А вот еще...

Мерцающая голограмма, сидевшая, скрестив ноги, в изножье койки, нахмурилась, поворошив память Артура.

— О, — произнесла она. — Драже. На какую-то наносекунду мне показалось…

— Где бы я ни оказывался, всюду появляются какие-нибудь злобные пришельцы и разносят все к чертовой матери. Взрывают или сжигают.

— Но не вас, — заметила Фенчёрч.

— Что?

— Вас не взорвали и не сожгли. Вы прожили долгую, насыщенную жизнь, а теперь начали новую.

Артур нахмурился.

— Да, но… Это был возраст, когда заставляют спать в длинной ночнушке или в пижаме. Можно ли ощущать себя несчастнее? Лежать, можно сказать, связанным…

— Большая часть вашего вида погибла, — перебил компьютер именно в той манере, как это в воспоминаниях Артура сделала бы Фенчёрч. — У вас имелся один шанс выжить из миллиарда, но вы выжили. Дважды. Мне это представляется везением. Такое чаще случается с вымышленными героями.

— Ну да, но…

— А еще у вас красивая дочь.

— Да. Только характер тяжелый.

— Правда? Странно для подростка. Пожалуй, вам и впрямь хронически не везет.

Артур ощущал себя совершено раздавленным. И как, скажите на милость, себя ощущать, если по тебе проехали катком? И тут голографическая Фенчёрч расстроила его еще сильнее, высказав довольно неочевидную мысль. Ну, не то, чтобы совсем уж дурацкую фразу типа «Ой, смотри! Обезьянка!», но ненамного менее причудливую ерунду.

— «Страсть» может быть как существительным, так и наречием, — сообщила она.

— Ясно, — машинально отозвался Артур и тут же опомнился. — А как насчет «удачи»?

— Ну, разговор у нас поверхностный, правда? Так вот, это именно то, что вы хотели знать.

— Что такое «страсть»?

— Да. И почему вы ее, похоже, не утратили.

Артур почувствовал, что сердце его забилось чуть быстрее, так подействовала на него эта истина.

— А ты знаешь? Можешь мне сказать? Только без цифр и формул, пожалуйста.

Фенчёрч почесала лоб, от чего изображение заискрилось.

— Я могу объяснить значение слова «страсть» — все словарные трактовки, синонимы и тому подобное. А также могу рассказать все об эндорфинах, нервных окончаниях и мышечной памяти. А вот сердечное томление остается для меня загадкой. В конце концов, я ведь всего лишь компьютер, Артур.

Артур привычно скрыл разочарование потиранием рук и покусыванием губы.

— Да конечно. Ничего страшного.

— Я изготовлена, чтобы жить вечно, а вы — чтобы просто жить.

— Это что, лозунг Кибернетической Корпорации Сириуса? — нахмурился Артур.

Фенчёрч подкрасила две группы пикселей, изобразив румянец.

— Возможно. Все это означает, что целая рекламная фирма полагает, будто вы в это поверите.

— А… Значит, никаких ответов.

— Одни вопросы.

— А мне казалось, главного вопроса мы так и не знаем.

Фенчёрч внимательно изучала ногти.

— Главный вопрос для каждого свой. Для меня, например, это период полураспада топлива в корабельном реакторе. На самом-то деле меня изготовили вовсе не для вечной жизни, это просто рекламный лозунг такой.

— И какой же ответ на вопрос о полураспаде?

— Не знаю. Эта чертова штука использует божественную магию. Ей полагалось заглохнуть еще десять тысяч лет назад.

— Значит, ты ответов тоже не получила?

— Ни фига.

— Мы ведь просто разговариваем, да?

— Вроде так.

— Похоже, здесь все рассчитывают на Тора. Я знаю, он был прежде твоим боссом, но мне он представляется чудовищным занудой.

Фенчёрч мечтательно прикрыла глаза.

— Занудой? Нет. Он был замечательный. Божественный.

Такого выражения на лице реальной Фенчёрч Артур ни разу не видел.

— Мне кажется, по этому вопросу мы с тобой расходимся.

— Очень хорошо, Артур Дент. Могу я выбрать из вашей памяти другую тему для разговора?

— Хорошая мысль.

Несколько мгновений компьютер рылся в его воспоминаниях.

— Не хотите ли чашечку чая? — спросил он наконец.

