Сон манекена

Томас Лиготти

Сон манекена

Однажды в среду, ровно в два часа дня, в мой кабинет вошла девушка. Это была ее первая сессия, и представилась она Эми Локер. (Разве ты не рассказывала, что когда-то у тебя была кукла с тем же именем?) В сложившихся обстоятельствах я не вижу грубого нарушения профессиональной этики в том, чтобы использовать реальное имя пациентки, когда буду рассказывать тебе про ее случай. Определенно, нас объединяет этика, ma chere amie. Кроме того, мисс Локер дала мне понять, что ко мне ее направила именно ты. Ничего зловещего в этом как будто не было; возможно, рассуждал я, вас с девушкой связывают такие отношения, что принимать ее в качестве пациентки тебе неловко. Собственно говоря, для меня до сих пор остается неясным, любовь моя, насколько глубоко ты замешана в том, что принесла мне встреча с миниатюрной мисс Л. Потому прошу простить мне возможные глупости, которые могут в голос заявить о себе по ходу этого послания.

Поначалу, когда мисс Локер устроилась на стуле с кожаной обивкой — едва ли не боком, как на дамском седле, — у меня сложилось впечатление, что передо мной напряженная и взбудораженная, но в целом деятельная и даже своекорыстная молодая женщина. Ее одежда и аксессуары, как я отметил, были выдержаны в классическом стиле, который обычно предпочитаешь и ты. Не буду расписывать подготовительную часть нашей беседы, типичную для первой сессии (хотя мы можем обсудить этот и другие вопросы за обедом в субботу, если только захочешь). Вскоре мы уже перешли к непосредственному поводу, вынудившему девушку обратиться ко мне. Им оказалось, как тебе может быть — а может и не быть — известно, тягостное сновидение, посетившее мисс Локер не так давно. Далее последует изложение этого сна в том виде, в каком я перенес его с диктофонной записи от 10 сентября.

Во сне у нашей пациентки новая жизнь — по крайней мере, наяву у нее другая работа. В начале разговора она сообщила мне, что уже около пяти лет занимает должность секретарши в фирме, производящей инструменты и промышленные штампы. (Быть может, этот изящный штрих — твоих рук дело? Заштамповать до беспамятства.) Однако во сне она оказывается сотрудницей модного магазина одежды, причем с большим стажем. Как у свидетелей обвинения, которым власти в целях безопасности измышляют новые личности, у нее в грезах существует пусть невысказанная, но все же полноценная биография; удивительный выверт сознания. Судя по всему, в ее новые профессиональные обязанности входит менять одежду на манекенах, стоящих в уличной витрине, причем согласно какому-то таинственному, непонятному графику. Более того, у нее возникает чувство, что все ее существование рабски подчинено единственной цели — одеванию и раздеванию этих кукол. Такая участь крайне ее угнетает, и ее анимус [1] целиком сосредоточен на манекенах.

Таков общий фон сновидения, которое теперь начинается как таковое. В один особенно унылый день в пределах этого рабского бытия наша одевальщица манекенов приходит на работу. Ей досадно и страшно; последняя эмоция на этом этапе сновидения — некая иррациональная «данность». Ее дожидается небывалое количество новой одежды, в которую нужно облачить толпу манекенов в витрине. Их тела, не теплые и не холодные, неприятны на ощупь. (Обрати внимание на редкий пример восприятия температуры в сновидениях, пускай даже и нейтральной.) Она с тоской озирает ряды лиц, словно нарисованных пастелью, а затем говорит: «Довольно танцев, пора одеваться, спящие красавицы». В этих словах нет ничего спонтанного — как будто они ритуально произносятся перед началом каждого одевания. Но ход сна меняется, прежде чем пациентка успевает сделать что-то хоть с одним из манекенов, которые уставились в пустоту «предвкушающим» взглядом.

Рабочий день закончился. Она вернулась в свою маленькую квартирку, там ложится спать… и видит сон. (Мисс Локер всячески подчеркивает, что этот сон уже не ее, а одевальщицы манекенов!)

