Пустой мир. Кровь и честь

Бал, посвященный успешному открытию колонии на Аверии должен проходить в Зале Героев, одном из самых больших и красиво украшенных залов, посвященным прошлым королям Рейнсвальда, но лишь тем, кто действительно остался в истории как человек, много сделавший для анклава и его процветания. Герои прошлого в сияющих доспехах, отлитыми мастерами из платины и золота, смотрели со своих постаментов на людей внизу, окруженные фресками с изображением их подвигов, а над ними потолок с изображением освещенного неба, взятого из старых легенд, удерживали на своих плечах гигантские титаны, символизирующие лучшие стороны человеческого характера. На этом фоне терялись даже самые яркие и красивые наряды придворных дам, не способные тягаться с помпезностью и роскошью окружающих стен. И одно лишь то, что король сам решил провести здесь торжество по случаю открытия колонии, говорило о многом. И о его отношении к самому проекту «Сакрал», и тем, кто его курировал. Это отметил и Эдвард, и его союзники, и, конечно, его соперники.

Здесь Эдвард принес официальную клятву престолу и Рейнсвальду, уже не как барон Тристанский, а как герцог Аверийский, новый феодал острова. Новый герб, который позже геральдистами будет вплетен в основной герб Тристанского дома, уже был подготовлен и представлен, висевший сейчас на широком флаге рядом с гербами королевского дома и самого Рейнсвальда. Яркое черно-белое полотнище, в центре которого размещался треугольный красный геральдический щит, окантованный стилистической золотой вязью из растений с крупными цветками. В центре же был изображен шлем с острым забралом и большим плюмажем из красных, белых и золотых перьев, позади которого перекрещены три прямых меча. Под ним новый девиз, который так же станет частью и девиза Тристана «несем свет во тьму, не зная страха».

– Своей кровью, душой и телом я приношу клятву королю и народу Рейнсвальда, – Эдвард встал на одно колено перед королевским троном, прямо перед взглядом Иинана Третьего. – Словом, делом и помыслом служить Рейнсвальду и короне, не щадя ни жизни, ни души своей, и лишь воля короля и законы королевства будут для меня путеводным светом в вечной тьме. И буду я проклят и забыт, если нарушу данное здесь и сейчас слово, преступив законы Рейнсвальда, ослушавшись воли короля, либо присоединившись к врагам королевства. Клянусь на том и никогда не забуду клятвы этой, – он снял бронированную перчатку с левой руки и, взяв у подошедшего сейчас королевского церемониймейстера кинжал, провел ладонью по лезвию, глубоко разрезая кожу и оставляя на закаленной стали вытянутый кровавый след. Сразу же подошел геральдист со свитком, где записано каждое сказанное сейчас слово, и Эдвард приложился к нему окровавленной рукой, собственной кровью подтверждая все сказанные слова.

Теперь наступала очередь короля. С трудом поднявшись и опираясь на своих телохранителей, он подошел к Эдварду, все еще стоявшему на одном колене. У него в руках была, наверное, самая древняя и ценная реликвия Рейнсвальда, меч с именем Холдрик, оружие первого короля, с которым он спустился со своего корабля на тогда еще пустынный остров, где были лишь мутанты да племена дикарей, не имевших ничего общего с будущей цивилизацией. Символ самого существования Рейнсвальда, оружие, которое держали в руках десятки королей, ведя армии в тысячи кровавых битв, порой решавшие судьбы всего сектора. Один только вид этого меча, все еще такого же идеально гладкого и острого, заставлял невольно волноваться даже самых бездушных и бесчувственных, не раз смотревших в лицо смерти, поскольку даже они понимали, что сейчас на них смотрит более чем пятьдесят тысяч лет истории, отлитые в металле.

– Я принимаю твою клятву, герцог Рейнсвальдский, признаю тебя своим вассалом и признаю твою службу угодной воле моей, – голос короля, усиленный динамиками, разносился по всему залу Героев, отдаваясь громким эхом под потолком, – за верную службу отмечая наградами, за предательство отмщением. Встань с колена, герцог Аверийский, – сказал король, поочередно касаясь клинком сначала его левого плеча, потом правого, а после груди и лба. – С этого дня и во веки веков, ты и потомки твои понесут сей титул дворянина, но помни о данной клятве, – он замахнулся и ударил рукой Эдварда по щеке. Только удар получился слабым, барон едва почувствовал его, – чтобы лучше помнил…

– Ваше Величество, – Эдвард поднялся. – Нет награды большей, чем право служить вам, и нет клятвы надежней, чем даю вам здесь и сейчас, – после этой фразы зал разразился овациями и приветствиями нового дворянина. Сам счастливый, каким уже давно не чувствовал себя, барон Тристанский и герцог Аверийский, повернулся ко всем, не скрывая улыбки, поскольку сегодня имел право на подобное, не скрывать своих эмоций и действительно надеяться на светлое будущее.

