Жизнь, Вселенная и все остальное

Медленно-медленно его взгляд сфокусировался на газете. Слегка нахмурившись, он склонил голову набок.

— Я этот номер уже видел, — проговорил он.

Его взгляд неспешно подполз к дате, по которой Форд лениво постукивал пальцем. На секунду-другую лицо Артура застыло, как маска, а потом стало с ужасающей медлительностью раскалываться на куски, точно арктические льдины по весне.

— А во-вторых, — продолжал Форд, — у тебя в бороде кость. — И поперхнулся чаем.

Меж тем снаружи солнце лило свой свет на веселую толпу. Его лучи ласкали белые шляпы и красные лица. Его лучи ласкали брикеты мороженого, от чего оно таяло. Его лучи обращали в алмазы слезы детишек, уронивших растаявшее мороженое с палочки. Солнечный свет золотил кроны деревьев, сверкал на рассекающих воздух крикетных битах, сиял на поверхности крайне необычного (и никем не замечаемого) объекта, что был припаркован за стадионным табло. Свет солнца ударил в глаза Форду с Артуром, когда те, жмурясь, вышли из буфета и огляделись по сторонам.

Артура трясло.

— Может, мне…

— Нет, — рявкнул Форд.

— Что «нет»?

— Не пытайся звонить себе самому домой.

— Как ты дога…

Форд только передернул плечами.

— Но почему? Почему нельзя?

— Те, кто разговаривает по телефону сам с собой, ничего хорошего не узнают.

— Но…

— Демонстрирую, — сказал Форд. Он снял с рычага воображаемую трубку и стал крутить воображаемый диск. — Алло? — произнес он в воображаемую трубку. — Это Артур Дент? Ага, алло, да. Это Артур Дент говорит. Не бросай трубку.

И расстроенно поглядел на воображаемый телефон.

— Трубку бросил, — пояснил он, пожал плечами и аккуратно положил свою воображаемую трубку на воображаемый рычаг. — Это не первая аномалия времени на моем веку.

Скорбное выражение на лице Артура Дента уступило место еще более скорбному.

— Значит, наши неприятности еще не кончились, — проговорил он.

— Более того, они еще толком и не начались, — уточнил Форд.

Матч меж тем продолжался. Нападающий приближался к калитке, плавно переходя с рысцы на бег. [1]

Вдруг он точно взорвался, обернувшись вихрем бессчетных рук и ног, из которого вылетел мяч. Защитник, взмахнув битой, послал мяч себе за спину так, что он пролетел над табло. Глаза Форда, провожавшего взглядом мяч, широко распахнулись. Он замер. Вновь проследив траекторию мяча, Форд захлопал глазами.

— Это не мое полотенце, — заявил Артур, копавшийся в своей сумке из кроличьей шкурки.

— Тс-с, — прошипел Форд и глубокомысленно воздел очи горе.

— У меня было гольгафрингемское полотенце, из оздоровительного кабинета. Синее с желтыми звездочками. А это другое.

— Тс-с, — вновь прошипел Форд. Прикрыв один глаз, он что-то созерцал другим.

— А это розовое. Оно случайно не твое?

— Изволь заткнуться насчет твоего полотенца! — воскликнул Форд.

— Полотенце не мое, — настаивал Артур, — именно это я и пытаюсь…

— А я пытаюсь потребовать, чтобы ты заткнулся, — продолжал Форд, переходя на рык, — причем немедленно!

— Ладно, — сказал Артур, пытаясь засунуть полотенце обратно в свою неуклюжую сумку. — Я понимаю, что в масштабе Вселенной этот факт не имеет никакого значения, но просто интересно. Было синее в желтую звездочку, а стало розовое.

Тем временем Форд начал выделывать какие-то странные фортели. Говоря «странные», мы не имеем в виду обычный (то есть странный по определению) стиль поведения Форда. О нет — то были действия, странно непохожие на все его обычные странности и чудачества.

А именно: игнорируя недоуменные взгляды собратьев-зрителей, что обступали поле, он совершал всякие резкие движения руками перед своим носом, при этом то проныривая у кого-то за спиной, то подпрыгивая рядом с кем-то еще. Порой он замирал, часто моргая. Спустя некоторое время он начал медленно, воровато пробираться вперед с гримасой вдумчивой озадаченности на лице — как леопард, который не совсем уверен, что только что видел в полумиле впереди, на раскаленной и пыльной прерии, полупустую банку «Вискаса».

