Свет

– Не вынимай руки из сумочки, Эви, – посоветовал он. – И ничего не предпринимай.

Он смерил ее взглядом.

– Если, конечно, ты не запустила себя в культиварку.

– Ты никогда этого не узнаешь, говнюк дипнутый, – сказала она. И добавила: – Убей его, Белла.

Эд обнаружил, что смотрит поверх макушки Эви в дуло большого пистолета Чемберса, который сжимала Белла Крэй. Он пожал плечами.

– Убей меня, Белла, – произнес он.

Тиг Волдырь мгновение созерцал эту сцену, тихо пятясь. Он не выпускал руки Нины.

– Пока, Эд, – сказал он, развернулся и припустил вниз по улице. Сперва ему приходилось волочь Нину за собой, потом она словно очнулась и побежала уже по собственной воле. Они напоминали пару высоких неуклюжих птиц. Вокруг мелькал снег, частично скрывая из виду их странную побежку на непослушных ногах. Эда Читайца пронзило облегчение: он так многим был им обязан. Оставалось надеяться, что они поладят между собой, вернутся к детям и заживут счастливо.

– Пока-пока, – произнес он рассеянно. – Нырните глубже, ребята.

– Говнюк ты дипнутый! – молвила Эви Крэй.

Пушка в ее клатче громко бухнула. Сумочка взорвалась, по улице просвистел снарядик из пистолета Чемберса. Подскочив от неожиданности, Эд выстрелил Эви в лицо. Тело ее напряглось и повалилось на сестру, ударив по руке с пистолетом, так что Белла тоже выстрелила – ей в затылок. Эд отпустил Эви, позволил трупу рухнуть и наставил Белле в подбородок «хайлайт».

– Надеюсь, это была культиварка, Белла, – сказал он и предупредил: – Если вдруг ты не в культиварке, лучше брось пушку.

Белла глянула на тело сестры, потом на Эда.

– Ах ты, гребаная тварь! – сказала она. И бросила пистолет. – Тебе не спрятаться. Тебе теперь нигде не спрятаться.

– Ага, значит, не культиварка, – заключил Эд и пожал плечами. – Прости.

Он выжидал, пока не уверился, что Тиг с Ниной скрылись. Потом собрал все валявшееся на месте драки оружие и припустил по Стрэйнт в противоположную избранной ими сторону. Он понятия не имел, куда бежит; снег перешел в дождь. Он слышал, как позади орет на ганпанков Белла Крэй. Оглянувшись, он увидел, как та пытается поднять в сидячее положение тело сестры. То, что было некогда головой Эви, завалилось назад и в свете фонарей напоминало мокрую тряпку. «В упор, – подумал он. – Я ей выстрелил прямо в глаза».

16

Венчурный капитал

Вернувшись в Лондон, Майкл Кэрни запер дом в Чизвике и в тот же день перебрался к Анне.

Груза набралось немного, и это было очень кстати, поскольку Анна накапливала барахло с маниакальным пристрастием, ограждаясь им от собственных мыслей. Дом ее напоминал Крольчатник: планировка линейная, но каждая комната служит переходом из одного помещения в другое. Трудно было определить, где именно находишься. Естественное освещение практически отсутствовало. Анна сделала дом еще темнее, покрыв стены керамоплиткой оттенка желтой тосканы, а поверх наляпав бледной терракоты. Кухня и санузел были крошечные, стены ванной разрисованы бледно-голубыми рыбками. Повсюду виднелись маски, ленточки, китайские абажуры, грязные шторы, дешевые стеклянные канделябры и крупные высушенные фрукты из невиданных стран. Книги словно стекали с наклонных полок из мягких пород дерева на мелассовый паркет и дрейфовали по всему дому.

Кэрни сперва планировал спать на футоне [25] в дальней комнате, но, полежав там, обнаружил, что у него сердечко пошаливает и накатывают приступы необъяснимой тревоги. Проведя в дальней комнате пару ночей, он переместился в постель к Анне. Вероятно, это было ошибкой.

– Ой, мы как будто снова женаты, – сказала Анна утром с болезненно-ослепительной улыбкой.

