Формула счастья

— Но такое условие не может действовать здесь, особенно, если оно поставлено начальником базы!

Теперь я был уже уверен, что Вернье навязывает Ларсе-ну эту перебранку только для того, чтобы ее слышал я, что, конечно, не уменьшило моего интереса к ней. «Человек не знает, из какого куста выскочит заяц» — гласит известная поговорка.

— Позволь мне решать, что может тут действовать, а что нет, — монотонно продолжил Ларсен. — А от тебя, Вернье, в данный момент я требую только одного: чтобы ты понял, что у меня сейчас нет времени.

— Ты индивидуалист, Ларсен! — обвиняюще повысил голос Вернье. — Стремишься делать только то, что касается лично тебя. Не хочешь прервать свою работу даже на пару дней, несмотря на то, что наши трудности в связи с предстоящим испытанием Дефрактора…

— Мне предельно ясно, — прервал его Ларсен, — что ваши трудности, если они вообще есть, можно преодолеть и без меня.

— Даже если и так!.. Твое участие поможет справиться с трудностями другого порядка.

— Не старайся толковать мне свою последнюю фразу, — отрезал Ларсен, как будто Вернье высказал подобное намерение. — Я освободил вас от всех других обязанностей, восемьдесят процентов всех ресурсов базы отданы в ваше распоряжение и так далее и так далее… Согласись, что требовать большего было бы уже полным отсутствием чувс! меры.

Вернье вдруг вошел в образ раскаявшегося почти до слез неудачника. На этот раз его мимика была столь бездарно актерской, что я себя спросил, не искренна ли она.

— Может быть ты прав, Ларсен, — промолвил он, с трудом поднимаясь. — Ты действительно обеспечил нам все, в чем мы нуждаемся. Но… Иногда, как застопорится, не идет и не идет! И человек впадает в панику, бросается беспокоить других, вместо того, чтобы самому поискать выход…

Ларсен слушал его и наблюдал, не скрывая досады. Было видно, что этот неубедительно мотивированный отбой вполне отвечал его ожиданиям.

— Извини меня, если я надоел тебе со своими тревогами, — продолжал Вернье. — Я несколько отпустил поводья» что делать… До свидания. До свидания, Симов.

Он вышел, оставив после себя что-то невысказанное, что-то тайное и смутное, что еще долго напоминало о его присутствии.

Я вопросительно посмотрел на Ларсена, побуждая его как-то прокомментировать происходящее. Но он не пожелал. Поднявшись со стула, он лениво приблизился к окну и, сунув руки в карманы своих безупречно выглаженных брюк, облокотился на оконную раму. Он был типичным представителем Скандинавии — викингом, крупный, русый, с такой неестественно светлой кожей, которая часто встречается у северных народов. Его скуластое лицо было вытесано грубо, но с несомненным выражением интеллигентности, а нахмуренный лоб, угловатый массивный подбородок придавали этому выражению весьма свирепый оттенок, который, вероятно, затруднял общение с ним для некоторых более робких людей. Его густые рыжие брови были расположены низко и составляли почти прямую линию над непроницаемыми холодными, светлыми глазами, нос — с легкой горбинкой и явным переломом хряща, на шее с левой стороны темнел старый шрам, который уходил за ухо и терялся в коротко остриженных, уже седеющих волосах. Несмотря на свой возраст, по моей оценке — где-то около пятидесяти, он был атлетически сложен, и под короткими рукавами его рубашки играли мускулы, которые едва — ли кто-то захотел бы видеть в действии против себя.

Вообще по всему было видно, что передо мной сильный, энергичный, волевой мужчина, способный устоять и перед более опасными потрясениями, чем те, что до сего момента потрясали базу «Эйрена». А если учесть и тот факт, что он наверняка один из высших офицеров Военного корпуса, вызванных из резерва после появления юсов, и именно в этом качестве послан на Эйрену, то у меня уже не оставалось сомнений относительно характера отношений между властью и подчиненными, которые сложились здесь… Но, если это так, у Вернье должны были бы быть очень существенные причины разыгрывать свою нарочито дерзкую сцену. Ведь ему было ясно, что она едва ли сойдет ему безнаказанно…

— Я не спрашиваю, что сейчас на Земле, — прервал молчание Ларсен. — Когда я ее покинул, то положение было плохим, а сейчас в самом лучшем случае, наверно, такое же.

