Экспедиция «Тяготение» (сборник)

— Может быть, — подтвердил Макдевитт, в то время как Бендж молча кивнул.

— Могу я поговорить с «Квембли»? И поможет ли мне кто-нибудь из них? Стеннийским я практически пока не владею.

— Я помогу, если мне удастся четко перевести твои технические термины, — ответила Изи. — Если вы планируете с пользой провести здесь отпущенное вам время, то было бы неплохо попытаться изучить язык наших маленьких друзей. Многие из них знают наш, но они, определенно, одобрили бы эту идею.

— Знаю. И собираюсь это сделать. И буду рад, если вы мне поможете.

— Когда смогу. Но, конечно, вы гораздо чаще будете видеть Бенджа.

— Бендж? Ну и что? Он приехал сюда вместе со мной, три недели назад, и вряд ли успел выучить язык лучше, чем я. Мы оба занимались проверкой местных обсерваторий и компьютерных систем — насколько они соответствуют проектным разработкам.

Изи улыбнулась своему сыну.

— Может быть, и так. Но Бендж такой же языковый жук, как и его мать. И, думаю, он будет вам полезен, хотя, должна признать, свой стеннийский он получил скорее от меня, чем от месклинитов. С детства он настаивал, чтобы я учила его языкам — ему хотелось иногда иметь секреты от своих сестер. Спишите это, если вам больше нравится, на родительскую гордость. Но дайте ему попробовать. Правда, чуть позже. Сначала надо передать информацию Дондрагмеру, и как можно скорее. Он сообщил, что ветер западный, скорость шестьдесят миль в час, если это вам как-то пригодится.

Метеоролог на мгновение задумался. Затем он и Бендж повернулись к приборам и в течение нескольких минут колдовали над ними. Их действия мало что значили для Изи, хотя, конечно же, она знала, что они вводят цифровые данные в вычислительное устройство. Но ей было приятно видеть Бенджа, самостоятельно управляющегося со своей работой, без подсказок и контроля.

Они с мужем прекрасно понимали, что математические познания парня могли оказаться недостаточными для области исследований, в которой лежали его интересы. И хотя то, чем он сейчас занимался, являлось обычным делом и было по плечу каждому, кто имел хоть какое-то образование, Изи предпочла гордиться сыном.

— Конечно же, — заметил Макдевитт, пока машина переваривала введенные данные, — все равно останется место сомнениям. Здешнее солнце не слишком-то влияет на температуру поверхности Дхрауна, но и пренебрегать этим эффектом полностью тоже нельзя. С тех пор, как люди сюда прибыли три года назад, планета постепенно все приближается и приближается к солнцу. Практически мы не имели данных об условиях на поверхности, за исключением, разве что, тех, что получали с помощью полудюжины роботов, пока, спустя полтора года, не был создан Базовый лагерь месклинитов. Однако даже их деятельность охватывает лишь крошечный участок планеты. Наша работа по прогнозам почти полностью эмпирична, но, как бы мы ни доверяли законам физики, для вывода эмпирических правил у нас пока просто недостаточно материала.

Изи кивнула.

— Я понимаю, да и Дондрагмер тоже, — сказала она. — И все же вы располагаете большей информацией, чем он, и, мне кажется, он был бы рад любым сведениям в данной ситуации. Если бы я сама находилась там, внизу, в тысячах миль от любой помощи, внутри машины, которая в действительности проходит стадию испытаний, и даже не могла разглядеть того, что творится вокруг меня, то, доложу вам на основании собственного опыта, я ухватилась бы за малейшую возможность знать, что происходит снаружи. И не просто ограничилась бы беседой, хотя и она помогает, но захотела бы, чтобы меня лицезрели и видели все, что написано на моей физиономии.

— Мы и так чертовски много времени поддерживаем с ними видеосвязь, — вставил Бендж. — Но даже когда там внизу нет облачности, шесть миллионов миль — многовато для телескопа.

— Ты прав, конечно, но, по-моему, ты отлично знаешь, что я имела в виду, — тихо произнесла его мать.

Бендж пожал плечами и ничего не сказал; в помещении почти на полминуты воцарилась весьма напряженная тишина.

