Станция Ангелов

Начертанные в серебре слова гласили: Командующий Эрнст Вон.

- Сэр?

Вон повернулся. Ветер в это время года резал как нож: холодный, порывистый, он несся через горное ущелье, протянувшееся под ногами Вона, подобно невидимой реке, устремляясь с высоких пиков к коричневато-желтым лугам далеко внизу. В полумиле от Вона на краю отвесного утеса возвышался генератор огромного экрана, закрывающего их от объективов и от глаз.

Странно, что Вон так и не привык к запаху здешнего воздуха, но остальные родились здесь и не знали ничего другого. Они были истинными наследниками Божьего замысла. «Все равно мне повезло больше, чем Моисею, - подумал Вон. - Я хотя бы увидел Землю Обетованную».

Он повернулся. Сзади на небольшом, но почтительном расстоянии стоял молодой человек лет двадцати пяти. За его спиной вилась тропинка, сбегающая к улицам Нью-Ковентри. Джонатан, вот как его зовут. А это не он должен был жениться на той девушке, Элизабет? Ах да, именно он. Странно, но Вон хорошо помнил время, когда он автоматически знал имя каждого человека в их маленькой колонии. Но времена изменились, Каспер менялся, ледники отступали, и долгие тысячелетия льда уже уходили в родовую историю коренных каспериан.

- Сэр, мы перехватываем сообщения со Станции Ангелов. Похоже, репликаторы самоактивировались.

- Подробности?

- Мы поймали несколько передач и на частотах «Гоблинов», и на закодированных военных. Кажется, сама Станция изрешечена ими, и военные каналы выдвигают массу предположений об оставленном оружии Ангелов. Они всерьез считают, что оно должно иметь отношение к Ангелам, сэр.

Интересно, подумал Вон. Теперь события и правда развивались хорошими темпами.

- Спасибо, Джонатан. Держи меня в курсе. И скажи Энн, что я спущусь через час лично руководить мониторингом. А до тех пор я не хочу, чтобы меня беспокоили, если не будет новостей равной важности. Все ясно?

- Да, сэр. - Молодой человек повернулся и стал спускаться по тропинке.

Все, что теперь нужно, - это установить местонахождение последнего бога. И тогда, и только тогда Вон сможет быть уверен в очищающем огне, который уничтожит туземцев и оставит новый Эдем чистым для детей Бога. Ибо Вон это предвидел, и этому суждено сбыться.

Урсу доводилось присутствовать на Воскрешениях, но больше в качестве зрителя. Жрецы Дома Шекумпеха считали: пораньше показать, на что способен бог, - хороший способ завоевать сердце послушника. Существовали слова, которые следовало произносить, обряды, которые следовало исполнять, а затем, если бог смотрел в сердца и умы мертвых или умирающих и видел в них достаточно хорошего, он мог снизойти и вернуть их.

Урсу наклонился над одной из закутанных фигур, лежащих в огромном шатре, куда его привели, и увидел, что это только ребенок. Урсу не спросил, где его мать. «Мне нужен бог, - подумал он. - Я не могу это сделать без Шекумпеха». Что же ему сказать, чтобы эти кочевники поняли?

Народу в шатре прибавилось, и Урсу услышал сзади голоса. Затем вошедшие посторонились, пропуская шамана, несущего бога в руках, как ребенка. Старик шел с трудом - вероятно, чума сковывала его суставы.

Даже воздух в этом шатре пахнет болезнью, подумал Урсу. Но лучше было видеть Шекумпеха здесь, даже среди варваров и врагов, чем думать, что он лежит на дне какого-то омута. Шаман поднес бога к Урсу и благоговейно положил у ног последнего жреца Дома Шекумпеха.

Урсу неловко кивнул в знак благодарности. Все выжидательно наблюдали за ним. Юноша почувствовал себя актером перед выступлением. Что, если не получится?

Он поднял бога и изучил ту его сторону, где появилась трещина. Внутри снова что-то заблестело. Урсу побоялся смотреть слишком пристально, страшась того, что мог бы увидеть. Прежде ему никогда не приходило в голову, что внутри бога может что-то быть.

Затем он увидел нечто, чего не заметил в первый раз. Из трещины исходило голубое свечение, настолько слабое, что оно было почти незаметно. Урсу поднял голову и увидел глаза, глядящие на него с ожиданием и надеждой. Он повернулся к ребенку.

Поставив идола на землю, Урсу положил руку на голову бога и начал читать ритуальные слова, трижды повторяя каждый стих. Ко второму повтору он ощутил легкое головокружение. К третьему - его губы продолжали двигаться, носами слова превратились во внутренние ощущения, почти такие же, какими бог говорил с Урсу. Дальше случилось то, о чем Урсу только слышал, но лично никогда не видел.

Ребенок закашлялся, его легкие заработали под рукой жреца тяжело и трудно. Урсу закрыл глаза, снова и снова декламируя стих Воскрешения. Кто-то - один из послушников, любящий шепотом побогохульствовать? - однажды сказал ему, что подслушал разговор двух пожилых жрецов, признающихся, что слова на самом деле ничего не значат, что их ритуал только призван создать впечатление, будто жрецы в этом участвуют, когда на самом деле они совершенно не нужны.

Однако Урсу услышал сейчас в уме, что эти слова переводятся на язык богов. Теперь у него было такое чувство, будто он может понять любые слова на любом языке.

Больной ребенок уже будто… Как выразить это словами? Будто восстановилась его связь с этим миром. Урсу надеялся, что это означает спасение от Черной Морды. Дух ребенка - если это был дух - трепетал перед мысленным взором Урсу, но уже с обновленной энергией. Ниже его лежало темное место, место, где…

Урсу отшатнулся, и физически, и мысленно, от той мельком увиденной огромной бездны, царства вечной тьмы, падающей в вечность. «Шекумпех, - спросил он, - это туда мы уходим, когда умираем?» Он бы предпочел прожить тысячу раз по тысяче лет, чем когда-нибудь посмотреть в лицо этой бездне.

Шаман кинулся к ним. Положив руку на плечо Урсу, старик потянулся к ребенку, чтобы пощупать его лоб. Потом уставился на Урсу, и его длинная морда мелко дрожала.

Подошел Йе, жестом веля шаману отодвинуться. Вождь бережно поднял ребенка.

- Ит? - позвал он. - Ит, ты меня слышишь?

Крошечные глазки открылись, уставились на широкое лицо Йе, потом снова закрылись. Ребенок заснул. Урсу заметил борьбу чувств на лице вождя.