Свет

Он ни за что не полюбит такую счастливицу.

Кэрни отвернулся от спящей; его придавило тяжестью ее правоты. Он задумался о том, что увидел днем на мониторе в лаборатории Тэйта. Надо будет поговорить со Спрэйком; он уснул с этой мыслью.

Когда он проснулся, Анна стояла над ним на коленях.

– Помнишь мою шапку-ушанку? – спросила она.

– Что?

Кэрни уставился на нее, малость одурев от внезапного пробуждения. Он глянул на часы. Десять часов утра, шторы раздвинуты. Окно она тоже открыла. Комнату заливал свет, слышался людской гомон и шум уличного трафика. Анна завела одну руку за спину, а другую уперла перед собой, подавшись к нему всем телом. Ее белая хлопковая ночнушка задралась, так что стали видны груди; по каким-то сложным причинам Анна никогда не давала их трогать. От нее пахло мылом и зубной пастой.

– Мы в кино ходили, в Фулхэм, смотрели Тарковского, кажется «Зеркало». Но я не тот кинотеатр выбрала, было жутко холодно, а я час просидела на ступеньках снаружи, тебя ждала. Когда ты пришел, то увидел только мою шапку-ушанку.

– Помню я эту шапку, – сказал Кэрни. – Ты сказала, она тебя полнит.

– Лицо уширяет, – уточнила Анна. – Я сказала, что она лицо уширяет. А ты ответил, даже не задумываясь: «Она делает твое лицо твоим лицом. Подумай, Анна: твоим лицом». Ты помнишь, что еще ты сказал?

Кэрни помотал головой. Он едва помнил, как впопыхах мотался в поисках Анны по кинотеатрам Фулхэма.

– Ты сказал: «Зачем всю жизнь извиняться?»

Она посмотрела на него и после паузы добавила:

– Не могу тебе передать, как я была благодарна за эти слова.

– Я рад.

– Майкл?

– Что?

– Я хочу, чтоб ты меня трахнул в шапке-ушанке.

Ее рука показалась из-за спины – и действительно, в ней была шелковисто-серая шапка размером с кошку. Кэрни захохотал, Анна тоже. Она нахлобучила шапку и тут же словно лет десять сбросила, и улыбнулась во весь рот; улыбка была прекрасна и так же уязвима, как ее запястья.

– Никогда в жизни не пойму, зачем надевать шапку-ушанку на фильм Тарковского, – сказал он.

Он задрал ей ночнушку до копчика и потянулся вниз. Анна застонала. Кэрни еще что-то соображал и время от времени думал: «Может, этого окажется достаточно; может, ты меня наконец отпустишь, продавишь мной стенку между мной и мной».

И еще он думал: «Может, это тебя спасет от меня».

Позже он сделал телефонный звонок и в итоге встретился с Валентайном Спрэйком на стоянке такси у вокзала Виктория; два-три чумазых голубя сновали у того под ногами. У всех были искалечены лапки. Спрэйк выглядел раздраженным.

– Никогда больше не звони по этому номеру, – сказал он.

– Почему? – спросил Кэрни.

– Да не хочу я, блин, вот и все.

Он и словом не обмолвился о том, что случилось во время их последней встречи. Происшествие со Шрэндер – его побег, если угодно, – Спрэйк предпочитал замалчивать, как и сам Кэрни, что было обычно для безумия; диалог столь глубокий, что восстановить его можно – и то отрывочно, без уверенности – лишь по действиям. Кэрни усадил его в такси, и они потащились через плотный трафик центрального Лондона к Ли-Вэлли, где торговые центры и технопарки все еще были прослоены соединительной тканью жилых кварталов, ни чистых ни грязных, ни новых ни старых, населенных полдневными бегунами и полуживыми дикими котами. Спрэйк мрачно глядел из окна такси на пустые дома и стальные ограды. Он что-то шептал себе под нос.

– Ты эту штуку, Кефаучи, видел? – осторожно спросил у него Кэрни. – В новостях.

– В каких новостях? – отозвался Спрэйк.

Внезапно он указал на выставку цветов у входа в лавку флориста.

– Я думал, это погребальные венки, – сказал он, мрачно усмехаясь. – Печальные, но красочные.

После этого Спрэйк повеселел, но продолжал с презрением цедить: «В каких новостях?» – пока такси не высадило их у офисного центра «МВК-Каплан». Под конец рабочего дня там было тихо, тепло и безлюдно.

