Морок (СИ)

В апреле 96-го, горный отряд, под командованием его, Вадима Зорина, выбивал из села остатки недобитой банды боевиков. В сущности, вся операция длилась двадцать минут. Банда была давно рассеяна, полевой командир убит, а в ауле бесчинствовали небольшие горстки отребья, присосавшиеся к местным жителям. После внезапного спланированного удара, головорезы бежали, теряя за собой убитых и раненых, оставляя кучу оружия и… Зиндан.

Зиндан, для непосвящённых — это яма, тюрьма по-другому. Широко популярен в Средней Азии для содержания всякого рода узников, а в военное время на территории Чечни — для заключения военнопленных и заложников. Роется такая яма больше двух метров в глубину, а ширина бывает, не превышает более трёх… Всё зависит от прилежания ройщиков таких ям. На самом деле, даже в самом глубоком и широком зиндане места лишнего не бывает. Ямы забивают плотно, насколько можно втиснуть тело человека, и тогда такой погребной ад становится хуже пытки.

Вадим помнил, как они вытаскивали ребят оттуда. Многие не могли подниматься, не могли протянуть даже руки. Настолько были обессилены, больны и изранены. У некоторых не хватало пальцев на руках и ногах, у других были изувечены глаза, уши… Грязные, оборванные, с кровяными корками на коже они представляли жуткое зрелище. У них не было сил говорить. Они тряслись и падали. А в глазах, в этом зеркале души, отражалась глубочайшая подавленность духа. Это были затравленные несчастные люди, недавно герои, сегодня — рабы… Глядя в эти лица, Зорин не зарекался. Он ясно понимал, что такое вероятно с каждым. И с ним тоже. Ему, быть может, хватило бы и меньше, чтобы переломится, раскиснуть и упасть. Поэтому, он, Вадим, боялся плена пуще смерти. Поэтому он носил потайной патрон всегда. Для себя. То самый, Грозненский. На случай…

Теперь сравнивая страхи, он отдавал себе отчёт, что страх возникший в часовне, имеет другую природу, другую сущность. У этого страха нет логики, нет обоснования. Он рождён из хаоса, из тёмной комнаты, что боится в детстве ребёнок. Этот страх — мороз и верно будет сказать, он рождён в детских кошмарах. Именно тогда зло дышит над теменем ребёнка, проникая в его сон, пытаясь защекотать его ужасом. Говорят, что ангел, несущий имя хранителя, в раннем детстве совершенно несостоятелен. И поэтому дитя, имеющее слабое энергетическое поле, беззащитно перед Всем. И перед своим Сном тоже…

Вадим помнил, как маленьким, он просил дедушку не уходить, спать с ним… Он, право, не помнил, что тогда ему снилось. Но помнил, что всегда просыпался обмороженный ужасом. Жался к горячей дедовой спине и так успокаивался. Дедушка ворчал что-то, обвешивал кровать какими-то травами, ладанками, а потом… Над ним шептала баба Галя… Кружила над головой кружкой и капала туда свечой. Повзрослев, он узнал, что так воском отливают детей испугавшихся. И тогда, надо признать, это помогло. Не сразу, но как-то скоро мальчик стал засыпать один, а потом и вовсе смог оставаться дома без деда. ЭТО ушло. ЭТО пропало, а с годами позабылось. Но сегодня, над этой аркой, из Небытия, из недр подсознания выполз именно этот страх. Тот самый. Страх-мороз. Ужас, не требующий рационального объяснения. Потому, как и объяснить тут было нечего. Он, Вадим Зорин, за жизнь свою перевидал много тёмных комнат и даже бывал в кромешной тьме, двигаясь разведкой в полуподземных подвалах. Нигде его не пробирало и не колбасило. Человеку, испытавшему смерть товарищей, знающему как густо пахнет кровь, никогда не удастся испугаться чертей с копытами. Это точняк стопудовый. Но тут… Тут было присутствие. Присутствие того Неведомого. Незримого… Того, чья Воля стоит выше желаний и интересов людей. Отточенная на войне интуиция заметила Его давно, но в часовне… В часовне Он просто дыхнул на него, возвращая в его жилы страх-мороз.

Вадим машинально подобрался, сбивая диапазон мыслей на текущий момент. Зрительно он отметил, что дорога, ведущая вниз с Холма, каким-то образом, причудливой змейкой возвернулась на ту тропочку, по которой они поднимались. Вон, и ельник тот, где они травили привал… Значит, всё хорошо… Всё позади!

