Сборник.Том 5

При всем том, он никогда не пускал денег на ветер и не отправлял людей на смерть зря, и имел — таки неплохую репутацию.

Капитан Притчер думал об этом, стоя по установленному этикету перед большим письменным столом. Лицо его, однако, было настолько непроницаемо, что трудно было предположить — думает ли он о чём-нибудь вообще. Он не позволял себе ни кашлянуть, ни переступить с ноги на ногу до тех пор, пока взгляд колючих глаз мэра не оторвался наконец от бумаг, на полях которых его перо делало многочисленные пометки. Лист бумаги с убористо напечатанным текстом переместился из одной стопки в другую.

Мэр Индбур аккуратно, как школьник, сложил руки перед собой, неспешно оглядел стол в поисках нарушений образцового порядка размещения письменных принадлежностей.

Наконец он проговорил, уточняя:

— Капитан Хэн Притчер из Службы Информации?

Капитан Притчер, повинуясь строгим канонам этикета, преклонил колено и склонил голову. Так он стоял до тех пор, пока не услышал положенного приказа:

— Встаньте, капитан Притчер!

Мэр начал довольно дружелюбно:

— Вы приглашены сюда, капитан Притчер, по поводу определённого дисциплинарного взыскания, наложенного на вас старшим по чину. Бумаги относительно этого инцидента попали ко мне, что вполне естественно, и поскольку меня интересует всё, что происходит в Академии, я решил взять на себя труд уточнить кое-какие детали. Надеюсь, вы не слишком удивлены?

Капитан Притчер чётко ответил:

— Нет, Ваше Сиятельство. Ваша справедливость известна всем.

— Вот как? Да что вы говорите? — самодовольно усмехнулся мэр. Тонкие контактные линзы на его глазах сверкнули недобрым светом. Он старательно подравнял лежащую перед ним стопку сколотых скрепкой листков и стал их переворачивать. Листы шуршали, длинный указательный палец мэра скользил вдоль строчек. — У меня здесь — ваше полное досье, капитан. Итак, вам сорок три года, семнадцать из них вы служите в армии. Родились в Лорисе, родители — анакреонцы, в детстве ничем серьёзным не болели, перенесли приступ мио… так, это неважно… образование до поступления на военную службу — Академия Наук, основная специализация — гиператомные двигатели, успехи в учебе… гм — м… отличные, с чем вас и поздравляю… поступили в армию в чине младшего офицера на сто сорок второй день двести девяносто третьего года Академической Эры.

Он на мгновение оторвал взгляд от листка, мельком взглянул на капитана, перевернул лист и продолжил чтение:

— Видите, — изрек он немного погодя, — как чётко работает моя администрация? Порядок! Система!

Не отрывая взгляда от бумаг, он протянул руку к стоявшей справа шкатулке, достал из неё маленькую розовую конфетку и сунул под язык. Мэр был сладкоежкой — это был его единственный порок. Справедливости ради укажем, что на письменном столе мэра не было ни единой принадлежности для курения — он не курил сам, и, естественно, этого не могли, себе позволить его посетители.

Индбур продолжал перечислять подробности биографии капитана, время от времени сопровождая их невыразительными комментариями одобрительного или неодобрительного свойства.

Наконец он аккуратно сложил листки в прежнем порядке.

— Ну, капитан, — сказал он довольно живо, — у вас необычная биография! Судя по всему, у вас блестящие способности и выдающиеся заслуги. Тут написано, что вы были дважды ранены при исполнении обязанностей и награждены Орденом Славы за проявленную храбрость — совершили подвиг, что выходило за рамки ваших непосредственных обязанностей. Подобные факты трудно недооценить.

Выражение лица капитана не изменилось. Он по-прежнему стоял навытяжку. По этикету посетитель, удостоившийся аудиенции у мэра, не имел права садиться — да в кабинете и не было ни единого кресла или стула, кроме того, на котором восседал Индбур. Кроме того, не положено было позволять себе никаких посторонних высказываний, кроме ответов на вопросы.

Во взгляде мэра появилась жестокость, а в голосе — колючие нотки.

