Миров двух между...

– После опознания на экране была его фамилия, – напомнил я.

Сабовчик закивал:

– Извините, я помню – Веркрюисс. Ну вот, стали они о чем-то с Гуго разговаривать. Вижу, Гуго горячится, ничего доказать этому Веркрюиссу не может, решил прийти ему на подмогу. Конечно же у меня никаких подозрений не возникло. Подошел. А он убеждает Гуго, что их бот не подвержен воздействию радиации, и просит пропустить через полигон. Вежливо так. Тем временем все наши ребята подошли, давай наперебой уговаривать Веркрюисса, чтобы они обогнули полигон западнее. А им, видно, только этого и надо было. В общем, я только боковым зрением уловил, как бот, мгновенно набрав скорость, несется на нас. Да! Я еще заметил странную реакцию Веркрюисса – он вдруг упал на землю. Другие ребята тоже почуяли недоброе, успели отпрыгнуть, а Гуго замешкался, и бот шибанул его в плечо. Пока мы в себя приходили, выскочил этот – Айкен. Я бросился к нему, но ничего не успел сделать, как он послал меня в нокаут. Вначале под глаз дал, потом в солнечное сплетение…

От обиды на глаза Сабовчика навернулись слезы, и договорил он уже совсем упавшим голосом:

– Очнулся, бластера нет, все наши кто где… Больше всех досталось Гуго, он только в госпитале пришел в сознание, и Ли, ему этот злодей из бластера вскользь руку опалил, теперь, наверное, трансплантацию кожи будут делать…

– М-да, – проронил я.

Сабовчик воскликнул:

– Вы не думайте! Я уже предложил свою кожу!

– Почему никто из вас не применил бластер, ведь инструкция обязывает сделать это в случае экстренных обстоятельств? – без интонации спросил Дэйв.

– По живым людям?! – искренне возмутился Йожеф.

– Теперь у этих «живых людей» шесть бластеров, – подытожил я.

Видимо, врачи снабдили тело Сабовчика датчиками, потому что в дверях появилась медсестра. Ее лицо было строго.

– Простите, я вынуждена прервать вашу беседу, она отрицательно сказывается на состоянии нервной системы больного.

– Какой я больной?! – вспыхнул Йожеф, но тут же поник под мягким, но настойчивым взглядом карих глаз медсестры.

Главное мы узнали – на пост совершили нападение Веркрюисс и его сообщники. Поэтому не стали больше тревожить ни нервную систему Йожефа, ни его коллег и, поспешно оставив госпиталь, оседлали бот.

Взмыв в небо, мы связались в шефом. Но Владимир Семенович ничем не мог нас порадовать. Беглецы как в воду канули.

– Асен, поговори с Борручагой, он ждет тебя на Сейшелах, – сказал шеф, потом обратился к Каллагану: – Дэйв, закинь его на острова, а сам возвращайся в Неваду, возглавишь операцию по захвату.

– Но, Владимир Семенович, – попытался возразить я.

Шеф язвительно оборвал меня:

– Хочешь сказать, что твой заместитель не справится?..

Этого я не только не хотел сказать, но и не думал ничего подобного.

Поэтому согласился с шефом:

– Задача ясна.

– Ну вот и славно.

Дэйв торопился вернуться в Неваду и гнал бот на предельной скорости.

Приземлив его рядом с домом профессора Батгуула, он коротко распрощался со мной, захлопнул колпак, и бот ушел вверх. Навстречу мне вышел высокий брюнет в рубашке навыпуск и коротких шортах.

– Привет, Карл, – сказал я. – Как успехи?

Карл молча развел руками. Я полюбопытствовал, чем занимается другой член моей группы – Алексей.

– Продолжает допрашивать отшельников, – ответил Карл. – А я вот сижу здесь без дела, если не считать десятка партий в настольный теннис с Борручагой.

– Он способен играть после смерти учителя? – удивился я.

– Заставил играть почти в приказном порядке, уж слишком он тяжело все переживает, а так хоть какое-то отвлечение от мыслей.

– Хорошо, ступай на помощь Алексею, а я за тебя посижу без дела.

Карл обрадованно бросился исполнять поручение, а я вошел в дом.

Борручага оказался щуплым смуглолицым человеком с полысевшей до времени головой. Он стоял посреди просторного холла и сосредоточенно крутил в руках ракетку. Моих шагов он даже не расслышал.