Вадим облегчённо вздохнул, чувствуя, как растворяется в нём напряжение, как возвращается к нему его прежнее равновесие. Ребята за спиной давно уже чирикали, и по шуткам было понятно, что их отпустило раньше.

— Пить никто не желает? — Обернулся к ним Зорин, определённо провоцируя, так как в глазах девочек сразу прочёл готовый ответ. — Каждый делает по три глотка! Нам ещё идти…

Он извлёк полторалитровую бутыль, уже початую, и передал Люсе, стоявшей ближе к нему. Та, хлебнув, передала Наталье. Она — Ване. Олег, отпивший предпоследним, вернул бутыль Зорину. Солнце жгло невероятно сильно, совсем как тогда, при подъёме.

— Жарковато. — Сказал, отхлёбывая Вадим. — Ну, ничего! Спускаться — не подниматься… Скоро скатимся…

Он поглядел на часы и добавил:

— Полчаса и весь спуск. Равно через пятнадцать минут притулимся на пятиминутку. Попить, покурить… Передохнуть. Не возражаем?

Ответ был не нужен. Вадим и не ждал. Он недоверчиво вгляделся в циферблат и даже постучал пальцем по стеклу. Странно… Часы не стоят, ходят. Секундная стрелка отчётливо наворачивает круги. Только что за чёрт… Дата не обновилась. Что-то случилось с перелистывателем цифр. В этом белом квадратике, отвечающем за календарь, стоял давно уж пройденный день… 21 августа. Второй день пребывания на Сером Холме, а сейчас с утра стоит третий… Вадим приложил часы к уху, желая услышать и убедиться… Ходят…

— Что, Николаич, часы встали? — Спросил Головной.

— Часы ходят. Календарь стоит.

— Интересная поломка. — Улыбнулся Головной.

— Уж куда интересней! — Заметил Зорин и спросил: — Какое число, кто помнит?

— С утра 22-е было. — Ответил Ваня.

— Ну, правильно! А у меня двадцать первое… — Зорин отжал часовую головку, собираясь выкрутить ход до правильной даты. Но потом передумал, щёлкнул назад: — Ладно! Это потом… Отдохнули туристы?! Поехали?

Колонна возобновила движение, возвращая каждого в свои мысли, а задних — Наталью с Ваней к прерванному разговору. За расстоянием Вадим трудно различал их речь. Молодёжь о чём-то спорила, а часто повторяющиеся слова: «презентация», «банкет» наводила мысль, что ребята обсуждают планы на будущее, смакуют какие-то мероприятия. «И верно! Пусть лучше спорят о своих проблемах. — Думал Вадим. — Всё ж лучше, чем рыться в таёжных заморочках». Он был рад, что ребята так лёгко отболели. Сам он не мог этим похвастаться. Слишком много всего навалилось: странности, полусон — полуявь, голос и чужеродное присутствие. Он ещё не сказал никому, что компас, всегда отменно работающий, здесь на Холме просто застыл в одноимённом положении. И никакие над ним действия не возвращали его в рабочий режим. Стрелка замерла как вкопанная. Бунт машин, да и только. А теперь часы. Здесь ходят, тут не ходят… Было бы славно, если это время точное. А то ведь и сверить не с чем. Мобильники разряжены… Вадим вздохнул, подсчитывая урон живой техники, и опять в сотый раз себя укорил за бездумное предприятие.

Спуск, сам по себе не требует физических усилий, ноги сами несут. Однако минимальные усилия всё ж прилагаются. На притормаживание и сдерживание. Иначе, шаг быстро превращается в бег. Спускаться было понятно легче, но даже от таких притормаживаний ноги уставали. А ещё груз на спине и солнце в загривок. Через двадцать минут вся команда сидела на кочке и, пропустив по два глотка живительной влаги, переводила дух. Олег дымил по обыкновению и вставлял незамысловатые реплики в оживлённые диалоги остальных членов движения. Вадим же, флегматично закусив колосок травы, разглядывал в бинокль низлежащий ландшафт. Был отчётливо великолепно изложен рисунок их последующего маршрута. Вон там, за тем кривоугольником сосен, чуть ниже горизонта проходит ручей. Там они пополнятся водой, а дальше… Дойдут до Заячьих… День потерян и до трассы переть не резон. Переночуют на Камнях, а завтра и на рейсовый поспеют… Он сплюнул травинку и прислушался к разговорам. Ваня увлечённо пересказывал какой-то фильм, энергично при этом жестикулируя.