Пески Титана

- А вулкан-то не маленький, - заметил я.

- Да. Задний склон изрезан множеством ущелий и оврагов, но, насколько я успела разглядеть во время спуска, его внутренний склон может оказаться тем, что вулканологи называют «блинчатый купол». Некоторые из них бывают в поперечнике более сотни километров. Если нам повезло, то контейнер упал где-то на вершине.

Это прозвучало не столь утешительно, как она надеялась.

- А если нет?

- Тогда он в каком-нибудь каньоне. Или еще дальше, в песчаных дюнах за дальним склоном.

А это уже и вовсе неутешительно. Мы отыщем контейнер только в том случае, если подойдем к нему настолько близко, что Бритни сможет установить с ним связь через слабенькую рацию «шкуры». А для этого нам необходимо находиться в пределах прямой видимости. Если контейнер упал в каньон, мы можем пройти мимо и даже не узнать об этом. Если же он далеко в песках, нам до него не добраться, потому что мне не хватит воздуха.

Что ж, жизнь в космосе меня кое-чему научила. Я уже давно понял: когда ситуация совсем плохая, надо сосредоточиться на тех операциях, какие ты в состоянии делать. Что же до всего прочего, то надо или сделать вид, что этого прочего не существует, или молиться - кому что больше нравится. Лично я не из тех, кто молится. Полагаю, что и Брит-ни тоже.

- Куда идти?

Такой долгой паузы еще не было. Может, она все же молилась.

- Выдай наилучшее предположение. Единственный действительно неправильный ответ звучит как «оставайся здесь».

- Спасибо. Честно. Это так ужасно. - Жаль, что она не может по-настоящему вздохнуть. Или сглотнуть, или что-то в этом роде. - Хорошо, медленно сделай полный оборот на месте. Мне было трудно отслеживать направление в каньоне. И еще труднее, когда ты поднимался.

Я выполнил ее просьбу. Блинчатый купол я увидел как широкий холм, образующий горизонт в том направлении, которое я назвал «материковым».

- Порядок, - сказала она. - Посмотри чуть левее самой высокой точки. Да, вот туда. Пойдем в эту сторону. Кстати, есть и хорошая новость - по моим расчетам, ты поднялся на несколько сотен метров. А чтобы ловить сигнал контейнера, запас высоты не повредит. Но нам нужно еще пройти не менее шестидесяти километров. Не исключено, что и сотню.

Шестьдесят километров. При силе притяжения в одну седьмую от земной, но с ослабевшими в космосе мускулами. Что ж, хотя бы грунт под ногами приличный. Вершина была гладкой, как я и надеялся - почти выметенная ветром. Жаль только, что Бритни не догадалась рассказать мне о блинчатых куполах до того, как мы вошли в промоину. Ведь промоины - не единственный удобный путь.

Десять минут спустя я пытался вспомнить, когда я бегал в последний раз. В невесомости бегать невозможно, разве что в колесе центрифуги, а у меня не слишком маленький корабль - когда мне доводилось бегать в колесе, мне всегда казалось, будто я чья-то ручная белка, - поэтому я предпочитал стационарный велосипед. К сожалению, он тренирует не совсем те мышцы, что при беге. Тем не менее я развил хорошую скорость.

- Двадцать один километр в час! - сообщила Бритни. - Семь и восемь десятых ПВП! Это два и семь десятых километра в час на ПВП. Это правильная единица измерения?

- Не хуже любой другой. - Я поручил ей эту работу, лишь бы чем-нибудь ее занять. - Но главное, что я развил скорость, которая позволяет мне вести вполне нормальный разговор.

- А разве на это не тратится лишний воздух?

- Нет. Откуда у тебя эта идея? - Этот старый миф частенько встречается в фильмах, но, если не считать небольшого расхода энергии на работу голосовых связок, разговор всего лишь перемещает воздух в легкие и обратно. Кислород-то в воздухе никуда не девается.

- От Корабля, - призналась она. Бритни всегда называла так компьютер моего буксира, словно надеялась когда-нибудь с помощью позитивного мышления сделать разумным и его. К счастью, успеха она не добилась. Две Бритни сразу - это слишком много. - А ты откуда так много об этом знаешь?

Черт! Я и забыл, как она представляет нормальный разговор. Я помолчал, пытаясь разобраться, хочу ли я развивать эту тему.

- Слышала о рассказе «Костер»? - спросил я наконец. Глупый вопрос. Я ведь разговариваю с искином. Какое ей дело до подобных вещей? Но я действительно мало думал о том, что значит быть разумным искином, которому нечем заняться по ночам, кроме как рыться в библиотеке Корабля и надеяться, что я не умру во сне.

- Да. Это рассказ Джека Лондона о золотоискателе, который замерз насмерть, поскольку руки у него настолько закоченели, что он не смог зажечь спичку.

- Верно. - Я был потрясен. Почему мне не хотелось об этом говорить? Лишь потому, что это напоминало о нашей вероятной смерти? Об этом невозможно было не думать. - Так вот, меня поразило то место, когда он упал, не в силах сделать еще один шаг. Я все думал: неужели человек не способен сделать всего один шаг? А если способен, то почему бы не сделать следующий, и так далее.

- Гм-м, в этом умозаключении есть очевидный изъян.

- Разумеется. - Я о нем знал, во всяком случае, теоретически. - Однако многие годы я был одержим идеей выносливости. Я все пытался найти предел своих возможностей. Ту самую черту, за которой уже действительно не можешь сделать еще один шаг. Долгая пауза.

- И ты ее нашел?

- Нет. - Ни в шести марафонах подряд и парочке триатлонов для силачей. Ни в трехдневной велосипедной гонке на 1200 километров. Да, были моменты, когда я не хотел двигаться вперед, но ни разу не было состояния, когда бы я этого не мог.

- Хорошо.

У меня мелькнула мысль, что на самом-то деле я был одержим желанием узнать, могли бы мои родители заставить себя прожить еще одну секунду. Или фемтосекунду. А затем еще одну, и еще одну, пока бы их в конце концов не спасли. И единственная причина, почему их теперь нет со мной, заключается в том, что они этого желали недостаточно сильно. Может, это и глупо, но с навязчивыми идеями так всегда. Испытывая себя, я очень многое узнал о физиологии спортсменов, хотя и не мог представить, как эти знания могут помочь мне сейчас. Впрочем, пусть я давно и не тренировался, но у меня открылось второе дыхание. Возможно, до сих пор я просто был утомлен подъемом на вершину.