Аукцион Грёз

На Авроре жуков не любили; на этой планете подавай все самое основательное, могучее и практичное. Разведывательный сверхлегкий однопилотник для атмосферных планет - своего рода экзотика. Но на мое счастье, жуками увлекся один из старших офицеров, и я напросился к нему на спецкурс. Убил на тренажере больше пятисот часов, был допущен к полетам, и с тех пор с жуками не расставался нигде и никогда.

Подо мной сперва размоталась кривоватая спираль Ленты, затем широким кругом я облетел все карьеры, стянутые, словно светящимися ниточками, к фактории, пестрящей разноцветными огоньками.

Я поднялся повыше, подивился температуре за бортом и, чтобы не обледенеть, стрелой помчался к цели. Дух захватывало от ощущения скорости, которая в миниглайдерах воспринималась намного острее, чем в обычных.

Ночная Греза точно так же будоражила бы воображение поэта, как и Греза днем. В какой-то момент я заметил характерное серебрение, которое ночью было даже более привлекательным, и, мстительно стиснув зубы, пронзил предвестник слота насквозь. Получите!

Полет удался; звезды словно обступали мой легкомысленный летательный аппарат. Я чувствовал себя могучим, стремительным королем здешней атмосферы…

Пока меня не накрыла впечатляющая тень.

Прямо над жуком, который тут же показался мне крошечным и беззащитным, летело что-то громадное. Сквозь звукоизоляцию машины я ощутил нечто вроде писка, вибрацию атмосферы; это было очень характерное ощущение, крайне неприятное для физиологии человека. Нам продемонстрировали и предложили его запомнить на спецкурсе; так вибрировали крылья богомола.

Я посмотрел вверх, насколько мне позволяли ложемент и лобовое стекло. Потом включил обзор верхней камеры.

Да, это был богомол. Гигантская тварюга, высокоразумная, совершенно кошмарная на вид, с размахом крыльев порядка шести метров.

Богомол шел выше меня метров на семь-восемь, чуть левее. Не приближался и не удалялся.

Я не слишком обрадовался эскорту, но и не испугался.

Богомолы никогда не тронули ни единого человека, они были так добры и мудры, невзирая на их жуткий вид, что даже детки наших миров их не боялись. Сами себя они называли не иначе, как пастыри человечества. Их цивилизация была самой древней в обитаемом космосе.

Осталось их очень мало; и они редко выбирались со своей планеты в сердце Чертовой Туманности. В каждый контакт непременно сообщали, что путешествуют с миром, ибо ощущают свою ответственность за неразумных хомо. Некоторые народы так называли их пастырями, иные - проповедниками. Куда бы ни попал богомол, если он был снабжен специальным приспособлением, позволяющим использовать речь - он говорил. В основном о том, сколь осторожными следует быть людям, чтобы не последовать за древними, исчезнувшими цивилизациями. О мире и взаимопонимании, о прощении, принятии.

И “Ирбис”, и летяги отслеживали контакты с богомолами. И меня не предупреждали, что тут будет один из представителей этого народа.

Мы неслись двумя стремительными тенями, разрезая ледяной воздух, распарывая вуаль полупрозрачной серебристо-сиреневой дымки. Наверное, это было до жути красиво.

Впрочем, мне вскоре надоело лететь с сопровождением. Общаться с богомолом не было никакой возможности; я резко вильнул вбок и дал ускорение. Ни один живой организм в атмосфере с миниглайдером по скорости не сравнится, даже такой совершенный, как богомол; беззвучный и еле видный, неразличимый для большинства радаров, я оставил богомола далеко позади. Затем несколько раз сменил курс, и, убедившись, что разумное насекомоподобное за мной не следует, ускорился еще раз и быстро добрался до “Левиафана”.

Левиафан темной тушей распростерся на теле планеты. Казалось, он сопоставим с ней в размерах…

Нет, не перестаю удивляться мощи, мудрости и глупости людей. А также силе их богатырского замаха. Никто, кстати, не удивляется, что первый “Левиафан” был спроектирован и выстроен на Гее, точнее, в пространстве недалеко от ее спутника.