Официальная часть подошла к концу, и началось уже торжество и бал в честь нового феодала, где Эдвард снова чувствовал себя в центре внимания, хоть и не очень любил подобные моменты. Только сегодня совсем иначе, поскольку здесь была Изабелла, а рядом с ней его не заботило и все остальное.

– Поздравляю! – она снова была рядом, обняв его за шею и поцеловав. – значит, теперь ты еще и герцог? А кем тогда буду я, герцогиней или баронессой?

– Ты будешь моей женой, – обняв ее за талию и прижав к себе, сказал Эдвард. – И титул здесь далеко не совсем важное. Кем бы я ни был, ты все равно будешь рядом со мной… – он хотел сказать еще очень многое. Рассказать, как скучал по ней на Аверии, как волновался за нее чуть ли не каждый день, ожидая корабля с сообщением, что Респир напал на Тристан. То, как сильно ее любит, то, что готов ради нее пожертвовать чем угодно, слов и мыслей было так много, что просто не знал, с чего стоит начинать.

– Эдвард, не стоит так в открытую обнимать друг друга, – к ним подошел Райсор, улыбающийся во все лицо, насколько хватало губ, и уже с бокалом вина в руке. – Здесь не Тристанский замок. Тут каждый посчитает за свой долг пустить о вас очередной неприятный слух… это же королевский двор, все-таки…

– Райсор! – Эдвард, кажется, сейчас был рад видеть каждого, – давно уже не виделись! – он отпустил Изабеллу, но все равно осталась стоять рядом с ними, положив голову ему на плечо. – Рассказывай, почему произошло все именно так, и не ты сейчас стоял перед королем и не получал новый титул?

От этих слов его невеста удивленно посмотрела сначала на Эдварда, потом на его друга, но ничего не сказала вслух.

– Потому что моя забота «Сакрал», а не целый новый остров размером с половину Рейнсвальда, – пожал Райсор плечами, – ты даже не представляешь, что сейчас крутиться вокруг Аверии при королевском дворе, и, честно признаться, такие заботы мне точно не по плечу, а вот тебе как раз подходят. Я кораблестроитель, а не политик, – он усмехнулся, – а главное, ты и сам знаешь, что сумеешь позаботиться о нашей колонии гораздо лучше, чем кто-либо еще, – отхлебнул из своего бокала и с удовольствием причмокнул, – аверийское вино, из той партии, что привез Северед. Действительно отличный напиток, надо признать. Вам принести? – он посмотрел на своих собеседников, но увидел еще кого-то за их спинами, – доброго вам дня, барон Гельский, нравится сегодняшнее торжество? Кажется, мы с вами стали забывать, что такое балы в королевском дворце, – и приподнял бокал в знак приветствия.

– Барон? – Эдвард обернулся, увидев перед собой еще одного претендента на престол, продолжавшего удерживать на своем лице приветственную улыбку, но вот глаза только у него были совсем не добрыми, – следуя правилам этикета, я бы сказал, что рад вас здесь видеть.

– Мне тоже очень приятно наблюдать здесь ваше присутствие, – кивнул Вассарий, забрав с подноса пролетавшего мимо официанта-дрона один из бокалов, – ваше появление здесь столь неожиданно для всех, особенно после случившегося недавно. И лично я рад хотя бы тому, что в этот раз вы не стали хотя бы закрывать свое лицо маской… – он усмехнулся и сделал глоток. Будучи почти на голову ниже Эдварда, Вассарий меньше других напоминал рейнсвальдского дворянина, посвящая балам и пирам гораздо больше времени, чем делам своего феода, из-за чего обладал пусть и пропорциональной, ну полноватой фигурой. И его уже появлявшийся второй подбородок скрывала аккуратная белая бородка, а чтобы скрыть красный оттенок глаз он пользовался цветными линзами, придающими зрачкам желтый оттенок.