Алгоритм невозможного

7. Прозрение

Мы с Урмом и впрямь подружились. Странно… Что он нашел во мне? В глубине души я сознаю свою заурядность. А Урм — личность, умница, каких мало. Дружить с ним лестно и в то же время как-то неуютно. Невольно ждешь, что он скажет: «Поигрались, и довольно!»

— Вот заладил: Урм да Урм! Смотри, начну ревновать! — говорит в шутку Асда.

Но думается, ей по душе эта дружба. Чувствую, что вырос в ее глазах…

Когда мы подходим ко входу в Базу и Урм привычно протягивает «верняку» опознавательный жетон, я всякий раз мысленно вздрагиваю, представив себя на месте Тиса. А под взглядом «верняка» непроизвольно съеживаюсь. Даже его приветственное топанье вызывает у меня дрожь. Так и кажется, что сейчас он ска-жет:

«Слава Космополису, ты арестован!»

Впрочем, судьба Тиса — еще не самое страшное. Над ним ведь был открытый суд, а значит, существовал, пусть теоретически («Как ты наивен!» — сказала бы Асда), шанс на оправдательный приговор. Иногда же люди просто исчезают без следа: был человек, и нет человека. Мы вдыхаем атомы, совсем недавно составлявшие их тела, не догадываясь об этом…

И я могу исчезнуть бесследно. Особенно, если буду слушать и повторять слова Асды. А я хочу жить. Мечтаю побывать в космосе, но не так, как Тис, а по собственному свободному выбору!

В конце концов, если я ей дорог, она не должна подвергать мою жизнь опасности!

«Расстанься с ней, пока не поздно!» — нашептывает мне малодушие.

Но я знаю, что уже поздно. Я прикипел к Асде и не смогу без нее жить. Хоть бы Урм вооружил мое мятущееся сознание новыми аргументами, которые восстановят веру в Лоора и помогут пере-убедить любимую…

Вот, оказывается, почему я сблизился с Урмом! Ищу в нем спасения от Асды! А ведь думал, что дружу бескорыстно…

Урм… Теперь я настолько поверил в него, что все чаще начал задавать вопросы из тех, что могут дорого обойтись. Но далеко не всегда получал прямой ответ: видимо, ко мне он все еще относится с настороженностью. Раньше, когда я сам темнил, это не бросалось в глаза, хотя не однажды слышал: «как-нибудь в другой раз», «еще не время», «после поговорим».

Сегодня впервые удалось вызвать Урма на откровенность. Я по-сетовал, что не стал исследователем космоса.

— Вероятно, в моем досье были низкие баллы, нам же не сооб-щают результаты тестов!

— Ерунду говоришь, — отозвался Урм с непонятным раздражением. — Родители у тебя не те, вот в чем дело!

— Как не те… — опешил я. — Мне же позволили родиться, зна-чит…

— Ровным счетом ничего не значит! Вероятностная выборка, и только!

— Вероятностная? А генные спектры?

Урм рассмеялся, но смех был грустным.

— Славный ты парень, Фан!

— Да ну тебя… Как же все-таки насчет родителей… Мы же во-обще не знаем, кто они…

— Зато родители знают, кто их дети. Вернее, некоторые родители.

— Ну и что?

— А то, что от положения родителей зависит карьера детей.

— Значит, и Реут…

— Не продолжай! Ты и так узнал слишком много.

— А как же всеобщее равенство? — с горечью спросил я.

— Ты или слишком наивен, дорогой Фан, — усмехнулся Урм со-всем как Асда, — или…

— Глуп?

— Прикидываешься простачком.

— Не прикидываюсь!

— Тогда пора повзрослеть.

— Ты играешь со мной в прятки, — обиделся я. — Думаешь, не вижу? Если я безнадежный дурак, то какого… На что я тебе со своей дремучей наивностью, которую с трибуны ты сам же столько раз объявлял верностью идеалам, твердостью идейной позиции?

— У тебя чистая душа, Фан, — прочувственно сказал Урм. — Это сейчас редкость. Прости, если обидел. Знай, я считаю за честь быть твоим другом.

Слова Урма меня растрогали. И все же я не удержался от щеко-тливого вопроса:

— А своей карьерой ты тоже обязан родителям?

Я думал, что Урм будет отрицать это, но ошибся.

— Именно так, — подтвердил он. — Я долго не подозревал, в чем причина моего взлета. Тешил самолюбие, мол, оценили мои способ-ности… И знаешь, кто просветил меня?

— Ну?

