Бастард фон Нарбэ

Он нажал кнопку обзора, и какое-то время вдумчиво изучал четверых дружинников под дверью. Потом спросил спокойно:

— Что вам нужно, дети мои?

— Ваше преподобие, — донеслось из динамика, — корабль готов к выходу.

— Спасибо.

Вот и кончилась красивая жизнь. Жалко. Луиза уже успела привыкнуть. Она сбросила полотенце, вспомнила, что её одежда осталась в ванной комнате… Тут отец Лукас и обернулся.

Стиснул зубы. Отключил переговорное устройство и всё с той же непоколебимой, просто-таки стальной вежливостью попросил:

— Имейте же совесть, дочь моя. Я десять месяцев не был в отпуске.

— Простите, — Луиза даже не потрудилась делать вид, что смущена, — я думала, вы…

— Нет. Пожалуйста, оденьтесь.

Она нарочито неспешно подобрала полотенце, завернулась и, шествуя в ванную, уже совершенно отчётливо расслышала зубовный скрежет.

Сигнал на дверях запиликал снова.

Когда Луиза вернулась, отец Лукас, исподлобья глядя на запертую дверь, втолковывал настойчивым дружинникам, что он не имеет намерений отдавать им сахе Маркес на предмет установления её личности; что генетическую карту сахе Маркес, буде возникнет такая необходимость, восстановит орден Всевидящих Очей; что наличие или отсутствие у сахе Маркес документов ни в малейшей степени не является препятствием к тому, чтобы она покинула Акму. А если у дружинников или их командиров есть по этому поводу своё мнение, то он, отец Лукас, рекомендовал бы им вспомнить, о том, что в спорных случаях права всегда церковь, с представителем коей они сейчас и беседуют.

Да, через дверь.

Нет, им незачем входить.

Да, замок обесточен. Да, это препятствует его открытию с центрального пульта и нарушает правила безопасности, но ответственность за возможный несчастный случай отец Лукас берёт на себя.

— Простите, ваше преподобие, — нерешительно донеслось с той стороны, — но мы вынуждены взломать дверь.

— Таким образом, дети мои, вы воспрепятствуете выполнению воли священнослужителя.

— Так точно. Может быть, вы…

Отец Лукас потерял интерес к разговору. Развернулся. В мерцающих глазах его проглянула трогательная нерешительность.

— Дочь моя… — он помялся, — вы умеете стрелять вот из этого?

Зажимы набедренной кобуры с лёгким щелчком выпустили «Тунор». Рукоятью вперёд, священник протянул его Луизе:

— Насколько я понимаю, это более чем упрощённая модель. Для пилотов, — он неловко улыбнулся, — достаточно прицелиться и нажать на кнопку.

«Бедняжечка, — Луиза проверила заряд, выщелкнула и вставила обратно запасную батарею, включила лазерный прицел, — чему вас там учат, в монастырях?»

Пушка была новая. Такая новая, что казалось, её только-только получили на складе. Может, и вправду: выдали перед полётом и даже не объяснили, как пользоваться. Она, на пробу, вскинула пульсатор, целясь в дверь… И тут до неё дошло.

— Стрелять?

— Я молю Бога, чтоб вам не пришлось этого делать, — сквозь загар на красивом лице проступала бледность, — но, если всё-таки… Постарайтесь никого не убить. Пожалуйста.

«Эх ты, преподобный… — Луиза усмехнулась, положила пушку на маленький столик, — ты кровь-то видел хоть раз?»

Дружинники за дверью, наконец-то решились. Видимо, переговорили с начальством и получили «добро». Переливчатую трель сигнала отец Лукас проигнорировал. А вот обзор включил. Не оборачиваясь, сообщил:

— У них тяжёлый резак.

Луиза сунулась, было, поближе — посмотреть, но священник поднял руку:

— Лучше отойдите. Они уже начали.

Она вернулась к дивану, к пульсатору на столике под рукой, и, кстати, к нетронутому преподобным отцом стакану с джином. Лёд уже растаял… ну и убыр с ним, в этом стакане лёд — не главное. Когда ещё доведётся выпить «Аркадского солнечного»?

