Тринадцатая пуля

Я пожал плечами.

— А Лаврентий?

— ?!..

— А Никита?

— Он же в Украине!

— Кто вас учил русскому языку? Не в Украине, а на Украине!

— Сейчас все так говорят, хотя мне самому не нравится.

— Ладно. Так все-таки, где Хрущев?

— Если не на Украине, то на Новодевичьем…

— На Новодевичьем? Вы уверены? А что ему там делать? Ах, да-да…

…Сталин давно убрал палец с кнопки и сидел, подперев левой рукой голову, правой же неторопливо перелистывал какие-то бумаги на столе.

Казалось, он забыл обо мне. И я на цыпочках, легонько приседая, осторожно стал отступать к двери.

Окинув прощальным взглядом диковинный кабинет, я, было, уже вцепился в медную ручку, как тишину разорвал резкий голос моего страшного знакомца:

— Нас всех в самом ближайшем будущем ждут великие события, великие, грандиозные перемены, а некоторых — великие, грандиозные дела! И последнее — берегите себя, товарищ Сюхов, отныне ваша жизнь безраздельно принадлежит партии и народу! И знайте, ваши декадентские сны уже больше никогда не вернутся к вам. Всякие там аспидно-зеленые лужайки, немыслимо голубые озера и прочий романтический бред сменятся у вас сновидениями о светлом коммунистическом будущем! Идите…

Дверь за моей спиной сама собой закрылась, я оглянулся и увидел гладкую стену… Сделав пару шагов, я очутился в коридоре своей квартиры.

И замер перед зеркальным трюмо…

Старинное, в мелкой паутине, венецианское стекло, несмотря на многомесячную пыль, достаточно точно отражало странную личность в перекошенных трусах и мятой женской майке, — откуда она у меня?.. — державшейся на одной бретельке.

Жилистое тело странного гражданина находилось в беспокойном движении: голубые губы неслышно шевелились, голова подергивалась, длинные руки то поднимались, то опускались, делая это иногда слаженно, иногда — вразнобой, напоминая панические действия матроса-сигнальщика с тонущего флагмана.

Глаза сигнальщика были полны отчаяния. По виду человек напоминал сумасшедшего.

Каковым, подозреваю, тогда и являлся…

…Каждому из нас снятся сны.

Ну, снятся, конечно, снятся, а как проснетесь да почешете себе вислые бока и потный со сна живот, — если вы мужчина, или симпатичную головку в спутанных кудряшках, — если вы женщина, и забудется в одночасье зыбкий, ненадежный сон, будто и не было его, и не достигнут пределов реального мира привидевшиеся во сне чудеса: говорящие по-русски сказочные коты в сапогах, тропические джунгли в подмосковном Перхушкове, хрустальные дворцы на слоновьих ногах, бесплатные обеды в "Славянском базаре" и многое-многое другое.

С моими снами все обстояло не так просто….

Приснившись единожды, герои моих сновидений не исчезали в момент пробуждения, а намертво, как мы скоро в этом убедимся, закреплялись в реальном мире. И не просто закреплялись, а поселялись в моей квартире.

Вероятно, я был каким-то, еще не известным современной науке, раритетом в области сновидений.

Легко понять сны деревенского парня Пахома, человека простого и ясного, которому снятся добротные и незатейливые сны. Такие, например, как погоня его, Пахома, за местной красавицей, круглолицей, синеглазой Настасьей, которую он настигает в открытом поле и валит в свежескошенные овсы.

Или его пьяная драка с кузнецом Егором, имевшая место в действительности и потому снившаяся ему с пугающей достоверностью, напоминая ломотой в отломанных в драке боках.

Ах, как счастлив, должно быть, этот гипотетический Пахом, несмотря на грубое имя и травмированные в боях ребра! Как я завидую этому любимцу Морфея, ибо сам не могу похвалиться ничем, кроме экзотики и бередящей сердце чертовщиной.

…Приснилась мне как-то катушка черных ниток. Она страшно пугала меня, хотя, казалось бы, ну что в ней такого уж страшного, в катушке-то? Так-то оно так, но снилась мне она, эта проклятая катушка черных ниток, всю ночь напролет! Только она одна и снилась. И ничего другого! Вот что страшно…

А ночное небо, огромное, необъятное, которое внезапно съежилось, стало таким маленьким, что его можно было взять в руку. Оно было мягким и пушистым, как недавно родившийся котенок, и я ощутил в руке эту теплоту и мягкость и понял, что ласкаю юную незнакомую женщину, она открывает мне свое прекрасное, чистое лицо и зовет меня и обволакивает светом своих счастливых бездонных глаз. И являлась соблазнительная мысль, что хорошо бы вообще не просыпаться. Никогда…

Хранится у меня в памяти на особой сокровенной полке ряд выдающихся по своей сюрреалистичности снов, среди которых есть такие, которые повествуют о моих ночных полетах без крыльев, мотора и пропеллера. О, если бы вы знали, как это прекрасно парить над миром, когда другие этого не могут! Как это захватывает!

Есть и другие сны, но еще не пришло время говорить об этом вслух. Рефлектирующий современник может не выдержать, и его раскисшие мозги вытекут сквозь прохудившиеся евстахиевы трубы.

И как жаль, что еще не изобретена особая кинокамера, способная снимать на пленку сны! Я бы показал всему миру такое кино! Феллини и Тарковский от зависти перевернулись бы в своих святых гробах!

А Сокуров от безнадеги подался бы в управдомы. Вот была бы потеха! Ведь он и там бы всех запутал…

Глава 2

…За окном бубнят сизари. Как и множество лет назад, бубнят, бубнят, бубнят, будто в этом для них смысл жизни. Впрочем, может статься, что им просто хочется жрать…

Просыпается, издавая сомнительные звуки, вечный город под названием Москва.

Просыпается город в городе — Арбат, без труда сохраняющий в наши смутные дни ту обшарпанную старомосковскую неповторимость, которая так дорога сердцу каждого истинного москвича.

Иногда кажется, что время здесь притормаживает свой беспощадный забег из прошлого в будущее и как бы отдыхает среди старых домов, старых улиц и старых дворов, делая, разумеется, из каприза, вместо двух шагов вперед — два шажка назад. И тогда можно иной раз неторопливо оглядеться, что завсегда пользительно, особливо ежели в головах непорядок.

В нашей стране, этом загадочном и трудно предсказуемом государстве — в который уже раз! — творится нечто неудобоваримое, и вообще никто вам внятно не объяснит, какой у нас нынче политический строй: недоразвитый капитализм, перезрелый криминальный социализм или возвратный коммунизм. Хотя с детства нам вдалбливали, что к началу двадцать первого века цивилизованное человечество непременно как-то для себя определится и остановит свой выбор на чём-то одном…

Все смешалось в доме Облонских, то есть в нашем российском доме. С некоторых пор со страниц многих газет на читателя принялась почти каждодневно вытаращиваться физиономия обожаемого значительной частью русского общества политического деятеля, скромно облаченного в галифе, сапоги и полувоенный френч.