Polo или зеленые оковы (СИ)

–Здравствуй, солнце, Новый Год.– Пробурчал Отец, увидав вторую планету. Она была немного крупнее Земли, окруженная плотной грозовой атмосферой, где непрерывно полыхали молнии. Сквозь непроницаемую серую атмосферу поверхности не было видно, зато было очевидно, что на ней неуютно. Там нас не ждут, подумал Отец, и нам туда не надо.

Шлюп наклонился на борт, что у летчиков называется навалиться на крыло, и в ужасающей близости пошел вокруг нее. Атмосфера планеты приветствовала Отца слабыми всполохами молний, что стало похоже, будто атмосфера изрезана венами и синяками.

Скорость была все равно велика, хотя и удалось немного успокоить бег шлюпа. Еще один оборот! Еще один маленький оборот вокруг этой неизвестной звезды. Борт обогнул планету и пошел по кривой орбите вдоль солнца. Отец не заметил, как снова включились светофильтры, оберегая глаза измученного странника от жесткого космического облучения. Планета лениво отползла в сторону, вслед за ней и спутники. Шлюп шел вокруг красного шара бурлящей плазмы с колоссальным давлением и температурой, имя которой– Звезда. Дрожь не унималась. Теперь шлюп использовал силу притяжения светила. На карте было видно, что кораблик близко подошел к орбите первой внутренней планеты, но затем пошел по эллиптической орбите пробежал звезду, и повернулся прочь от нее на встречу к Цватпе. Вот снова шлюп пересек орбиту второй планеты, и стал приближаться к вожделенной синей планете, которая подарила вселенной разум.

Показания приборов на этот раз не были столь критическими как в первый раз при ее приближении, хотя и не укладывались в рекомендованные. Отец заставил себя пристегнуться ремнями. Можно ожидать всего, кроме мягкой посадки. Прошло много времени, прежде чем желанная голубая планета показала свое озорное лицо из черной глубины космоса. Она даже с такого расстояния была похожа на родную и обжитую матушку– старушку Землю. Такое же синее марево, кутавшее третью планету, такие– же белоснежные кружева нежной сизой дымки облаков. Те же синие-синие моря. Такие же нежные бледные круги циклонов, проносящихся над Цватпой. Материки были другие, но Отец готов ей простить это маленькое лицемерие, пусть ее.

Шлюп приближался. Цватпа росла. Отец даже забыл испугаться неизвестности и посадки, так он истосковался по своей родной планете, по живым разумным существам, которые не ругают тебя, стоит им только бросить беглый взгляд. И пусть это не Земля, пусть. Пусть там живут не гуманоиды. Пусть. Главное что она живая и теплая. Наверное, она будет приветливой, может даже ласковой, а возможно и любящей. Она по-своему прекрасна, она нежная и терпеливая, она красивая и нарядная. Еще предстоит с ней познакомиться поближе, если она его сразу не убьет.

Отец засмотрелся на незнакомую, но желанную планету, и не сразу заметил, что из-под белых облаков этого чудесного уголка вселенной к нему, превозмогая силы притяжения, несутся параллельным курсом две боевые ракеты.

Глава 5.

Странно, подумал Отец, их тысяча двадцать четыре на семьсот шестьдесят восемь. Странное это совпадение, или они помешаны на математике? Не могли бы сделать что-то традиционное. Жесткая щетина впивалась в бока, а лежать на полу было очень неуютно. Что за материал? Наверное, трава какая-то, на пластик не похожа. Точно, трава. Или кустарник выделанный, что-то вроде ивовых прутьев или луба. Что же это такое, что они совсем бессердечные? Сволочи, по-другому не скажешь.

Отец лежал на сером полу на циновке. Время от времени его уводили, но приводили снова, чтобы он мог коротать свое время на этой чертовой колючей подстилке. Количество прутьев ее давно было подсчитано. Их было тысяча двадцать четыре поперек и семьсот шестьдесят восемь вдоль. Концы взлохмачены, чтобы половичок не распадался на прутья. Около него, у стенки, ближайшей к двери, сиротливо стояла пустая деревянная миска, еда из которой давно разбежалась по углам. Миска была из легкой древесины, очень тонкая и хрупкая. Сначала отец пытался проскрести себе лаз в серой стене, подобно старому французскому графу, но миска лопалась при первом же нажатии ее на стену. Осколки тоже крошились, словно мука, при попытке использовать и эти бесславные останки в качестве орудия высвобождения. Испорченную миску ему меняли на новую, но участь последующих посудин была неизменна до тех пор, пока Отец не убедился в нерушимости желаний его тюремщиков не дать ему шанс улизнуть из этого помещения.