— Не такое, — сказал я.

Он повернул голову к закрытому окну и стал смотреть на улицу сквозь слегка помутневшие стекла.

— После того, как мы начали убивать друг друга, — он произнес эту фразу так, словно заканчивал мою.

Я давно уже догадался, что мои надежды заниматься здесь несчастным случаем совершенно несостоятельны, но это не помогло мне расстаться с ними без сожаления.

— Мы убивали друг друга и до встречи с юсами, — сказал я, — но с тех пор, как они появились, этот наш допотопный способ улаживать споры стал крайне неэффективным.

— Да, неэффективным, — без всякого выражения повторил Ларсен.

Если человеку предстоит тягостный разговор, он часто испытывает потребность пуститься в так называемые «принципиальные» рассуждения. Они всегда кажутся серьезными и важными — дают возможность промедления, дистанциро-вания так, чтобы это не бросалось в глаза. Или другими словами, в данный момент у меня было большое желание прибегнуть к ним, и что-то мне подсказывало, что Ларсен охотно присоединиться ко мне, но… «Самодисциплина — еще недостаточное условие успеха, однако без нее провал обеспечен», — говорил мой шеф, а ему можно верить. Вот почему я решил придерживаться конкретных фактов:

— Когда и где были убиты Фаулер и Штейн? Ларсен обошел письменный стол и снова сел на свое рабочее место. Заговорил сухо, почти автоматически:

— Сутки здесь продолжаются двадцать пять часов и две минуты, но для большего удобства мы делим их на двадцать четыре, замедляя ход часов на базе, включая и компьютерные, так что каждый час они отстают на две минуты и тридцать пять секунд. А что же касается убийств, то они были совершены приблизительно одновременно между восемью часами двадцать шестого и десятью часами и пятнадцатью минутами двадцать седьмого прошлого месяца.

— А вы не могли определить время с большей точностью? — удивился я.

— Нет. Температура их тел была сильно повышена. — И в ответ на выражение крайнего удивления у меня на лице он пояснил: — Мы нашли их в лесу, а там мертвая органическая материя не разлагается и не гниет. Хотя почему-то и нагревается в утренние часы.

— И от чего зависят эти… явления?

— К сожалению, по этому вопросу, как, впрочем, и по многим другим у нас все еще нет даже и рабочей гипотезы.

— Кто-то мне сказал, что Эйрена почти не отличается от Земли, — вздохнул я.

— Если речь идет о физических характеристиках, то это так, несмотря на наличие двух солнц и некоторых других, не присущих Земле факторов. Но растения… Их клеточное строение совсем близко к земному, а поведение их и образ жизни, и аномалии, которые они вызывают вокруг себя, постоянно доводят до отчаяния наших биологов.

— Они, однако, скорее переступят этот предел, чем попросят объяснения у юсов, — подколол я его.

— Здесь нет просителей, Симов, — холодно отметил Ларсен.

Я предпочел сменить разговор:

— Надеюсь, что ты мне опишешь все, что вспомнишь в связи со смертью Фаулера и Штейна.

— Что же, хорошо… — он машинально расстегнул верхнюю пуговку на рубашке и начал. — На базе введен достаточно жесткий режим, и в то утро мы как всегда собрались на завтрак в пять часов, т. е. где-то за сорок минут до восхода Ридона. Нам приходится вставать так рано, потому что в состоянии бодрствования значительно легче справляться с начальными приступами эйфории, которую, предполагаю, сегодня испытал и ты.

Я ответил неопределенным жестом. Ларсен продолжал:

— Ни за завтраком, ни позднее, когда каждый направился к своему рабочему месту, не случилось ничего необычного или вообще чего-либо, что указывало бы на предстоящее событие. А потом…

— И все же за столом велись же какие-то разговоры, — прервал я его. — Расскажи мне о них, сколь бы незначительными они тебе не казались…