Выйдя из ванной, Кэрни увидел, что Анна уже приготовила яйца пашот с тостами из черствого хлеба, присовокупив к ним такие же черствые круассаны. Девять часов утра, а на аккуратно застеленном столе стоят зажженные свечи в подсвечниках. В целом, однако, ей вроде бы стало лучше. Она записалась на курсы йоги в Уотерменовском центре современного искусства. [26] Перестала Анна и писать записки сама себе, хотя старые оставила прикнопленными на тыльной стороне двери в спальню, где Кэрни то и дело на них натыкался и чувствовал эмоциональную ответственность. «Кто-то тебя любит», – сообщала записка. Он большую часть темного времени суток проводил глядя в потолок на пятно уличного света и слушая шум транспорта в районе Чизвикского моста. Приведя нервы в порядок, он отправился к Тэйту в Фицровию.

В понедельник после обеда пошел дождь. Улицы к востоку от Тоттенхэм-Корт-роуд опустели.

В исследовательский центр, раньше входивший в структуру Имперского колледжа, а ныне сиротой пущенный в свободное плавание по волнам рыночной экономики, можно было попасть через мрачный, но чистый цоколь с недавно покрашенными черной краской железными ставнями и матовой табличкой на двери. Несколькими улицами восточнее – и квартировало бы тут литературное агентство. Вентиляторы противно гудели, через покрытые изморозью окна Кэрни заметил какое-то движение. Тихого бормотания радио тоже не было слышно. Кэрни спустился по лестнице и набрал код на панели домофона. Когда дверь осталась заперта, он нажал кнопку интеркома и стал ждать, пока Тэйт поднимет трубку. Интерком захрипел, но ответа не последовало, и трубку никто не снял.

Спустя минуту он позвал:

– Брайан!

Он снова нажал кнопку интеркома и подержал ее большим пальцем. Ответа не было. Он вернулся на улицу и попытался заглянуть сквозь ставни. На сей раз он никого не увидел. Только жужжали вентиляторы.

– Брайан?

Подождав, он решил, что ошибся и в лаборатории пусто. Кэрни поднял воротник кожаной куртки и пошел в сторону Центр-пойнт. Не успев дойти до конца улицы, он додумался позвонить Тэйту домой. Ответила жена Тэйта.

– Нет, совсем не здесь, – сказала она, – и я рада это сказать. Он ушел, когда мы еще спали.

Поразмыслив, она сухо добавила:

– Если вообще приходил этой ночью. Когда увидишь, скажи, что я забираю детей в Балтимор. Так и передай.

Кэрни уставился на телефон, пытаясь вспомнить, как ее зовут или как она выглядит.

– Ну, – продолжила она, – в общем-то, я пока не серьезно, но если что, так сразу.

Он не ответил. Она резко позвала:

– Майкл?

Кэрни показалось, что ее имя Элизабет, но люди называют ее Бет.

– Мне жаль, – промямлил он. – Бет.

– Вот видишь! – сказала жена Тэйта. – Все вы одинаковые. Ну почему бы тебе просто не барабанить в гребаную дверь, пока он не откроет? – И добавила: – Может, у него там любовница? Я была бы рада. Это был бы намек на человеческое поведение.

Кэрни начал:

– Послушай, не бросай трубку, я…

Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тэйт поднимается по лестнице, на миг задерживается посмотреть в обе стороны, потом, перебежав улицу, быстрым шагом удаляется к Гоуэр-стрит.

– Брайан! – завопил Кэрни. Из телефона, передавшего этот крик по линии, понесся возмущенный визг. Отбив звонок, он побежал за Тэйтом.

– Брайан, это я! Брайан, что там, черт побери, творится?

Тэйт и ухом не повел. Он опустил руки в карманы и ссутулился. К этому моменту дождь разошелся не на шутку.

– Тэйт! – заорал Кэрни.

Тэйт обернулся, с ужасом глянул на него и пустился бежать. На Блумсбери-стрит Кэрни его настиг, но оба уже задыхались. Кэрни сгреб Тэйта за плечи серой лыжной куртки и развернул к себе. Тэйт издал сдавленный всхлип.

– Оставь меня, – простонал он и остался стоять под дождем, бессильно опустив руки. Потоки воды лились по его лицу.

Кэрни отпустил его.

– Не понимаю, – сказал он. – В чем дело?

Тэйт потоптался на месте и выдавил:

– Ты меня достал.

– Что?

– Ты меня достал. Мы вместе должны были работать. А тебя вечно нет, ты вечно не отвечаешь на звонки, и чертов Гордон собирается сорок девять процентов впарить банку. Я в финансах ни хрена не смыслю. Я и не обязан. Ну где ты пропадал две недели?