Идея, что Порт сокровищ может быть спрятан в гигантском корабле, пришла мне в голову, как только я его увидел. Идеальная база: толстый металл, убежище, куда никто не лазает, по сути бункер. Кроме того, остальные возможные версии я уже отфильтровал и практически не сомневался в своих выводах.

С одного края “Синий кит” зарос лесом ледяных деревьев, и казался мохнатым. Туша буквально затонула в снегах и льде, а с высоты я отчетливо разглядел плавные контуры постепенно сглаживающегося кратера. Когда корабль упал, была катастрофа планетарного масштаба.

Я присмотрел с высоты длинную щель, широкую, ощеренную острыми краями разошедшегося, лопнувшего металла. Сделал три круга над “Левиафаном”, применив все имеющиеся в моем распоряжении сканеры, и наконец, юркнул внутрь.

Жук прошел в самый край щели. Толща корабля производила еще более апокалиптическое впечатление, чем весь корабль с высоты. Толщина брони - а в те времена не полагались на силовые обтекатели, и противостояли метеоритам и космической пыли грубой физической силой - метров шесть-семь, и дальше примерно такой же слой внутренних коммуникаций. Трубы, кабели, решетки, переходы, клапаны… сколько было снято в свое время фильмов-ужастиков о всякой инопланетной дряни, заведшейся на корабле, и о заблудившихся механиках “Левиафанов” - не счесть. Некоторые, наиболее удачные саги о героических космопроходцах и по сей день смотрят. “Десять тысяч километров под броней”, “Призрак черного космомеханика” и прочее. Я и сам смотрел это старье и переснятые заново фильмы, и не без удовольствия, особенно в детстве. Никак не мог подумать, что мне доведется увидеть последний “Левиафан”…

Это было изумительно, классно и завораживающе. Повороты и коридоры, новые трещины и бесконечные стены серого металла, которые я освещал включенным на треть мощности прожектором. В глубине Левиафана не работали никакие из его собственных приборов и коммуникаций - тьма была совершенной и абсолютной. Хотя для строительства Градов дедушку космокораблестроения не разоряли - Грады было выгоднее пригнать готовыми, собранными в более комфортных мирах, чем мастерить на коленке тут. Он, похоже, умер сам. Один за другим отказывали приборы, гасло освещение, потом контрольное освещение, потом аварийное…

Пришлось скинуть скорость и положиться на качество приборов.

Полчаса, час. Громадной ночной бабочкой я беззвучно кружил, вылетал наружу под изумительные звезды Грезы, залетал вновь, проходил вдоль “Левифана” от носа до кормы и наоборот… Многое было снято исследовательскими экспедициями, и все же кое-где сохранились интерьеры, отделка, остатки оранжерей, остатки огромных актовых залов, лабораторий, ангары…

Но по большей части я видел серые стены, с выдранными панелями, с такими же серыми, заросшими патиной от времени коммуникациями.

И, как всякий труд, мой поиск увенчался успехом.

Я нашел.

Все-таки Порт сокровищ излучал тепло, как ни стремились его конструкторы сохранить все до последней калории внутри.

Тут пришлось притормозить.

Дважды просчитав все заходы, просканировав трещины и коридоры древнего корабля вокруг Порта Сокровищ, я прилепил глайдер к туше Левиафана. Мой жук словно вжался складку металла, вцепился в нее.

Я покинул миниглайдер, проверил снаряжение. И спустился внутрь на тончайшем липком полимерном тросе, буквально паутине. Далее следовало идти самому, а не маячить на жуке.

Десять минут. Двадцать…

Хотя этого и не могло быть, мне казалось, что, пройдя очередной поворот, я задохнусь от постоянной темноты и пестрых схематичных картинок, транслируемых на очки. Надо чаще использовать такое снаряжение…

Порт Сокровищ представлял собой средних размеров кораблик, неплохо вооруженный, но, в общем-то, ничего особенно из себя не представляющий. Не яхта, но и не крейсер, скорее вооруженный броневичок. Он висел в огромном, ярко освещенном ангаре. В стороне на приличном удалении друг над другом располагались несколько широких трещин во внутренних переборках “Левиафана” и в его броне, одна над другой, через которые корабль сюда и зашел. Я их не видел сейчас, но проверил их еще на жуке, и убедился в справедливости своего предположения.