Волшебство на грани или снежное путешествие (СИ)

И она похлопала себя по бокам.

- Мы не станем подвергать риску других. – Заверила её Карсилина. – Когда выйдем далеко за пределы вашего поселения, тогда и проверим ценность этих легенд…

- Ну а пока вы ничего не разнесли, предлагаю отведать моего фирменного отвара из трав! – У женщины было на удивление хорошее настроение.

- Мы не против. – Согласился Тюбенций.

После ужина ничего не оставалось, кроме как пойти спать. Тюбенций, как и обещал, улегся на пол, на жесткий серый коврик возле окна, накинув на себя одну из шкур с кровати. Карси пришлось лечь у стенки, уступая Сулитерии место с краю.

- Завтра будет новый день, который нужно каким-то образом пережить. – Сказала колдунья, глядя в потолок.

Она не сомневалась, что у них получится призвать Январиса. Ну, призовут они его, а что дальше? Как будут выкручиваться?

========== Глава 11. Благое намерение Декабрины ==========

Январис всегда считал себя самым великим и могущественным из всех Месяцев. Особенно он гордился в себе такими качествами как находчивость и жестокость. Это были те немногие вещи, что составляли прочный фундамент его гордыни. Стены гордыни содержали в себе примесь равнодушия и беспощадности, а шифером крыши служили чрезмерная холодность и презрение ко всем, кроме собственной персоны. Его мерзкое самолюбие никак не желало принимать в свои ряды чувство юмора, безрезультатно бившееся о броню упрямого эгоизма.

Не знаю, почему он еще не захотел ускорить мою смерть, ведь я ему теперь, по большому счету бесполезен. Имя Карсилины всё равно не произнесу, пусть хоть треснет!

Когда этот тип в очередной раз зашел в огромный зал с полумесяцем на крыше, я уже почти потерял сознание от холода.

Несколько часов непрерывной борьбы за остатки собственной жизни лишали меня последних сил. Я отказывался поддаваться, и даже слабое движение руки вызывало нестерпимую боль. Лёд обжигал, не понимая, почему я еще не умер, он отличался упорством и желанием непременно подчинить пленника своей воле, передать старушке смерти, которая встретит с тёплым ковриком и согреет. Очертания размывались перед глазами, словно кто-то провел по едва просохшей акварельной действительности мокрой кистью, я моргал, но это не помогало. Зажатый в тисках мороза, как в орехоколке, я мучился от непрекращающейся боли, разлившейся по всему телу, но не было сил даже поднять руку, не то, что встать на ноги. Слабость шептала тихую и непонятную колыбельную, и если сейчас закрою глаза, поддавшись ей, то умру.… А я твердо решил, что умирать еще не время! Более того, я это откуда-то знал. Конечно, сдаться и перестать корчиться на холодном ледяном полу, усыпанном снежинками, звучит соблазнительно. Ведь когда остывшая кровь течет по венам, это не самое приятное ощущение, его можно сравнить лишь с десятками тысяч игл, которые нещадно вонзаются в тело, глубже и глубже, продвигаясь под кожей. От этой боли хотелось либо выть, либо кричать, но я не произнес и звука. Я был упрям, твердо решив, что смерть может постоять на пороге, постучаться, но не входить, ведь мне было, ради чего жить… Глупое ощущение, если вспомнить: несколько дней назад я грезил о смерти, а сейчас предпочел бы с ней разминуться. Странная жизнь получается, противоречивая, как речной поток. Когда мне хорошо, то непременно произойдет что-то, что всё это испортит, а насладиться счастливым моментом не успею, тут даже гадалкой быть не надо! А когда мне плохо, то время тянется, как прямая на плоскости, пересекающая отрезок, ведущий из одного пункта в другой, и не собирается идти быстрее, чтобы промотать момент, как в видеопленке. Вместо этого приходится переживать все самое скверное без каких-либо поблажек.

Вот и сейчас я уже потерял счет времени, казалось, будто мерзну целую вечность, и что этот холод уже никогда не закончится. Будто всегда лежал на этом треклятом снежном полу и никогда не рождался, и что всё моё прошлое – лишь выдумка, невольно проникшая в голову, чтобы хоть как-то согреть. Благо, я еще оставался в ясном уме, чтобы понимать - этот бред лишь дурацкое, глупое, как шутка-односмейка, наваждение.

Январис подошел ближе, его лицо не выражало никаких эмоций, да и я при всем желании не смог бы их разглядеть. Тогда меня занимали куда более неприятные проблемы.

- Не хочешь ничего сказать? – он наблюдал, как пытаюсь пошевелиться, морщусь, еле слышно постанываю. Моя кожа была покрыта слоем инея, трескаясь от мороза, и выглядел я, словно фигура, наспех сделанная умельцем из снега.

У меня не оставалось сил даже на то, чтобы одарить его презрительным взглядом. Уже не чувствую рук, да и пальцев на ногах – тоже…. Пальцы рук, белые, как любимые перчатки мороженщика, отказывались сгибаться.

- Сейчас ко мне в гости кто-то придет. Постарайся вести себя прилично. - Январис помнил, что сегодня тот самый идиотский день календаря, когда его традиционно должна посетить сестра Декабрина.

Странные создания – месяцы. У них есть специальный график, кто и когда посещает своих членов семьи. В остальные дни месяцы не досаждают друг другу вниманием, занимаются прямыми обязанностями, полученными на совете Времен Года, да и просто какими-то незначительными делами.

Я лежал и не двигался. Вопреки его ожиданиям, оказавшись в таком бедственном положении, я отказывался умирать, да еще и слезу не пустил, чтобы показать, как мучительно всё это на самом деле терпеть. Январис одарил взглядом доктора-психиатра, который любуется своим самым безнадежным пациентом, затем развернулся на каблуках и воскликнул:

- А вот и ты, Декабрина! Как всегда не опаздываешь. Пунктуальность у тебя отменная.

Декабрина снова была в своём излюбленном облике двенадцатилетней бледнолицей девицы. В руках девица держала маленькую беленькую коробочку. У нас в Чалиндоксе в похожей упаковке конфетки продаются в кокосовой обсыпке. Странно, что мой промёрзший мозг еще хоть что-то соображает и пытается подметить похожесть одной вещи на другую. Моим мыслям, наверное, больше задуматься не о чем в столь ужасной ситуации!

- Очередной традиционный подарок, сестрица? – без особого энтузиазма спросил Январис.

Девочка кивнула и передала ему коробочку, как будто сие действо являлось элементом привычного и священного ритуала, приевшегося до боли в животе. Только эти два зимних месяца не особо трепетали перед его святостью. Лица у них были такие, словно эта встреча по графику, простая формальность, соблюдалась через силу, и формальнее этого неизвестного малоинтересного подарка в коробочке нет вещи на свете. Такой подарок, полагаю, открывать не обязательно, что Январис, собственно, и сделал – сунул коробочку в карман, с глаз долой. Карманы его накидки отличались большой вместительностью.