Unwritten (СИ)

Что-то, что называют «оборотнем».

Но ты же это не скажешь, а спрячешься за «мне просто интересно». Ведь тебя с детства научили тому, что о выдуманных друзьях нельзя даже и заикаться, если, конечно, не хочешь услышать очередную леденящую историю о психушке, в которую ты обязательно попадешь, если ещё раз скажешь что-то.

Тебя научили, что фантазировать плохо.

Хотя, нет. Тебя научили мечтать молча.

Несмотря на сильный страх, заслоняющий собою всё, Толя продолжал отчаянно цепляться за мысль, что происходящее не может быть реальностью, а, скорее всего, является очередным кошмаром. Вот только сознание едко и злобно напоминало, что зачастую в кошмарах подобная установка не помогала. С ней только больнее и страшнее было умирать внутри сна, без возможности проснуться, уже действительно пугаясь, что это и есть настоящая смерть, и надежда была напрасна.

Сейчас всё было ещё хуже. Кроме абсурдности вокруг не было ничего, что могло бы опровергнуть реальность происходящего.

Пальцы врезались в стену, уже надеясь ощутить гладкую поверхность вместо неровной фактуры местами потрепанных обоев — последнее, что могло бы доказать, что это сон.

Стена была шероховатой.

— Я реален, — обманчиво мягко, вкрадчиво произнес «человек» перед ним. Пока что ещё «человек», но с когтистыми руками, покрытыми мехом, и искаженным лицом. — Ты не спишь. Это я, Неназванный.

Он не нападал, насмешливо и с наслаждением наблюдая за испугом своего «создателя», медленно отступающего к приоткрытой двери. Интересно, тот осознает, что ему на самом деле некуда бежать? Что за спиной абсолютная темнота, в которой он не видит, а вокруг — замкнутая квартира?..

Что не успеет добежать до выхода, а если и успеет — слишком долго отпирать дверь на этаж.

Судя по взгляду и тому, что Толя замер снова, за шаг до двери, — понимал.

— Не подходи, — нервно облизывая губы, прошипел парень.

Будто это ему поможет.

Шаг вперед, и гость разводит руками, «весело» скалясь в усмешке.

— Я думал, встреча будет более тёплой, — сообщил оборотень, — вроде как, мы расстались друзьями, а? Или ты уже и это забыл?

Проследив взгляд автора, мечущийся по комнате, он зашелся придушенным хохотом.

— Тебе нечем меня убить, — покачал Неназванный головой, отсмеявшись, — а твоё желание это сделать мне может очень не нравиться, не задумывался?

— Да откуда ты взялся?! — почти взвыл Толя, чувствуя, что связки не подчиняются.

Даже если бы он хотел закричать, он вряд ли бы смог, удушенный страхом. Даже если бы смог позвать на помощь, она вряд ли бы пришла вообще, не говоря о том, чтобы прийти вовремя.

— Хэй, — насмешливо окликнул оборотень, сделав ещё один шаг навстречу, — я никуда и не уходил. Неужели ты меня не слышишь? Я всегда был с тобой, даже когда ты обо мне и думать забыл.

Что-то подсказывало парню, что он совершенно не хочет попасть в «объятия» этой твари. Ещё один шаг назад, на границу, где кончается слабое пятно света от одиноко блестящего на другом конце комнаты экрана и начинается кромешная темнота у двери. Страх мешал думать, но Толя не представлял и что делать в такой ситуации.

Вряд ли забиться в угол и плакать — хорошая идея.

— Действительно, — оборотень опустил руки, поняв, видимо, что его лучший друг детства не желает поприветствовать товарища. — Хотя я помню, как ты это делал. Я-то видел тебя таким и помогал тебе встать. Где же твоя благодарность? Где хотя бы приветствие?

«У волков тупые когти, не острые, как любят расписывать писатели, — что не мешает им быть опасными. У волков есть когти, зубы и огромная сила по сравнению с человеком. У человека же нет ничего, и если он безоружен — он обречен быть разорванным на куски».

— Ясно, не будет, — выдохнул «двойник» с показным разочарованием. — Этого можно было ожидать. А я так надеялся, что ты обо мне вспомнишь. Я даже почти поверил в это, когда ты играл оборотня в ролевой игре на форуме. Или когда ты начал тот рассказ… кстати, почему ты бросил его?