Тишину неожиданно нарушил компьютер, извергнувший бумажную ленту с замысловатыми символами прямо перед Макдевиттом. Мать и сын склонились над его плечами — узнать, что там напечатано, хотя Изи ничего не понимала. Бендж, секунд пять поглядев на строчки информации, издал странный звук — нечто среднее между смешком и удовлетворенным хмыканьем. Метеоролог посмотрел на него:

— Давай, давай, Бендж. Можешь быть саркастичным, сколько влезет, но я бы воздержался от передачи этих результатов Дондрагмеру без проверки.

— Почему же? Что там такого? — спросила женщина.

— Большая часть информации поступила с теневых спутников. Кроме того, я подключил к введенному массиву данных и ваши сведения о ветре, но уменьшил степень вероятности, потому что не знаю, что за инструменты там, внизу, у этих гусениц, и насколько точны переданные вам цифры — вы ведь сами сказали о скорости ветра: примерно шестьдесят. Я ничего не ввел про туман, поскольку не имею о нем никаких сведений, кроме самого факта существования. При такой программе первая строчка данных, выданных компьютером, гласит, что видимость в норме, то есть в норме для человеческих глаз, прошу заметить, но и для глаз месклинитов примерно то же самое, насколько я понял: двадцать две мили.

Изи вопросительно подняла брови.

— Как же это понимать? О какой норме может идти речь? А я-то думала, что все эти старые шуточки насчет метеорологов давно устарели!

— Ну, они просто стали пресными, старомодными. Все дело в том, что мы не располагаем полноценными данными, которые требуются для ввода в машину, и взять их негде. Самое главное — отсутствует детальная топографическая карта планеты. Особенно плохо разведана пара миллионов квадратных километров к западу от «Квембли». Ветер, дующий вверх или вниз по довольно крутому склону, при любой значительной скорости мог бы быстро изменить температуру воздушных масс из-за одного лишь изменения давления, как несколько минут назад указал Бендж. В действительности даже лучшие топографические карты, имеющиеся в нашем распоряжении, разрабатывались исходя только из этого эффекта, но и они довольно отрывочны. Мне необходимо получить более детальные измерения от парней Дондрагмера и сделать еще один прогон. Вы, кажется, говорили, что Аукойн собирается более точно определить местоположение «Квембли»?

Изи не успела открыть рот для ответа, как в комнате появился Алан Аукойн собственной персоной. Он не стал тратить время на приветствия и принял как само собой разумеющееся, что метеорологи уже сообщили Изи дополнительную информацию.

— Восемь точка четыре пять пять градуса к югу от экватора, семь точка девять два три — к востоку от меридиана Лагеря. Это настолько точно, насколько они могут поклясться. Тысяча ярдов неопределенности — много это или мало для того, что вам нужно?

— Сегодня просто все упражняются в остроумии, — пробормотал Макдевитт. — Спасибо, этого вполне достаточно. Изи, не могли бы мы спуститься в отсек связи и переговорить с Дондрагмером?

— Хорошо. Вы не будете возражать, если с нами пойдет и Бендж, или есть какая-нибудь работа, которую ему надо выполнить здесь? Я хотела бы, чтобы он тоже познакомился с Дондрагмером.

— И, как бы случайно, показал свои лингвистические способности? Ладно, пусть идет. А вы. Алан?

— Нет. У меня масса работы. Я хотел бы проанализировать расчеты любого прогноза, который оказался достаточно верным, и мне надо знать все, что сообщит Дондрагмер. Хочу посмотреть, как это повлияет на результаты. Я буду в отсеке планирования.

Метеоролог кивнул, соглашаясь. Аукойн направился в одном направлении, а трое остальных спустились по лестнице в отсек связи. Мерсерэ исчез, как и предупреждал, но один из наблюдателей разместился с таким расчетом, чтобы присматривать за экранами «Квембли». Он помахал им рукой и вернулся на свое место, как только вошла Изи. Остальные обратили на процессию мало внимания. Здесь привыкли к постоянным приходам и уходам, так как существовало жесткое правило: в отсеке связи никогда не должно быть менее десяти наблюдателей, а график дежурств был гибким, иначе, как обнаружили, возникал эффект дорожного гипноза.