Половинки космоса

Даже сейчас при одном только воспоминании об этом запахе кожа покрылась мурашками и заныли зубы. Кима передернуло.

Нет.

Никогда больше!

Никогда больше он не даст себя уговорить, пусть другие их обучают, а с него хватит.

Это же просто выше сил человеческих – целыми днями быть рядом, но держаться на расстоянии и помнить, все время помнить, что они – не люди, и если поддашься магии запаха, голосов и движения – просто сойдешь с ума, как сошли уже многие, кому по долгу службы приходилось часто общаться с джи и кто не сумел удержаться на расстоянии.

Конечно же, сами джи ни в чем не виноваты, просто очередная насмешка Аллаха, создавшего их такими привлекательными для людей – и при этом такими опасными. Но можно понять и предков, объявивших их исчадьями ада. Хорошо еще, что не истребили полностью, как собак, когда научные достижения позволили обходиться без вынужденного симбиоза. Предков можно понять, им даже и в голову не приходило, что космос должен быть открыт для всех – в том числе и для джи.

– О! – воскликнул Али, раздувая ноздри. – Твоя Перлита сейчас гулять пойдет. Пошли глянем!

Ким обернулся, посмотрел встревоженно. Но Али особой торопливости не проявлял, просто отлип от перил и теперь миролюбиво ждал, ссутулившись и почти касаясь пальцами длинных рук бетонного пола. Вроде бы никаких признаков волнения, только вот ноздри по-прежнему расширены.

Али был из новошимпов последнего поколения, у них сильно развиты интуиция и чувство опасности. И расширенные ноздри – естественная реакция организма на внутреннюю тревогу, рефлекс, своего рода атавизм, вроде бы и ненужный уже, но сохранившийся.

Если шимпа что-то тревожит – лучше пойти проверить.

Дверь в зал связи была кодовой, дань паранойе и маразму. Ну откуда здесь, на тупиковой смотровой галерее, давно уже превращенной сотрудниками в курилку, взяться посторонним, если выход сюда возможен только через этот самый зал, куда без допуска все равно не попасть? Так нет же – и на входе, и на выходе требовалось предъявить ДНК для проверки соответствия. Плевать на карточку, как это сделал Али, Ким не стал, просто потер ее пальцами, сильно стискивая – обычно микрочастиц кожи вполне хватало для опознания. Дверь, подумав немного, снисходительно убралась в стену. Нежно-голубенькую такую и еще попахивающую свежей краской.

В центре оказалось довольно спокойно – ну, во всяком случае, не намного более нервно, чем обычно. Народ, конечно, напряжен, но напряжен по-рабочему, без лишней паники. Голоса несколько повышены, но истерики в них не слышно. Вон и Демыч из угла улыбается и кивает на большой экран – все в порядке, мол.

Демыч всегда улыбается, такой уж он.

Он и тогда улыбался, когда суставчатая хватательная конечность младшего райра протянулась в сторону кривой надписи на стене дежурки и голос из автопереводчика благожелательно поинтересовался:

– Это что? Понимать как?

Оба райра оказались чудовищно любопытными, но младший особенно. Все восемь его верхних конечностей постоянно указывали то на одно, то на другое, сопровождаясь неизменным:

– Это что? А это? Что?

Если что-то в ответе казалось ему непонятным, украшенная длинными шипами птичья голова склонялась к левому или правому плечу, круглый глаз на секунду затягивался мутной пленкой, и тут же следовало уточнение:

– Понимать как?

И приходилось повторять все сначала – но уже другими словами, стараясь говорить медленно и четко.

Может быть, и остальные наблюдатели оказались такими же приставучими занудами, этого Ким не знал, поскольку ему достался именно младший райр, полностью поглотив все внимание. Его имя Ким даже не попытался запомнить, звучало оно в неразличимом для человеческого уха диапазоне, а из перевода понятным оказалось лишь одно слово – «младший». Ким его так для себя и окрестил «младший райр».