— И сумка тоже не моя, — неожиданно объявил Артур.

Тем самым выведя Форда из медитационного транса. Форд злобно обернулся к Артуру.

— Я не о полотенце, — сказал Артур. — Мы уже установили, что оно не мое. Вся закавыка в том, что сумка, куда я хотел положить это полотенце, которое не мое, тоже не моя, хотя сходство поразительное. Мне это кажется чрезвычайно странным, тем более что сумку я сшил на доисторической Земле своими руками. И камни тоже не мои, — добавил он, вытащив из сумки горсть плоских серых камешков. — Я собирал коллекцию интересных камней, а эти, сразу видно, сплошная скука.

Восторженный рев, прокатившийся по трибунам, заглушил все, что Форд имел сказать по поводу этой информации. Крикетный мяч, встреченный с таким восторгом, свалился с небес прямо в загадочную кроличью сумку Артура.

— Это, сказал бы я, тоже очень любопытный случай, — заявил Артур, поспешно закрыв сумку и прикинувшись, что высматривает мяч на земле. — По-моему, его здесь нет, — сказал он мальчишкам, которые немедленно столпились вокруг него, — вероятно, он куда-то откатился. Судя по всему, вон туда. — И указал в ту сторону, куда хотел бы спровадить ребят.

Один мальчишка озадаченно посмотрел на него:

— У вас все в норме?

— Нет.

— Тогда почему у вас в бороде кость?

— Я воспитываю в ней смирение с любым местоположением, — произнес Артур, сам собой гордясь. Самый подходящий афоризм, чтобы заронить в молодые умы искру вдумчивого отношения к жизни.

— Ого, — сказал мальчишка, глубокомысленно склонив голову набок. — Как вас зовут?

— Дент. Артур Дент.

— Ты козел, Дент, — проговорил мальчик. — Никчемная дырка от бублика.

Произнеся эти слова, мальчишка посмотрел на что-то за плечом Дента, демонстрируя, что вовсе не торопится скрыться, а затем ретировался, почесывая нос.

Внезапно Артур вспомнил, что через два дня Земля погибнет, и впервые испытал при этой мысли некоторое утешение.

Принесли новый мяч, игра возобновилась, солнце продолжало светить, а Форд все скакал и скакал на месте, мотая головой и моргая.

— Ты что-то придумал, правда? — спросил Артур.

— Мне кажется, — сказал Форд тоном, обещавшим (как уже было известно Артуру) какое-то чрезвычайно непонятное продолжение, — что вон там какое-то ННП.

Он указал, что понимает под термином «вон там». И что любопытно — направление, в котором указала его рука, не совпадало с направлением его взгляда. Артур сначала посмотрел вслед за указующим перстом — на табло, а потом туда, куда Форд глядел, — на поле и кивнул, пожимая плечами.

— Какое-то «что»?

— ННП.

— Н?

— …НП.

— А это что?

— Не Наша Проблема.

— А, ну и ладно, — промолвил Артур с облегчением. Он понятия не имел, куда клонит Форд, но по крайней мере инцидент казался исчерпанным. Но радовался он зря.

— Вон там, — сказал Форд, вновь указывая на табло и глядя на поле.

— Где?

— Там.

— Вижу, — покривил Артур душой.

— Серьезно?

— В смысле?

— Ты ННП видишь? — терпеливо спросил Форд.

— Я думал, ты сказал, что это не наша проблема.

— Она самая.

Артур кивнул — медленно, опасливо, с безмерно дурацким выражением лица.

— И я хочу знать, можешь ли ты ее видеть.

— А ты видишь?

— Да.

— Ну и как она выглядит?

— Ну а мне-то откуда знать, идиот? Сам видишь — сам и описывай.

В висках у Артура раздался привычный тупой звон, очень часто сопровождавший его разговоры с Фордом. Его мозг замер, как щенок, испуганно забившийся в угол. Форд взял его за руку.

— ННП — это нечто, что мы не можем увидеть, или не видим, или то, чего нам не дает увидеть наш мозг, потому что мы считаем, что это не наша проблема. Вот как расшифровывается ННП. Не Наша Проблема. Мозг просто вымарывает эту штуку из поля зрения, точно слепое пятно. Даже если ты посмотришь прямо на ННП, то все равно ее не разглядишь — если только не знаешь заранее, как она выглядит. Единственная надежда — застичь ННП врасплох краешком глаза.