Любовница Леонарда (СИ)

Архелия с укоризной посмотрела на гостя:

— И вы этому верите?

— Что ты?! — замахал он руками. — Понятное дело, что это бред! Я так понимаю, отец твой, когда его привезла Сысоева, остался сидеть в машине. Ну, ты подумала, что он в ней будет спать, и ушла в дом. А Павло спьяну взял да и завел мотор…

— Нет, не совсем так, — грустно возразила девушка и на ее пушистых ресницах блеснула влага. — Когда батьку привезла Райка, я вытащила его из машины и провела в дом. Уложила спать в гостиной, а сама вышла. А потом глядь: а батька сидит и лакает прямо из бутылки вино. Я к нему: не пей! Так он меня еще кулаком в лицо заехал. А сам поднялся и еле выполз во двор. Во дворе упал, полчаса валялся, никак не мог подняться… Как я ни просила, залез в автомобиль, кричал, что ему надо к Сысоевой. Завел мотор. Я думала, сейчас начнет выезжать из гаража, изувечит кузов. Но нет, машина урчит, а не едет. Я тогда подошла к передней двери, заглянула в окно. Смотрю — спит. Будить его не стала. Прикрыла ворота гаража, чтобы батька не так мерз, и ушла в дом… А утром…

Отечко сидел, облокотившись о стол, и внимательно слушал. Когда Архелия закончила, тяжко вздохнул и, поймав ее за руку, привлек к себе.

— Слушай, Лия, что я тебе скажу! О том, что ты самолично закрывала ворота гаража, никому ни слова! Понятно? Я все прекрасно понимаю, ты просто не знала, что делать этого ни в коем случае нельзя при работающем двигателе. Но поймут ли это другие? Поэтому всем, кто бы ни спрашивал, говори так: я не смогла вытянуть пьяного отца из машины, он в ней и уснул. Когда я уходила в дом, мотор был заглушен, а ворота гаража приоткрыты.

Когда Отечко закончил говорить, лицо девушки было белее полотна, а в глазах полыхал ужас.

— Дядя Петя, так что… получается, в смерти батьки… все-таки есть моя вина? — растерянно прошептала она. — Это же я закрыла ворота гаража, чтобы он не вздумал куда-то ехать…

— Прекрати! — резко взмахнул рукой участковый, пытаясь успокоить Архелию. — Никакой твоей вины в смерти Павла нет и быть не может! Но… держи язык за зубами. Ты меня поняла?

— Да, поняла, — пролепетала девушка, заливаясь слезами. — Боже мой, ну, почему я не догадалась вытянуть ключи из замка зажигания?

— Успокойся! — Отечко участливо взглянул на нее и, стараясь приободрить, похлопал по предплечью. — Судьба такая у твоего батьки — умереть в машине… Это лучше, чем он умер бы где-нибудь на навозной куче, обобранный до нитки этой гнидой Райкой! А она бы его довела! Знаю я эту подлую Сысоевскую породу!

Выпив еще один стакан коньяка, удовлетворенный угощением и беседой, участковый ушел. А Архелия еще долго плакала, упав на кровать в своей спальне и уткнувшись лицом в подушку.

Немного успокоившись, девушка управилась со своим, теперь уже не таким большим, хозяйством и решила наведаться к Евдошке.

Было почти восемь вечера, сырой сумрак ночи полностью накрыл Талашковку, но магазин, к удивлению Архелии, еще работал. Она зашла, купила конфеты, пачку сигарет, перебросилась парой фраз с продавщицей Тонькой и побежала дальше.

Стучать в окошко пришлось несколько раз, прежде чем старушка вышла в сени.

— У меня гостья! — вполголоса сообщила она девушке. — Ты уж не смущай ее, как только войдешь в дом, так сразу отправляйся в спаленку. Там и посиди, радио послушай, пока я гостью отпущу. Мы с ней в светелке потолкуем…

Архелия удивилась: кто это у Евдошки в такой час, обычно к ней приходили поутру или, по крайней мере, в первой половине дня? Неужто опять какая-нибудь заезжая дамочка? Небось, не терпится вернуть в лоно семьи загулявшего муженька…

Переступив порог хаты, девушка увидела крупную женщину, сидящую на топчане со смиренным видом. Ее голову покрывал синий мохеровый шарф, из-под которого выбивались выбеленные перекисью водорода локоны. Женщина бросила на вошедшую опасливый взгляд и быстро отвернулась. Это была заведующая детсадом Тамара Георгиевна. Интересно, что ей понадобилась от Евдошки?

