Клинки Ойкумены

Остальным приходилось туго.

…Карни!

Диего обернулся. Рука с рапирой замерла на полувзмахе. Донья Энкарна сидела в седле без движения, все ее тело толстым слоем покрывал гнус. Бурая масса, очертаниями копирующая человека, верней, глиняного истукана, отвратительно шевелилась. Кобылица девушки также превратилась в статую: шок сковал и человека, и лошадь. А может, здесь, в адских пределах, где дьявол измышляет самые остроумные свои шутки, животные были частью всадников, воплощенным полетом сквозь дичь и бред.

– Карни!!!

Гнус набился в рот, Диего закашлялся. Не обращая внимания на бесчисленные укусы, он бросил коня вперед. «Карни жива! Я успею!» – твердил он, как припадочный, но видел другое, ненавидя себя за это. Воображение предало хозяина, живописуя трагедию. Вот маэстро сгребает с девушки покров гнуса, пачкая ладони в крови – и донья Энкарна, легче перышка, валится наземь: мертвей мертвой, высосанная насухо ордой подлых кровопийц…

– Нет!!!

Гнедой едва двигался. Так в грезах, навеянных болотной лихорадкой, бежишь от преследователя на ватных ногах. Воздух становится водой, овсяной кашей, смолой, густеющей с каждым шагом. Быстрее! Ну быстрее же! Быстрее не получалось. Время и пространство восстали против Диего Пераля. Маэстро плохо понимал, что язвит его, побуждая рваться к Карни. Любовь? Жала комарья? Шпоры, которые он вонзает не в бока гнедого, а в собственную проклятую душу? Мутилось сознание, реальность двоилась, плыла. За степью, близким лесом, беснующимися коллантариями, из-за дочери маркиза де Кастельбро, погребенной под омерзительным курганом, проступало иное. В пустоте Космоса, что не была пустотой, в пространстве, имевшем больше измерений, чем привыкли считать люди, судорожно пульсируя, висело яйцо, сотканное из света. В яйце колыхался десяток зародышей – десять сияющих узлов, десять перекрестий силовых жил, которые сетью оплели поверхность яйца и углубились в сердцевину.

Коллант.

А вокруг яйца, бесчисленными оболочками из звездного перламутра, дрожа и волнуясь, колыхалось нечто. Флуктуация: живая? мертвая? Ни то, ни другое?! Нечто тянуло к яйцу бесплотные руки: щупальца волнового спрута, квантовые хоботы. Один хобот уже присосался к трепещущему зародышу – от узла в ненасытную утробу летели стайки исчезающе малых искорок, по дороге меняя цвет. Аквамарин, изумруд, охра, киноварь. Нечто глотало, довольно отрыгивая: киноварь, охра…

Побег на рывок. Псы настигают беглецов. Валят, рвут.

Это они, псы?

– Нет! Карни!..

Маэстро вздернул гнедого на дыбы, едва не вылетев из седла. Жеребец заржал, протестуя. К протесту животного присоединилось время – оно вновь понеслось вскачь, и Диего едва не стоптал конем яйцеголового дикаря. Чудом вывернувшись из-под копыт, парень выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу: «Куда прешь, придурок?!» Воздух заметно посветлел. С изумлением Пераль обнаружил, что может дышать – гораздо свободней, чем миг назад. Туча насекомых по-прежнему накрывала коллант, взвихривая гудящие смерчи, но возле дикаря комарья почти не было. Те крылатые смельчаки, что подлетали к татуированному коллантарию, сгорали в воздухе – россыпями золотого песка вспыхивали огоньки, словно инопланетника окружало силовое поле.

Над странно вытянутой головой мало-помалу разгоралось бледно-желтое сияние. Оно кольцом охватывало изуродованный затылок, делалось ярче, зримей. «Святой?!» – задохнулся Диего от восторга, граничившего с кощунством. Говорят, святой Юсебио, сжигавший бесов одним мановением руки, тоже был блаженным…

Более не обращая внимания на маэстро, осененный нимбом дикарь нечеловечески длинным прыжком добрался до Карни. «Он спешил к ней! – запоздало сообразил Диего. – А я, болван, едва не прикончил его!» Яйцеголовый коснулся всадницы, облепленной гнусом; нимб засиял крохотным солнцем, слепя взор. Диего успел увидеть, как рой под ладонью удивительного парня вспыхивает и сгорает. Везучие мошки, кого не тронуло очистительное пламя, торопливо взлетали, вились дымным столбом над девушкой – и уносились прочь, вливаясь в общую тучу.