Сколько он здесь уже находился, Отец и не смог бы припомнить. Сутки на планете были значительно короче земных. В этом он смог убедиться на своих ощущениях, когда по его внутренним часам ночью его будили и куда-то волокли, а затем, через небольшой промежуток времени возвращали назад. На другой день его забирали уже днем, на третий день вечером. Он успевал выспаться и намаяться от скуки, пока за ним не придут. Иногда они его не будили, а участливо ждали, пока дебошир и нарушитель порядка выспится. Видимо они поняли, что с этим зверем нужно считаться, дабы уменьшить производственный травматизм и сопрягающиеся с ним неприятности. Кормили скверно. Иногда давали ему похлебку из какой-то ботвы, время от времени потчевали листьями каких-то растений, сдобренных соками местной флоры. А нет-нет, как вчера, на ужин приносили полную миску жирных ленивых белых червей, облитых маслом. Отец догадывался, что черви проходили какую-то пищевую обработку, поскольку к моменту выдачи пищи чуть заметно шевелились, но затем действие червяных транквилизаторов заканчивалось и они расползались из чашки по всему помещению. Отец пытался протестовать против подобной диеты, но его не понимали, а может из вредности давали их. Иногда червей они заменяли аппетитными, на их взгляд, личинками. Отец их игнорировал тоже. Воду ему не приносили. Вдоль дальней стены помещения был выдолблен желобок, по которому журча вода лилась круглые сутки. Под удобства ему не полагалось никакого сосуда. Отца это немного не устраивало, но потом он перестал обращать на это внимание. Справлял нужду он прямо в тот ручеек, который ему провели для эстетики. Если умывался и ходил на водопой в проксимальном конце водотока, то физиологические отправления совершал в дистальном, таким образом, не нарушая видимых норм гигиены.

Отец обследовал оба конца ручья. И в том и другом направлении, поток воды был закован в прочную сетку, которая не поддавалась грубой физической силе. Она держалась даже тогда, когда Отец молотил по ней ногами, предварительно расположившись в ручье. Никаких выходов, кроме двери, из которой появлялись его тюремщики, не было. Отец успел уже с этим смириться. Единственным развлечением была циновка, поскольку кроме ручья с водой, половичок был единственным предметом убранства. Сначала он вертел его, скручивал в трубочку, передвигал по комнате. Затем стал время от времени пересчитывать соломинки. Число их было неизменно, сколько не считай.

Почему нельзя сюда поставить кровать? Подумал Отец. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, его чашка была сделана из очень хрупкой древесины, чтобы из нее нельзя было изготовить оружие или лопатку для подкопа. Из кровати можно наделать кучу полезных в положении Отца инструментов. К примеру, реально изготовить дубину, чтобы каждому вошедшему можно было с размаху врезать по затылку или клюву. Можно изготовить ковырялку и проделать себе лаз. Можно изготовить нож и перерезать всех, в том числе и себя. Но Отец убедился, что он для них очень важен. Его даже ни разу не избили, хотя он поколотил их уже несколько туш.

У Отца даже отобрали одежду, видимо боялись последствий. Он не плохо бы им дал, будь у него хотя бы рубашка. Отец в мыслях себе рисовал чудесные картины кровавых расправ, будь у него тряпица, из которой можно было изготовить веревку. Но тряпицы не было и с этим необходимо было мириться. Они не сделали ему, в общем, ничего дурного, в чем могло быть позже стыдно. Отец подозревал, что причиной тому– коллективный разум. Причинить ущерб одному индивиду– дело поправимое, когда он занимает определенную ячейку в обществе. Ее можно заменить другим элементом или обойтись без нее как таковой. Причинить же вред целому разуму– задача очень трудная и Отцу она не под силу. А Разум знал это и снисходительно относился к разными выходками пленника. Отец даже, рассвирепев однажды, выдернул несколько перьев у одного пингвина, неосторожно зазевавшегося близ опасного элемента, откуда у того росли ласты. Последний взвизгнул от неожиданности и лишенный всякого стыда скрылся. Отца это немного позабавило.