— Добрый вечер! — тихо поздоровалась Архелия и юркнула за дверь спаленки.

Тут же услышала спокойный голос старушки:

— Не бойся, Томочка! Моя внучка не из тех, кто распускает язык…

Заведующая детсадом что-то сказала в ответ. Что именно, девушка не расслышала.

Она подошла к подоконнику, включила радио и опустилась на стул.

Сидеть пришлось долго, никак не меньше часа.

Наконец, дверь спаленки открылась, на пороге возникла улыбающаяся Евдошка:

— Ты уж прости, милая! — извиняющимся тоном проговорила она. — Пришлось проводить ритуал, Томка так сильно просила! Видать, не могла, бедная, подождать до утра…

— А что за ритуал, бабушка? — заинтересовалась Архелия. — У Тамары Георгиевны вроде все в порядке. Я не слышала, чтобы ее муж, дядя Женя, подгуливал…

— Она не слышала! — всплеснула руками Евдошка. — Да гуляет он, как кобель! С молодой фельдшерицей Светкой, которую недавно к нам прислали из района вместо Зины Федоровны, ушедшей на пенсию.

— Да не может быть! — не поверила девушка. — Ей же лет двадцать два, не больше. А дяде Жене под пятьдесят!

Бабка подошла к столику, нацедила из небольшой эмалированной кастрюльки какой-то светло-коричневой жидкости в две большие чашки и, указав внучке рукой на топчан, стала рассказывать:

— Года полтора назад Томка по женской части перенесла сложную операцию. Врачи на время запретили ей спать с мужем. С тех пор и охладел к ней Женька. Стал на молодух заглядываться. И все бы ничего, ну, погулял бы, поколобродил бы, да и успокоился, как большинство мужиков в его возрасте. Но тут появилась эта вертихвостка Светка! Как они снюхались, про то один Бог ведает. Но дела у них зашли далеко, очень далеко! Мало того, что Женька последние месяцы почти не ночует дома, так еще и вознамерился уйти совсем. Признался Томке, что Светка в положении и вроде как аборт делать уже поздно…

— Вот так новости! — покачала головой Архелия. — А я даже не слышала, что дядя Женя со Светкой шуры-муры крутит.

Евдошка подала ей чашку.

— Пей, это я приготовила ячменный кофе на молоке. Вкусный получился! Хочешь, насыплю тебе в блюдце варенья из бузины — оно у меня густое, пахучее и сладкое-пресладкое. Тебе понравится! Есть и варенье из черемухи, я знаю, ты любишь его!

— В другой раз обязательно поем твоего варенья, а сейчас что-то не хочется сладкого! — отказалась девушка, принимая из рук старушки чашку. — А кофейку выпью. Бабушка Настасья мне такой напиток в детстве варила.

Евдошка присела рядом.

— Устала я, внученька! — пожаловалась она. — Да еще так поясница болит, проклятущая, просто спасу нет. Хотела прилечь, посмотреть телевизор, но тут Томка постучалась. Бледная, печальная, издерганная — жалко смотреть! И стала просить меня отвадить Женьку от фельдшерицы. Ну, как тут откажешь…

— И что ты сделала? — живо блеснула глазами Архелия.

— Хочешь знать? — бабка пытливо взглянула на нее и, вздохнув, спросила: — Тебе и вправду это интересно?

— Да, да! — подтвердила девушка. — Расскажи!

Старушка не торопясь отпила из чашки, прокашлялась и тихо произнесла:

— Такие вещи кому ни попадя не рассказывают… Но тебе, конечно… Тебе можно… В общем, в первый раз Томка приходила ко мне неделю назад. Я попросила ее принести лоскут материи со своей рубашки или трусов. Но до этого их нужно было носить, не стирая, семь дней. И вот сегодня Томка принесла. Я приготовила специальное снадобье из кое-каких кореньев, трав и козлиной крови — есть у меня в запасе флакончик… Снадобье окропила растопленным воском свечки. Да не какой-нибудь! Какая-нибудь силы не имеет, нужна только та, которую поставили в церкви за упокой, но не дали догореть и до половины…. Свое снадобье, его меньше чайной ложки, я завернула в лоскут материи, вырезанной из Томкиных трусов, заметала черными и красными нитками, двенадцать раз прочитала заклятье и отдала ей… Теперь она должна зашить снадобье в верхнюю одежду мужа, которую он надевает каждый день. Пусть походит в ней три дня…