— Наконец-то вопрос, на который я могу ответить, — улыбнулся Артур.

Асгард

Необходимое пояснение.Асы всегда раздували чудеса Асгарда неадекватно их реальным достоинствам. Так, например, Бальдуру, сыну Одина, приписываются следующие слова: «Все здесь огромно, величественно и ослепительно. Вам, смертной мелюзге с вашими жалкими постройками и скарбом даже представить себе невозможно, что такое настоящее великолепие. Великолепие Асгарда свело бы вас с ума… впрочем, есть у нас такие штучки, типа эликсиры, которые вернули бы вам ваши жалкие умишки. Что еще у нас такого… ну, например, космическая корова, слизавшая весь лед с Валгаллы, или тот старикашка, из подмышки которого родился Одинов папаша. У нас в Асгарде такое в порядке вещей».

Примерно такая болтовня в свое время побудила Боума Катарси, харизматичного главу культа агностиков с Горризонии, тайком пробраться в Асгард, чтобы увидеть все это своими глазами. На планету богов он попал, спрятавшись в живот козлиной туши. Вот что гласит расшифровка передачи, которую он вел с поверхности планеты: «…вонь стоит почти невыносимая, но я постараюсь вытерпеть ее ради вас, друзья мои. Ничего удивительного в том, что в этих богов больше никто не верит, так от них несет. Что-то потрескивает… уж не огонь ли? Пожалуй, пора достать нож и выбираться отсюда, пока тушу не нанизали на вертел. Сейчас… сейчас… нож… Где этот чертов нож? Я же точно помню, что взял его, сунул в карман треников. Ох, черт. Зарк! Я же в джинсах! Огонь все ближе, я уже ощущаю жар. Помогите! СПАСИТЕ! Я верю, верю! Не ешьте меня, пожа…» — дальше слова Боума Катарси сделались неразборчивы, за исключением двух: «ой, ноги» и «мамочки!» На протяжении следующего десятилетия после жертвоприношения Боума на его родной планете расцвел культ поклонения асам, а самой популярной надписью на футболках стали слова «Я ВЕРЮ. НЕ ЕШЬТЕ МЕНЯ».

В общем, все это говорится к тому, что во времена Боума Катарси об Асгарде не было известно почти ничего, а в наши дни — и того меньше, поскольку ни одному смертному не удалось с тех пор побывать на Асгарде и вернуться оттуда живым, а те смертные, которые утверждают, будто это им удалось, на деле либо Один в человеческом обличии, либо просто психи.

От Моста-Радуги на поверхность Асгарда Зафод Библброкс спустился на шикарном фуникулере. Мало того, что кабина фуникулера отличалась неслыханным комфортом — на полочке даже стоял баллончик жидкости для полировки шлемов, а ноги грели задумчивого вида ящерицы, — так он оказался еще и чертовски удобным, ибо конечная станция располагалась в самом центре Валгаллы.

В напоминающей блокпост будке иммиграционного контроля сидел викинг, выказавший при виде сходящего на перрон смертного признаки некоторого удивления. Точнее говоря, он был так потрясен, что глаза его буквально выскочили из глазниц.

— Вау, — восхитился Зафод. — Гадость какая. А повторить можешь?

— Не, не могу, — отозвался викинг, возвращая глаза на место. — Побери меня Эдда, кто ты такой?

Зафод чисто инстинктивно выбрал проверенную временем тактику ответов вопросом на вопрос.

— Провалиться мне в ад, а ты кто такой?

— Здесь вопросы задаю я!

— И какие здесь вопросы задаешь… ты?

Викинг закатил глаза и издал звук, похожий на то, как беззубый старик тянет чай из блюдца.

— Ты что, нарочно меня из себя выводишь?

— А что, тебя нарочно выводят из себя?

Викинг вскочил на ноги.

— Ладно. Я мертвый викинг, меня оживили. Ясно? Мы погибаем в бою, чтобы попасть сюда — а эти сволочи оживляют нас и делают прислугой. Я был капитаном собственной гребаной ладьи. Мы неплохо порезвились в Англии, повыбивали пыль из этих саксов. А здесь меня посадили на контроль. Гребаный контроль — поверишь ли? Меня! Эрика Красную Руку! Красную, сам понимаешь, от пролитой ею крови. Не моей, чужой. — Тут Эрик замолчал, потому что глаза его выказывали явное желание вывалиться еще раз.