— Наш вождь и учитель.

— Лоор? — не веря ушам, переспросил я. — Не может быть…

— Еще как может! — положил конец моим сомнениям Урм.

— А я-то был уверен, что он не подозревает о злоупотреблениях!

— Лоор их вдохновитель.

— Послушай, Урм, — встревожился я. — Что будет, если «верняки» узнают о нашем разговоре?

— Они уже знают. Здесь повсюду подслушивающие устройства.

— Тогда мы оба погибли…

— Не бойся, — успокоил Урм. — «Верняки» слышат безобид-ную болтовню, которую я записал заранее.

И тотчас зазвучал мой собственный голос:

«Синтезировать пищу не так просто. Ведь она должна иметь стандартный вкус. Существует около трехсот вкусовых эталонов, и нужно обладать исключительно высокой восприимчивостью, чтобы в процессе дегустации безошибочно установить соответст-вие продукта…»

— Достаточно? — спросил Урм.

— Но я этого не говорил!

— А мог бы сказать?

Я задумался.

— Да, пожалуй. Но как ты…

— Синтезируют не только пищу. Можно синтезировать речь, не-отличимо имитировать живой голос.

— Никогда бы не подумал!

— Да уж, изрядно фантазии от меня потребовалось, чтобы уго-дить взыскательным вкусам «верняков», — потер руки Урм. — Между прочим, это их излюбленный прием, они часто к нему прибегают, чтобы опорочить неугодных людей. Но им и в головы не придет, что я его позаимствовал.

— Кто ты, Урм? Функционер, историк, а может, еще кто-нибудь? Я ведь до сих пор тебя по-настоящему не знаю. Расскажи о себе. Или все еще не доверяешь?

— Если бы не доверял…

— Тогда в чем же дело? Я вижу: тебе трудно. Хочу помочь, а как это сделать, не представляю.

— У нас еще будет принципиальный разговор. Обо мне. О тебе. О нас, — улыбнулся Урм. — долго ждал, пока ты прозреешь. Наберись терпения и ты.

— И что затем? — буркнул я недовольно.

— Увидишь. Главное, ты прозрел.

А я-то искал в Урме защиты от Асды…

8. Ссора и еще раз ссора…

Членство в космоле связано с так называемой общественной работой. Совсем недавно я считал ее своей первейшей обязанно-стью, но в первые же месяцы убедился, что пользы от нее нет. Собственно, это не работа, а игра в работу. Мы заседаем по ма-лейшему, чаще всего надуманному, поводу, регулярно отдаем «по-литдолг», иначе говоря, пережевываем труды Лоора…

А я и так выучил их наизусть. Лоор и лооризм… Может ли учение отторгнуть своего создателя?

Я и теперь убежден, что замкнутое общество теоретически самое справедливое и гуманное. Я и теперь верен идеалам лооризма, но верен ли им Лоор? Нет! Он предал свое учение, по его вине у нас царит произвол!

Но об этом на «политдолге» не заикнешься. Считается, что мы активно участвуем в политике, на самом же деле в нас воспитывают аполитичность.

Говорят, первые космольцы отдавали «политдолг» с великим энтузиазмом. Давно ли и я был пылким энтузиастом? Со стыдом вспоминаю былую восторженность. Что это, юношеская бравада, проходящая с возрастом, или природная ограниченность? Ведь если бы не Асда и, в особенности, Урм, я бы поныне преклонялся перед «вождем и учителем».

Остро ощущаю их правоту: моя наивность не знает предела. Есть ли еще среди нас хоть один «энтузиаст», или я был последним?

Увы, не узнаешь: все очень здорово научились притворяться, ли-цемерить. Нужен энтузиазм? Пожалуйста!

И вот я дважды нарушил правила игры — пренебрег «политдолгом» ради встреч с Урмом.

Реут взбеленился и, конечно же, решил меня проработать. Заба-вная была, вероятно, картина: в кресле, под огромным портретом Лоора, рассерженный старичок молодого возраста, а напротив, словно преступник перед судьей, — я. Не сижу, разумеется, — стою. Ковыряю ногой дырку в полу, слушаю нудные нравоучения, а сам раскаляюсь, как металлическая болванка в электромагнитном поле.

И вдруг меня прорвало.

— Вспомни, Реут, — крикнул я, — как ты прислуживал Тису, нашему заклятому врагу, агенту «призраков»! Как поддерживал его под локоток, а он похлопывал тебя по плечу! И что за пятно на стене, здесь, кажется, висел портрет Тиса?