Одевальщице снится, что она у себя в спальне. Однако эта ее «спальня», судя по всему, представляет собой залу со старинной обстановкой и размером с небольшой театр. Помещение тускло освещено настенными лампами, отделанными драгоценными камнями; свет «как-то стеклянно» ложится на ковер со сложным узором и антикварную мебель, массивную и обильно лакированную, расставленную по комнате тут и там. Спящая воспринимает эти предметы скорее как чистую идею, нежели чем физические объекты, поскольку очертания их расплывчаты, и повсюду лежат тени. Тем не менее одна деталь видится ей весьма четко, это главная особенность залы: одна из стен полностью, от пола до потолка, отсутствует. Вместо нее открывается вид на усеянную звездами черноту, которую пациентка видит либо через огромное окно, либо, иррациональным образом, в не менее огромном зеркале. Так или иначе, этот лабиринт из звезд и черноты подобен колоссальной фреске и намекает на неопределенное расположение комнаты, которая до той поры казалась уютно разместившейся на перекрестии известных координат. Теперь это лишь точка, затерянная в неведомой вселенной сна.

Спящая находится на противоположном конце помещения относительно звездной бездны. Сидя на краю какого-то дивана без подлокотников и спинки, отделанного изысканной парчовой тканью, она смотрит перед собой и ждет «без дыхания, без сердцебиения» — ее сновидческой личности эти функции без нужды. Все погружено в тишину. Эта тишина, однако, неким образом наполнена странными колебаниями сил, которых спящая не может толком описать, — безумная физика, электризующая атмосферу демоническими токами, которые таятся сразу за порогом физического восприятия. Все это воспринимается посредством каких-то смутных, чисто сновидческих чувств.

Затем возникает новое ощущение, несколько более конкретное. От того большого зеркала или окна тянет стужей — возможно, теперь это всего лишь зияющий проем безо всяких окон, выходящий в холодную пустоту. Внезапно нашу спящую охватывает совокупный ужас перед всем, что с ней происходило, происходит и еще произойдет. Не сходя со своего неудобного дивана, она обшаривает помещение взглядом в поисках источника этого ужаса. Многие места для ее взора недоступны — как на картинке, которую местами заштриховали, — но ничего особенно пугающего она не видит и на мгновение успокаивается. Но ужас захлестывает ее с новой силой, когда она осознает, что не проверила позади себя — и, кажется, физически неспособна на это.

У нее за спиной находится нечто. Вот жуткая истина. Она почти знает, что это за сущность, но некая онейрическая [2] афазия [3] не дает ей ни произносить слов, ни ясно мыслить. Ей остается только ждать, надеясь, что вскоре внезапное потрясение вырвет ее из сна, — теперь она понимает, что «она спит», по какой-то причине думая о себе в третьем лице.

Слова «она спит» неким образом становятся мотивом, пронизавшим все окружающее: это подпись под самим сном в самом низу, это голоса, эхом разносящиеся по зале, это надпись на полосках бумаги (как в печеньях с предсказаниями), спрятанных по ящикам комодов, это заезженная пластинка, которая крутится и крутится на старом патефоне в голове спящей. Потом все слова, составляющие эту монотонную формулу, выбираются из своих разнообразных укрытий и опускаются где-то за спиной спящей, словно стая птиц. Там они какое-то время щебечут — как на застывших плечах статуи в парке. Спящей все именно так и представляется, включая сравнение со статуей. Позади нее нечто, по природе схожее со статуей, и оно приближается. Это нечто излучает ауру жгучего напряжения и подбирается вплотную, его громадная тень падает на пол и растекается вокруг ее собственной. Она по-прежнему не в силах обернуться, суставы и все тело одеревенели. Может, получится закричать, думает она и делает попытку. Ничего на выходит, потому что рот ей уже зажала ладонь, уверенная, еле теплая. Ощущение от пальцев на губах спящей — как от толстых пастельных мелков. Затем она видит, как из-за ее левого плеча вытягивается длинная тонкая рука и трясет у нее перед носом какими-то грязными обносками, «заставляя их плясать». И в этот момент бесстрастный шипящий голос шепчет ей в ухо: «Пора просыпаться, куколка».