Все демоны моего мужа (СИ)

Голос опять перешел в ультразвук, и соседи слева забарабанили в стенку. Не мудрено, наши большие настенные часы показывали полтретьего ночи.

— Заткнитесь, мрази! — Влад изо всех сил бухнул кулаком в стенку в ответ. Мне показалось, что обои вот-вот расползутся от его удара. Тут же накрыло глухое одеяло безнадежности, и как тогда, в Смоленске, единственное, чего мне хотелось, это быть как можно дальше от этого ещё одного, незнакомого мне существа. Которое, судя по всему, было не менее чудовищно, чем Зеленоглазый подросток. Я бросилась в ванную, закрылась на задвижку, пустила воду и зачем-то заплакала. От ощущения, что что-то темное опять поглотило моего любимого чудесного мужа. Я словно оплакивала потерю или долгую разлуку. Наконец, плакать мне надоело, так же, как и сидеть в ванной комнате. Выключила воду и прислушалась. В комнате было тихо. Я вытерла глаза и вышла. Муж все в том же положении сидел на кровати. Только выражение на лице у него было уже не такое печальное. Он сверкнул на меня уже довольно весело голубым взглядом и произнес:

— Ну, отрыдалась? Успокоилась?

— Зачем ты меня обижаешь? — голос мой прозвучал тоненько и обиженно, как у маленькой девочки. Смысла в этом не было никакого — разжалобить Влада я не надеялась. Может, разве что пробудить его в недрах этого ужасного существа.

— Это я тебя обижаю? — Голубоглазая истеричка цинично хмыкнула. — И ты ещё смеешь говорить, что это я тебя обижаю?

И все пошло по новой. Упреки и истерики продолжались до утра. Потом удовлетворенная Берта заснула. А я, пытаясь не спать на ходу, пошла жарить ей яичницу.

— Нельзя игнорировать человека, которого ты эксплуатируешь, — возникла Берта на кухне, когда два желтых круга на белом фоне посыпанные мелкой зеленью, уже переместились со сковородки на тарелку. Нахмурив брови, она уставилась своими голубыми глазами в поставленную на стол тарелку:

— Она у тебя подгорела.

— Да где же? — ещё пробовала добиться справедливости я.

— И пересоленная, — Берта откинула от себя тарелку, и все полетело на стол и на пол. — И рис вчера у тебя был пересоленный. Для такого работающего человека, как я, нужна нормальная баба, которая готовит нормальную еду. А не эту гадость, которой ты меня кормишь.

Почему-то Берта, так же, как Алик, просто обожала переворачивать накрытую мной на стол еду на пол.

— Ты не будешь завтракать со мной? — возмущенно произнесла она в то утро, когда я, собрав размазавшуюся по полу яичницу, приготовила новую порцию, изо всех сил стараясь, чтобы не было и намека на подгорелость.

— Я не хочу.

— Почему, почему, мой единственный любимый человек не хочет сделать для меня такую малость? Я не прошу чего-то особенного, просто сядь и позавтракай со мной....

Влад отчитывал меня, замученную бессонной ночью, словно я совершила нечто совершенно ужасное. Скажем, призналась ему, что только что грохнула все семейные сбережения, отложенные на покупку более просторной квартиры, на путевку куда-нибудь на Бали. Покачиваясь от недосыпа, я терпеливо выслушивала все претензии к моим кулинарным способностям, и думала, что от Бали я бы сейчас не отказалась. На самом деле, мне хотелось, чтобы быстрее все закончилось, как в прошлый раз, и муж опять бы вернулся в свое нормальное состояние.

Тогда я еще не знала, что если Алик напитывался эмоциями буквально в течение нескольких часов, то Берта могла измываться надо мной неделю. Хмурый взгляд на пустом месте, недовольство обедом, затем криком, что на столе нет любимой ложки — есть другие, но не те, не любимые, и никто об этом не может позаботиться.

Потом в ход шли слова — язвительные, противные, бьющие по больному. Так выискивать самое интимное место и бить по нему словами может только женщина. Мне не верилось, что это произносит Влад. Я пыталась ему сказать, что нельзя, никогда нельзя бить того, кто беззащитен перед тобой, кто открылся и доверился тебе. Наверное, именно это и есть самое настоящее гнусное предательство.