– Добрый день, – негромко сказал я.

Услышав рядом с собой незнакомый голос, Борручага вздрогнул, поднял на меня печальные маслянисто-черные глаза. Я представился и спросил:

– Ну, кто побеждает в теннис – Карл или вы?

– Побеждает?.. Не-е знаю…

Сказав еще несколько ничего не значащих фраз, на которые ученик профессора отвечал робко и неуверенно, словно не понимая, о чем с ним говорят, я перешел к делу:

– Рауль, вы часто посещали профессора?

– Н-нет… не очень… Последний раз был, кажется, месяца три назад.

– А с Веркрюиссом вы были знакомы?

– Да, конечно, мы вместе с ним учились в классе профессора, это был любимый ученик Батгуула… Давно был любимым учеником, а потом, потом они…

Я уже знал, что было потом, и спросил:

– Может, в последнее время у них отношения изменились в лучшую сторону?

– Да, да… Вы правы. Профессор, кажется, даже простил его. Они часто беседовали. Веркрюисс, по словам профессора, изменился, с возрастом понял свои заблуждения.

– Профессор знакомил его со своей работой?

– С теоретической частью. Впрочем, я точно не знаю, может, и с практическими разработками… Хотя Веркрюисс и сам был достаточно осведомлен, он ведь когда-то был правой рукой Батгуула.

– Веркрюисс – способный ученый? – этот вопрос давно интересовал меня.

– Не то слово! Талантливый!

Внезапная запальчивость собеседника немного покоробила меня.

– Может, гений? – едко осведомился я.

– Н-нет… Гений – он для всех, а Веркрюисс был для себя…

Мне стало неловко за свою несдержанность, и я погасил смущение вопросом:

– Профессор был доверчивый человек?

– К сожалению… Он очень добрый, а добрые всегда доверчивы. К тому же он был поглощен наукой, помимо нее, ни о чем не думал.

– Веркрюисс способен довести машину до конца?

Взгляд собеседника стал еще более горестным:

– Право, не знаю… Неизвестно, в какой стадии была работа, ведь исчез индивидуальный компьютер профессора, а там выкладки… Исчезли опытные блоки…

Я помрачнел:

– Сколько понадобится времени на доводку?

Борручага не расслышал вопроса, продолжал развивать свою мысль.

– Самое ужасное то, что у профессора все было в одном экземпляре – и опытные блоки, и расчеты…

– Сколько времени может понадобиться Веркрюиссу? – напомнил я.

– Что?.. А-а-а… времени… Н-не знаю… Если Веркрюиссу было далеко до профессора в области теории, то в реализации практических задач он, пожалуй, на сегодняшний день самый сильный среди ученых…

– Что может ему помешать?

Борручага с надеждой взглянул на меня:

– Только вы…

– Я не об этом. Какие технологические или… научные проблемы могут приостановить работу?

– Право, я затрудняюсь… Последние семь лет я занимался совершенно другой областью знаний… Может, недостаток ирия?

– Извините, – сказал я и, отойдя в сторонку, связался с шефом.

– Все понял, – быстро ответил Владимир Семенович, выслушав мое сообщение. – Сейчас распоряжусь усилить контроль за всеми хранилищами.

Отключив связь, я вернулся к Борручаге:

– А у профессора был запас элемента для проведения экспериментов?

– Да, но, похоже, они до него не добрались. Это единственный блок дома, куда посторонний не может проникнуть, дверь закодирована на появление профессора. Раскодировать ее может только Совет.

– Или маленький ядерный взрыв, – грустно пошутил я, вспомнив о захваченных отшельниками бластерах.

Мы надолго замолчали.

Незаметно наступил вечер. Потом ночь. Никаких обнадеживающих сведений не поступило. Я дал распоряжение Карлу и Алексею отдыхать, а сам вышел прогуляться возле дома. В одной из темных аллеек заметил чей-то силуэт.

– Кто здесь?

– Это я, Борручага.

– Не спится?

– Никак не могу заснуть. Все думаю об этих мерзавцах. Пойти на такое!.. Ведь это страшнее любого убийства. Они уничтожили не только великого человека, они захватили его мысли, плод многолетней работы, достояние всего человечества! Неизвестно, отыщется ли в ближайшее столетие такой могучий ум, который сможет постигнуть то, чего смог добиться профессор?!