Из глаз потекли слезы, под веками началась резь. Диего зажмурился, а когда вновь открыл глаза, Энкарна Олдонза Мария де Кастельбро вертелась в седле целая и невредимая, и лишь растерянно хлопала ресницами, озираясь по сторонам. Кожа девушки была чистой и свежей. Ни крови, ни следов от укусов! Туча взмыла ввысь, на миг зависла над коллантариями, запрокинувшими лица – и, словно гонимая ветром, быстро потянулась в сторону леса, вскоре исчезнув за деревьями.

– Что это было? – спросила Карни.

Ей никто не ответил.

– С прибытием. Мы на Хиззаце.

Высадка на планету прошла буднично и незаметно. Вот только что они рысью скакали по каменистой тропе, лавируя меж хаотических нагромождений базальтовых валунов и щебня – и вот уже коней нет, а под ногами лежит очень похожая тропа, только пейзаж изменился, сгладился. Низкие выветренные горы в зарослях маквиса. Ветер доносит аромат цветов, похожий на запах горячего вина с пряностями. И радужный полог над головой исчез. Вместо него – глубокая, невозможная синь, от которой захватывает дух. Такого чуда не бывает в окрестностях Эскалоны. Там небо – светлая бирюза, опаленная солнцем.

Диего пожалел о лошадях. Сейчас бы пригодились. Коллантарии, конспираторы чертовы, высадили пассажиров в безлюдной глуши. И куда теперь прикажете идти?

– Эта тропа ведет к поселку, – успокоил мар Фриш. Лицо маэстро по-прежнему оставалось для гематра открытой книгой. – Вам понадобится пройти два километра шестьсот семьдесят метров. В поселке можно поймать попутку до города. Извините, нам с коллегами надо переговорить.

Отойдя в сторонку, коллантарии зашушукались. Диего отвернулся, всем своим видом показывая, что и слышать не желает, о чем они там шепчутся.

– Карни, ты как?

– Это было похоже на сон…

– Кошмар?

– Нет, приятный сон! Я видела…

– Сеньор Пераль, сеньорита Кастельбро – гематр вернулся, не позволив Диего узнать, что же видела донья Энкарна в приятном сне, навеянном тьмой гнуса. – В компенсацию за случившийся форс-мажор и психологическую травму мы готовы вернуть вам тридцать процентов от выплаченного гонорара. Откройте универсальный счет в любом банке и перешлите реквизиты мне на коммуникатор. Сумма будет перечислена в течение суток.

Диего не нашелся, что сказать. Даже бойкая на язык Карни растеряла весь порыв. Зато у мар Фриша, как выяснилось, имелась в запасе пара слов.

– Прежде чем мы расстанемся, сеньор Пераль, я бы хотел задать вам последний вопрос. Откуда у вас рапира? Насколько я помню, вы оставили ее на Террафиме.

– Рапира? – фыркнул маэстро. – Это я у вас хотел спросить!

И привычным движением положил ладонь на эфес.

– Господи Боже мой! Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…

Псалом шестнадцатый: «Единой надеждой живу». Любимый псалом отца. Диего помнил его наизусть с детства. Даже пел в церковном хоре, когда был мальчиком и не знал, что сперва у Диего Пераля сломается голос, а потом – судьба. Падре Игнасио говаривал: «У тебя, Перальчик, в глотке ангельская свирель!» Спустя годы, услыхав, как хмурый мастер-сержант затягивает шестнадцатую «Надежду», падре зажмет руками уши: «Цыц, Перальчик! Умолкни! Ну точно волк на луну…»

– Ибо надеюсь не на силу рук и крепость власти…

Диего стоял на пороге пустой комнаты. Да, стул. Он только подчеркивал отсутствие мебели и декора – простой стул со спинкой, выгнутой по-кошачьи. Час пребывания в сей комнате, одной из дюжины помещений Доступного Унихрама, стоил больше, чем Диего мог себе позволить. Это Карни, видя, как мучится «ястреб», превращаясь в мокрую курицу, уговорила маэстро оплатить хотя бы полчаса. По понедельникам с семи до десяти утра в Унихраме были приличные скидки – это сыграло решающую роль.

Возврат части гонорара, выплаченного за услуги транспортного колланта, не слишком поправил финансовую ситуацию. Мар Фриш честно исполнил обещание, но Диего потребовал от Карни, открывшей в местном банке текущий счет, перечислить эти деньги Васко д’Авилькару. Честь маэстро схватилась в жарком бою с практичностью доньи Энкарны, и честь победила, хотя с большими потерями – вся сумма ушла дону Васко. Ушла и вернулась: получатель отказался от перечисления, не комментируя свой поступок. Честь слала бы деньги обратно раз за разом, понимая тщетность таких действий и не в силах поступить иначе, но практичность собралась с силами, перешла в контрнаступление по всем фронтам – и маэстро сдался. Единственное, он добился согласия Карни на то, что возврат будет лежать на счету в качестве неприкосновенного запаса, на черный день.