Но все было бесполезно. Весь мир эти несколько дней для Влада состоял только из мразей, подонков и идиотов. Я тоже входила в их число. Он опять забрал у меня ключ и кошелек. Вместо телефона, на этот раз Влад забрал паспорт, а на телефон он мне, закрытой наглухо в квартире, постоянно звонил, проверяя, чем занимаюсь. Я сидела и смотрела на экран телефона, боясь пропустить его звонок, потому что абсолютно все вызывало у него новый приступ истерики.

Вечером Влад приходил в игривом настроении, смотрел с удовольствием в мои теперь постоянно перепуганные глаза и требовал накрывать на стол. То, что мне раньше доставляло удовольствие, теперь превращалось в тягостную обязанность. Сама жизнь, кстати, тоже. По ходу мрачно тянущегося вечера глаза Влада становились все мутнее, голубой оттенок радужки, так пугавший меня, переходил в мутно-синий. А ещё он пьянел прямо на глазах, проваливался в несвязность и угрюмость, речь его становилась тягучей и выматывающей. Хотя, что, когда и как он пил, я не знала, спиртного в доме, как мне казалось, не было. На фоне общего безумия, происходящего в нашей квартире, это была всего-навсего ещё одна непонятность.

Влад, скорчившись в темном углу на кухне, начинал звонить кому-то, в пьяном угаре кричал в телефон, какие все мрази, и что верить никому нельзя. Иногда принимался всхлипывать, а когда я подходила выяснить, что случилось, он смотрел на меня опухшими синими глазами с белками, налившимися кровью, и неразборчиво бормотал что-то всеобщем заговоре против него.

— Иди на ...., - грязное ругательство, это было то, что он под конец своей путаной речи произносил четко и понятно.

Это просто был какой-то странный фильм. Ужасов? Наверное, скорее, психологический триллер, который я смотрела как бы со стороны, и иногда с интересом — чем все это закончится? Кончилось все так же внезапно, как и началось. Однажды утром, через неделю, я проснулась от нежного поцелуя, и увидела привычно серые глаза Влада.

— Ты вернулся? — Вяло обрадовалась я.

— Ты о чем, Лиз? — засмеялся Влад. — Что тебе приснилось? Я никуда не уходил. А вот отгадай, что у меня для тебя есть?!

Он вытащил откуда-то из-за спины два небольших картонных четырехугольника и торжествующе помахал ими у меня перед носом.

— Мы пойдем мы с тобой сегодня в театр! И у меня уже есть два билета!

У Влада был вид мальчика, совершившего хороший пионерский поступок, и ждавшего за это одобрение. Я чмокнула его в щеку, все ещё опасаясь возобновления истерики и проявляющейся синевы в глазах, и робко сказала:

— Если буду вечером себя хорошо чувствовать.... Ты же отдашь мне кошелек? Мне нужно прокладки купить.

Влад огорченно нахмурился, но кричать не стал:

— Ну, вот, а я так старался! Почему ты себя плохо чувствуешь? И откуда у меня твой кошелек?

— Посмотри в своей сумке, — устало сказала я. Потому что такой слабой и разбитой я себя ещё никогда не ощущала. Словно из меня выпустили не то, чтобы кровь, а все радостные эмоции, надежды на счастье и самые сладкие мечты. Влад соскочил с кровати, подошел к своей сумке, висящей на ремне на спинке стула, и залез внутрь.

— Слушай тут точно твой кошелек. И паспорт тоже. А зачем ты мне отдала их? Я что-то должен был сделать? Извини, совсем забыл, зачем у меня эти твои вещи?

Я пробормотала:

— Положи кошелек на стол, ладно? Мне прокладки нужно купить, — и отвернулась лицом к стенке. Больше я ничего не хотела ему говорить.

Влад забеспокоился.

— Ты действительно выглядишь не очень хорошо. Может, к врачу?

— Оставь меня в покое, — вдруг выкрикнула я. — Просто оставь меня в покое.

И заплакала. Муж забегал вокруг плачущей меня, в волнении:

— Лиз, Лизонька, да что случилось-то? У тебя ПМС? Скажи, живот болит опять, да? Ну, он у тебя он всегда болит, ты же знаешь, что к вечеру пройдет. Я же не виноват.... Не кричи на меня, разве я заслужил? Вот билеты купил, чтобы тебя порадовать. А то какая-то странная в последнее время.