— Потому что я не умел тогда нормально писать? — кое-как подавив страх, Толя попытался съязвить в ответ, хотя голос дрожал, делая эти попытки смехотворными.

— И даже не вернулся к нему позже. Нашел себе новых друзей…

— Знаешь, — от напряжения Толя стиснул пальцы, стараясь держать себя в руках. — Реальные друзья лучше воображаемых.

— Реальные друзья? — Неназванный не выдержал, расхохотавшись. — Кого ты называл друзьями, ты хоть вспомни! Тех, кто тебя кидал раз за разом? К кому ты сам приползал, как побитая шавка, извиняясь за их же предательство? Или тех, кто приходил к тебе? Кого ты прощал, уже зная, что через парочку месяцев будешь с разбитым лицом выть, как псина? Ну что ж, давай, продолжай лизать руки тем, кто тобою пользуется, а потом плакать и убегать в свой придуманный мир, и даже там жаловаться на судьбу? Ха.

Внезапно резкое движение. Прежде чем Толя успевает отступить, оборотень оказывается вплотную к нему. Неудачное движение, мгновенный испуг, когда не удается увернуться в сторону, и в плечи врезаются крепкие ладони, пока ещё не сжимающие когти.

Пока ещё.

Вот только усеянная зубами искаженная пасть Неназванного и его злые глаза маячили в непосредственной близости от лица. Речь отбило намертво, и парень лишь жалко что-то провыл, отчаянно пытаясь вывернуться из захвата, но в итоге оказавшись твердо припертым к стене. Когти царапнули плечи. Неглубоко, но Толя явственно ощутил, как по коже потекла струйка крови.

— Я. Я был твоим настоящим другом, — прорычал Неназванный. — Был всегда рядом. Тем стальным стержнем внутри, что позволял тебе не сломаться; тем, кто заставлял раз за разом тебя вставать с колен; я был твоим внутренним голосом. Я был тобой, потому что ты хотел быть мной. Ты хотел быть гордым и сильным волком, а не гребанной псиной, прирученной человеком. И ты, отчасти, был. Благодаря мне.

Он забыл уже это чувство: боль от порезов, скользкую кровь. То, о чём столько раз беспечно писал, а теперь вновь чувствовал на своей шкуре. Как когда ребенком сидел на асфальте, вытирая кровь с разбитого лица и отчаянно стараясь не реветь от боли, обиды и унижения, в очередной раз узнав, что мир жесток — совсем не как в сказке — и у него есть зубы. Тот ужас, охватывающий с головой, когда впервые вживую видишь труп, беззвучно глотая свой страх и понимая, что мог оказаться на его месте. Когда некуда скрыться от голоса из включенного на полную громкость родителями телевизора, бодро и в красках рассказывающего об очередной реальной войне и реальной катастрофе.

Подавить страх. Попытаться убедить себя в том, что если он не разорвал тебя сейчас и зачем-то говорит с тобой, то он не убьет. Взять себя в руки и смотреть прямо в эти жёлтые глаза. Попытаться совладать с голосом и перестать скулить от ужаса. Когда над тобой нависает чёрная громада, уже совсем не похожая на человека, а у тебя нет оружия, нет ничего, кроме голых рук, у тебя нет и шансов. И выть не имеет смысла: если оно захочет — оно убьет мгновенно, или ещё хуже — не мгновенно. Сопротивляться не имеет смысла. Остается только попытаться со своей ожившей фантазией вести себя так, как вел бы себя твой очередной герой, нагло смотрящий в лицо смерти, словно зная, что автор его пощадит…

Чтобы убить в конце.

— Тебя не существует. Не может существовать. Тебя нет. Ты всего лишь моя выдумка, Неназванный. У тебя даже имени нет…

— О, действительно, — продолжая удерживать одной рукой своего автора, Неназванный продемонстрировал когтистую лапу, заставив внутри всё невольно сжаться от одного лишь представления, что ею можно сделать. — Я существую только для тебя, но от этого я не менее реален. Я всего лишь не живу.