсхил. Это была моя награда. Я бывал в отчаянье, когда ты сомневался.

Кажется, ему удалось удивить меня ещё больше.

- Ты говоришь не о том. Вчера мы поймали раба… он убил Максенция. Его вольная, ты обжег её так же. Скажи, как давно ты замыслил его убить?

Никогда не мог понять выражение его лица, твёрдого и холодного, как мрамор. Он даже стал выше ростом, взгляд зажёгся гордостью.

- Да, я это сделал. Пусть не своими руками. Но взяточник, казнокрад, жестокий убийца понёс наказание. Закон суров, но это закон! Не в этом ли суть правосудия небес? Оно вступает в силу, когда бессильно людское право. Ты должен это знать, Визарий.

Я молчал, не находя, что сказать. А он говорил.

- Много лет я был судьёй в Риме. И никто не мог сказать, будто я выносил приговор, руководствуясь чем-то кроме закона. Ни один виновный не ушёл от моего наказания. Это была праведная служба, Визарий. Но потом… я не знаю, кому перешёл дорогу своим честным служением, какому взяточнику, высокопоставленному вору, какому Максенцию… Меня обвинили в стяжательстве. Чтобы самому не попасть под суд, мне пришлось уехать, бежать. Император не захотел меня выслушать.

Я прислонился к колонне. Он подошёл и снова встал рядом, пристально глядя в глаза:

- Время изменилось, Визарий! Алчность и подлость стали почитаться превыше чести и доблести. Ты это знаешь. Не будь это так, к чему тебе самому рядиться варваром? Я знаю: в твоём прошлом тоже есть нечто такое, чего лучше не касаться правосудию. Но это не моё дело, не так ли? А Тит Максенций - вот воплощение самого гадкого, что сгубило Рим! Я ненавидел его с того мига, как увидел. И если он не по зубам законам Империи, что же, есть Закон превыше! Он исполнен. Это было нетрудно.

Он считал, что во всём прав. А у меня судорогой сводило губы.

- Тот раб… ты знал, что он погибнет. И другие…

Авл Требий возвысил голос:

- Что с того? Я помню твою фантазию, Визарий: человек может судить богов! Но это неправда. Все мы – лишь орудия, некоторые поострее, иные совсем тупые. Тот раб - бессловесное животное, не больше. Его жизнь обрела смысл, когда он творил свою месть. Он был оружием, я – рукой. Даже ты сам, Визарий, ты – меч! Превосходно отточенный, послушный в руке господина, который направляет тебя. Меч Истины! Как это звучит!

Это звучало никак.

- Я не меч, Требий. Я сломал свой клинок, чтобы не стать палачом.

Потом мы оба молчали. Только капли в клепсидре отмечали, как время течёт, приближаясь к тому мигу, когда настанет пора судить.

- Чего ты хочешь? – наконец сказал он.

Это я знал.

- Я хочу, чтобы ты заявил обо всём префекту. Лугий не должен драться утром.

Его веселье показалось мне отвратительным.

- Нет, вот этого ты не добьёшься! Зачем? Я не нарушил законов Империи. Никому не возбраняется покупать раба и отпускать его на свободу. Тебе не в чем меня обвинить. А твой Лугий… что же, может он окажется более правильным клинком Господа и совершит то, на что не был способен ты.

И я его ударил. Прежде мне не случалось бить человека по лицу. Сам не знаю, почему это сделал.

Если бы он покорно принял удар, быть может, мой гнев угас бы сам собой. Но он ударил в ответ. Коротко, резко, без замаха. Его кольцо рассекло мне подбородок, а затылком я ощутил всю твёрдость колонны, у которой стоял. И мир затопила багровая ярость.

Я лупил его, что было сил. Думаю, большинство боевых умений я забыл в этой драке. Во всяком случае, у него получалось отвечать. А потом я почувствовал сталь в боку. Квинт Требий, пятый сын своих родителей, будь он неладен! Совсем забыл о нём.

Ощущение раны отрезвило меня. Я знал, что она не опасна, заботило лишь одно – надо разоружить его, пока не наделал бед. Я развернулся, вынул меч у него из руки, глубоко всадил его в косяк и сломал у самой рукоятки.