— Однако вы не получали повышений по службе уже десять лет, и ваши начальники в один голос говорят о вашем неисправимом упрямстве. Все они сообщают, что вы постоянно нарушаете субординацию, некорректно ведёте себя со старшими по чину офицерами, неприкрыто отказываетесь от поддержания дружеских отношений с коллегами и, кроме того, непрерывно создаёте конфликтные ситуации. Как вы это объясните, капитан?

— Ваше Сиятельство, я стараюсь всегда поступать так, как считаю правильным. Мои деяния во славу Державы и мои ранения на этом фронте свидетельствуют о том, что то, что я полагал верным и справедливым, не расходилось с интересами Государства.

— Это — ответ военного, капитан, но… опасная доктрина. Чуть позднее мы к этому вернёмся. Например, вас обвиняют в том, что вы трижды отказались от предписаний, невзирая на то что были соответствующие распоряжения моих подчиненных. Что вы на это ответите?

— Ваше Сиятельство, предписаниям порой недостает гибкости в критических ситуациях, когда игнорируются вещи, имеющие первостепенную значимость.

— А кто вам сказал, что то, что вы считаете вещами первостепенной важности, на самом деле таковыми являются? И кто вам сказал, что они, будучи таковыми, если на то пошло, игнорируются?

— Ваше Сиятельство, есть вещи, в которых я просто убежден. Мой опыт, моё понимание событий — этого не отрицает никто из старших по чину — тому порукой.

— Но, милый мой капитан, вы просто слепы! Неужели вы не видите, что, присваивая себе право судить о том, что верно, а что — нет, и определяя тем самым для себя лично смысл деятельности разведывательной службы, вы просто узурпируете права старших по чину?

— Баше Сиятельство, я служу прежде всего Державе, а не начальникам.

— Ошибаетесь. У всякого старшего по чину есть свой начальник, а главный из них — я, а я и есть Держава. У вас нет причин жаловаться на какую бы то ни было несправедливость с моей стороны. Собственно, вы сами признали, что справедливость моя общеизвестна. А теперь, будьте так добры, объясните сами, каким образом все ваши дисциплинарные проступки привели к тому, к чему привели.

— Ваше Сиятельство, моя служба состоит в соблюдении интересов Государства, а не в том, чтобы я играл роль отставного моряка в Калгане. В инструкциях, данных мне, было чёрным по белому написано, что я обязан был осуществлять на планете деятельность на благо Академии, создать там организацию, которая могла бы контролировать действия диктатора, в особенности — в области внешней политики.

— Это мне известно. Дальше!

— Ваше Сиятельство, в своих отчетах я неоднократно указывал на важное стратегическое положение Калгана и контролируемых им звёздных систем. Я сообщал о том, что диктатор амбициозен, о том, каковы его военные планы, каковы ресурсы, а также о его миролюбивом или — как минимум — нейтральном отношении к Академии.

— Все ваши отчеты я внимательно изучил. Дальше!

— Ваше Сиятельство, я вернулся два месяца назад. В то время я не наблюдал на Калгане никаких признаков военных приготовлений. Им никто не угрожал. Месяц назад никому не известный джентльмен удачи захватил Калган без боя. Тот человек, что был диктатором Калгана, вряд ли в живых. Там не говорят об измене. Все разговоры — только о гениальности и мощи этого разбойника — Мула.

— Этого кого?

Мэр подался вперёд. Он был явно обескуражен и недоволен.

— Ваше Сиятельство, его называют Мулом. Говорят о нём много, но достоверных фактов — крохи, так что я вынужден был добывать информацию где придётся и из множества слухов отбирать только заслуживающие доверия. Скорее всего, он не знатен и не богат. Кто его отец — неизвестно. Мать умерла при родах. Воспитание — никакого, бродяга. Образование получил, кочуя по заброшенным мирам. Никакого другого имени его, кроме клички «Мул», никто не знает. Причем утверждают, что он сам присвоил себе эту кличку, — она как нельзя лучше говорит о его потрясающей физической силе и упрямстве в достижении целей.