— Я не думал, что они пойдут на крайние меры, — неожиданно признался отец Лукас, — мы, рыцари, привыкли к уважению и… видимо, к безнаказанности. Не самое точное слово, но сейчас я не могу подобрать более подходящего, — он стоял у стены, сбоку от двери, не отводил взгляда от медленно оплавляющегося замка. — И, скажу вам честно, дочь моя, я не понимаю, что происходит. Простите, что втянул вас во всё это.

Луиза не успела ответить. Да и не знала она, что отвечать. А ведь он прав: что-то не то происходит на Акму, что-то странное. И страшное. Вот прямо сейчас, у неё на глазах, нарушается недвусмысленно высказанная воля священника, а значит — всей церкви. Пусть даже вопрос касается пустяка: обыкновенного установления личности, но ведь отец Лукас ясно сказал, что не желает этого…

Что он собирается делать? Что он будет делать, когда дружинники вломятся в эту дверь? Взывать к их добродетелям? Да они по нему ногами пройдут, и не со зла, а потому что просто не заметят.

Дверь заскрежетала, отъехала в сторону, дымясь расплавленными остатками замка. Двое дружинников, один — всё ещё с резаком, второй — с улыбочкой во всю широченную морду, шагнули через порог.

И стоявший у стены священник словно взорвался…

…синее и золото…

В пространстве, ограниченном дверным проёмом, пронёсся маленький, бешеный смерч. Четыре удара слились в один, как сливались в зуммер клики клавиатуры в портовом информатории…

— Помогите мне! — скомандовал отец Лукас, уже без всяких там «дочь моя» и «будьте любезны». — Быстро! Надо втащить их в номер.

Вдвоём, они подхватывали тела под мышки, перетаскивали через порог, складывали на роскошный ковёр.

Крови не было.

— Переодевайтесь, — священник прикрыл искалеченную дверь, — времени мало.

Он стащил форму с офицера, бросил Луизе. Досадливо оглядел оставшиеся три тела…

— Где их таких выращивают, — пробормотал сквозь зубы, — чем откармливают?

— Да ладно вам, ваше преподобие. Комбинезоны безразмерные.

Отец Лукас раздел одного из солдат. Отстегнул и бросил на пол свою пустую кобуру, и натянул чужую форму прямо поверх скафандра.

— М-да, — нетактично заметила Луиза.

Если бы не скафандр, «безразмерный комбинезон» оказался бы преподобному заметно велик. Отец Лукас испепелил её взглядом, молча отсоединил от своего шлема гарнитуру шлемофона и заменил ею стандартный дружинный лод-дуфунг. Забрал у Луизы шлем офицера, безжалостно выдрал гарнитуру и из него тоже. Потом аккуратно выколупал все датчики телеметрии. Вернул шлем обратно. В ответ на недоуменно поднятые брови объяснил:

— Режим передачи не отключается.

Она застегнула последнюю пряжку. Опустила прозрачный щиток, машинально поискала глазами информацию о бойцах на периферии зрения. Не нашла, конечно. Ну, преподобный… Хотя, зачем ей?

Отец Лукас уже стоял в дверях.

— Вперёд!

Коридор был совершенно безлюден. Когда они шли сюда, Луиза отметила непривычно часто встречающиеся посты охраны: пары дружинников, а иногда и тройки, с сержантами во главе, торчали чуть не через каждые десять метров. Сейчас же — как вымерло.

— Церцетария, — объяснил отец Лукас, не дожидаясь вопроса. — Чем меньше им достанется свидетелей, тем лучше для маркграфа.

— Свидетелей чего?

— Не знаю… А, вы об этом, — он оглядел пустой коридор. — В Империи не принято силой врываться к представителям церкви. И незачем кому-то видеть, что это, всё-таки, случается. Дочь моя, скажите, где дружина маркграфа, или служба подавления организованных беспорядков будут в последнюю очередь искать… скажем, беглых каторжников?

— Здесь, — ответила она без колебаний.

Беглый каторжник в этом светлом коридоре, со стенами, оформленными под дерево, и ковровым покрытием на полу… Бред какой.

— Ещё?

Луиза задумалась. Искать каторжан ей случалось не раз. Все они бежали, почему-то одним маршрутом: через шахты — прямиком в «Весёлый Трюм». Может, рассчитывали на то, что смогут затеряться среди десятитысячного населения Акму? А, может, думали, что найдутся в «Весёлом Трюме» близкие по духу люди, укроют, не выдадут, помогут сесть на корабль.

Ну да, разбежались укрывать.