И объяснял, стараясь не выдавливать слова сквозь зубы, что да, они сейчас проезжают мимо памятника темным векам. Тогда на этом месте находилась резервация для джи, времена были трудные, к джи относились плохо, считали вампирами, высасывающими из людей жизненную силу, и потому содержали в специальных заведениях (видите, мы не скрываем!). Да так и понимать – джи тогда были совершенно бесправны, не то что сейчас, их могли купить, продать, держать дома или выгнать на улицу, если поведение джи чем-то не устраивало хозяина. Как кошек… Кошка – это зверек такой. Домашний, многие любят. Нет, не разумный. А джи – разумные, мы это признали уже давно, но тогда были темные века, совершалось много ошибок. Сейчас все совсем не так, вот, посмотрите, мы как раз выезжаем на границу их города… Это птица. Нет, она не разумна, просто летает. Это граница с городом джи, разделение пока еще существует, но оно далеко не такое жесткое, как было раньше… Да, это они, видите, они совершенно спокойно ходят и по нашей части города, в темные века подобное было бы невозможно, а сейчас… Это дерево. Ну, дерево, растение такое… Это мячик. Игрушка. Это намазхолл, там на рассвете люди собираются, вам потом эфенди лучше объяснит… Это степь. Трава. Нет, она не разумная, просто растет. Это завод, он далеко и почти весь под землей, поэтому и кажется таким маленьким, там топливо делают для наших ракушек. Это? О, а это мы уже приехали! Это цветы, ими гостей встречают, обычай такой…

Они уже выгружались из доставившего их с дельфийского запуска спецавтобуса, и Ким был так рад окончанию все нервы вымотавшей экскурсии, что не сразу понял, почему вдруг так побледнел обернувшийся к нему Король Лев. Король смотрел куда-то мимо Кима, чуть выше его плеча, и глаза Короля потихоньку становились круглыми.

– Это что? – благожелательно спросил младший райр. – Понимать как?

И ткнул суставчатым двупальцем туда, куда смотрел Король.

Вот тогда-то Ким и обернулся, ничего еще не понимая. И обмер, увидав на стене будочки дежурного эту кривую надпись.

«Запердолим джи!»

Это был конец. Можно хоть до посинения доказывать, что люди стали другими, что времена дискриминации и рабства в прошлом, но одна эта сделанная каким-то уродом надпись перечеркивала все доказательства. И мысли сразу понеслись куда-то в сторону – Ким отчетливо понял, почему надпись не заметили ранее. При закрытых створках стена дежурки почти вплотную прилегала к воротам, оставалась щель сантиметров десять, а обе створки целиком открывают редко, лишь по таким вот торжественным случаям, обычно одной лишь левой пользуются, и дежурка остается под прикрытием, она же справа расположена…

Это конец…

– Это наш слоган. Правда, хорошо получилось?

Ким обернулся неловко – ноги были словно чужие.

Демыч стоял и улыбался, спокойно так, как ни в чем не бывало. Посматривал то на любопытных наблюдателей, то на надпись и выглядел при этом таким довольным, словно это он сам ее сделал и теперь любуется произведенным впечатлением.

– Понимать как? Что есть слоган?

– Девиз нашего Проекта. Джи – это сокращение от их самоназвания. А запердолим… это такое сленговое, труднопереводимое… ближайшие аналоги одного из значений – закинем, забросим, вытолкнем.

Райр по-птичьи склонил шипастую голову, словно прислушиваясь. Уточнил:

– Есть другие?

– Конечно! – Демыч улыбался по-прежнему, глядя на райра честными глазами. – Доставим, так сказать, всеобщее удовольствие.

Самое главное, что он ведь не соврал – ложь райры чувствуют. И очень не любят…

Сейчас один из райров восседал в огромном кресле у самой стены и бдил, поворачивая голову на тонкой шейке то влево, то вправо. Больше Чужих в ЦУПе не было – оба дзелка взирали с орбиты, йо и второй райр дежурили на посадочной площадке, а где обретались прочие, Ким не знал, да не очень-то и стремился узнать. Ему и одного райра вполне хватало.

– Красиво, правда?

Али смотрел на большой экран, где упакованная в неуклюжий серебристый скафандр фигура неторопливо выдавливала себя из овального люка на черный бархат открытого космоса. Модуль, освобожденный от носителей и несколько скрученный по спирали, действительно напоминал морскую раковину. Да и шарообразная фигура в отливающем перламутром скафандре вызывала отчетливые и однозначные ассоциации, так что назвавших ее Жемчужиной можно понять. Свои-то аутентичные имена у джи вообще кошмарны – эту, например, Лапусиком звали. Конечно же, нельзя было допустить, чтобы в историю она вошла под таким именем, первый космонавт-джи – и вдруг Лапусик! Когда стало понятно, что она опережает всех из своей группы на порядок, – имя поменяли. Задним числом оформили новые документы, и теперь она везде проходила как Жемчужина. Слишком помпезное имя, кто спорит, но джи вроде бы не возражали, а Лапусик-то и вообще ни в какие ворота…