Гордон Мэдоуз начал с патентования генов, затем, после серии удачных запусков высокоспецифичных лекарств для швейцарской фармацевтической корпорации, без труда сколотил состояние. Специализировался Гордон на идеях и оригинальных кикстартерских исследованиях. Надувал невесомый прозрачный пузырь капитализации, толкал рынок вверх и снимал сливки за пару этапов до того, как пузырь лопался. Если так далеко зайти не получалось, Гордон выжимал все, что было доступно. В итоге «Мэдоуз Венчур Кэпиталс» расширилась, заняв весь офисный центр странной архитектуры (словно бутылку болтами утыкали), сверкающая громада которого неуютно маячила за металлическими фасадами корпусов «показательных производств» технопарка Уолтемстоу; и никто уже не вспоминал Каплана, озадаченного заучку с высоко задранными бровями, который, расквасив себе лоб о свободный рынок, ненадолго вернулся к молекулярной биологии, а затем продолжил карьеру в должности учителя ланкаширской средней школы.

Мэдоуз был высок ростом и худощав, почти тощ. Когда Кэрни впервые повстречал его, Мэдоуз, вдохновленный триумфами на фармацевтическом фронте, отпустил козлиную бородку интернет-стартапера и присовокупил к ней безжалостно яркую оранжево-шафрановую шевелюру. Теперь он носил костюмы от Пьомбо, а рабочее место его, откуда открывался мрачный пейзаж на обсаженный деревьями старый бечевник Ли-Вэлли, будто сошло со страниц свежего выпуска журнала «Wallpaper». Кресло от «B&B Italia» стояло перед столом, похожим на глыбу переплавленного стекла. На столе соседствовали, словно между ними было что-то общее, кубик «макинтоша» и кофеварка работы Соттсасса. [29] За столом восседал сам Гордон, с неприкрытым интересом поглядывая на Валентайна Спрэйка.

– Тебе стоило бы нас представить друг другу, – указал он Кэрни.

Спрэйк, в лифте проявлявший горячечное нетерпение, стоял у стеклянной стены здания и, прижавшись к ней лицом, смотрел, как двумя-тремя этажами ниже по каналу плывут навстречу наползающим сумеркам пластиковые упаковки размером с рефрижератор каждая.

– Вам лучше потом поговорить, – посоветовал Кэрни. – У него есть идея насчет нового препарата.

Он сел напротив Мэдоуза.

– Гордон, тебе стоит знать, что Брайан Тэйт насчет тебя встревожен.

– Правда? – удивился Мэдоуз. – Как жаль.

– Он говорит, что ты слишком гонишься за результатами. Он подозревает, что ты намерен продать нас «Сони». Мы не хотим этого.

– Думаю, Брайан…

– Стоит ли тебе объяснять, Гордон, почему мы этого не хотим? Мы этого не хотим, потому что Брайан у нас примадонна. Примадонна должна быть уверена в себе. Проведи мысленный эксперимент.

Кэрни поднял руки ладонями к себе и посмотрел на левую.

– Нет уверенности… – сказал он и, глянув на правую, закончил: – Нет и квантового компьютера.

Он повторил пантомиму.

– Нет уверенности, нет и квантового компьютера. Гордон, достаточно ли силы твоего интеллекта, дабы узреть очевидную зависимость?

Мэдоуз расхохотался.

– Думаю, ты не так наивен, каким кажешься, – сказал он. – А Брайан не так нервничает, как хочет показать, это уж точно. Теперь давай посмотрим…

Он нажал пару клавиш. На мониторе перезрелыми фруктами раскрылись электронные таблицы.

– Вы слишком быстро прожигаете инвестиции, – заключил Мэдоуз, глянув на них. Он поднял руки ладонями к себе, подражая Кэрни, и посмотрел на них поочередно.

– Нет денег, – изрек он, – нет исследований. Нам требуется приток капитала. Подобная сделка, покуда она выгодна для науки, не ограничит наших возможностей, а, напротив, расширит их.

– Чьи это наши? – уточнил Кэрни.

– Ты меня не слушаешь. Брайан станет главой отдела. Это все в пакете идет. Майкл, он сомневается в качестве твоей работы. Его тревожат идеи.

– Думаю, Гордон, ты готов нас продать. Я тебе вот что посоветую. Не делай этого.