О людях, нелюдях, карме и электричестве

— Ах, простите меня! Я такая неловкая! — Бэтти кидается промокать ткань салфетками, не обращая внимания на слабые попытки миссис Кински воспользоваться испорченным платьем как предлогом к бегству из кают-компании. Усаживает бедную богатую вдову поближе к камину, укутывает ей ноги пледом:

— Тут вам будет уютнее!

Леди Маргарет расслабляется, облегченно откинувшись на спинку кресла. Бэтти Стоун выше всяких похвал, в агентстве были правы.

Бэтти же, подтверждая свою репутацию, оборачивается к леди Агнесс, обиженной тем, что вот уже несколько минут всеобщее внимание обращено не на нее, и уже готовой сделать что-то для исправления подобной несправедливости — например, заплакать:

— Дорогая! Я знаю, ты хочешь рассказать про того монаха, правда? — Бэтти широко раскрывает глаза и добавляет театральным шёпотом, хорошо слышным в самых отдаленных уголках кают-компании: — Но ты уверена, что это будет прилично? Ведь он был почти что голый!

Леди Агнесс розовеет еще сильнее, забывая на какое-то время о намерении красиво поплакать. Ей ужасно хочется услышать не совсем приличную историю про почти голого монаха. Но тогда всеобщее внимание так и будет привлечено к Бэтти! Весь вечер! А Бэтти так далеко, в другом конце комнаты, значит, к леди Агнесс все будут повернуты спиной, что просто невыносимо! Неразрешимость подобной дилеммы печатными буквами написана на фарфоровом лобике, обрамленном золотистыми кудряшками, огромные голубые глаза начинают предательски блестеть, обещая в скором времени разразиться слезами, ибо такова естественная реакция леди Агнесс на неразрешимую проблему, вернее, на любую проблему, потому что для леди Агнесс любая проблема — неразрешима.

Леди Маргарет с еле заметной улыбкой наблюдает, как великолепная Бэтти с легкостью Александра из Македонии решает неразрешимое, пройдя через всю кают-компанию и устроившись рядом с креслом леди Агнесс на диванчике. Леди Агнесс довольна и более не собирается плакать — теперь не важно, кто из них будет рассказывать, всё равно мужчины смотреть предпочтут именно на леди Агнесс, ведь она намного красивее.

Бэтти улыбается, спрашивает взглядом леди Маргарет: «Мне продолжать?» Леди Маргарет согласно прикрывает глаза: «Конечно, моя дорогая».

— Агнесса, милая, я полностью полагаюсь на ваше мнение! Ведь тот монах… впрочем, даже и не монах, он, в сущности, был священником… Хотя и не христианином. Думаете — будет уместно?..

— Ну, я не знаю… — Леди Агнесс, на мнение которой до сих пор еще никто не полагался, беспомощно улыбается и обращает жалобный взгляд на расположившегося рядом мистера Пэтта, который, разумеется, тут же уверяет её, что не усматривает ничего непристойного в истории про монаха или даже священника, пусть и одетого не в соответствии с требованиями моды и нормами приличий. Тем более, что монах этот не был христианином. Бэтти делает вид, что сомневается. И тогда уговаривать её рассказать столь занимательную историю начинают и прочие члены клуба, в том числе и леди Агнесс, которая окончательно передумала плакать и глазами блестит теперь исключительно от любопытства.

Леди Маргарет с удовлетворением наблюдает за несомненной победой своей компаньонки, после непродолжительных уговоров таки согласившейся поведать собравшимся загадочную и почти мистическую историю, в которой принял самое непосредственное, хотя и не слишком одобренное обществом участие тот странный монах.

— Это произошло четверть века назад, на том месте, где сейчас находится Третий Лунный Купол, кстати, в него запланирована экскурсия на той неделе, вы сможете своими глазами увидеть. Но тогда, конечно же, еще никакого купола не было и в помине, к его возведению только-только приступили. Купол Армстронга к тому времени был уже почти закончен, и в нем даже наладили кое-какое производство, но все равно большую часть всего необходимого приходилось доставлять с Земли. Но представления лунных колонистов о самом необходимом почему-то очень редко совпадали с представлениями о том же самом Лунного Департамента, находящегося, как вы понимаете, в Лондоне. Потому и присылали первопоселенцам порою довольно странное, вот как и с тем монахом-священником, вряд ли он был так уж необходим еще неокрепшей колонии, но его доставили вместе с десятком контейнеров консервированных бобов и чесночного порошка.

Никто из поселенцев не просил присылать им этого странного типа, никогда не расстававшегося с молитвенным барабанчиком, лишенного волос и одетого лишь в оранжевые штаны бесформенного покроя, более похожие на мешок. Но ведь и чесночного порошка тоже никто не просил, а его все равно присылали в больших количествах, очевидно, опасаясь цинги и в целях укрепления морального духа. Не знаю уж, как с моральным, но рискну предположить, что прочий дух в переоборудованном под временное жилье «Копернике» действительно стоял тогда довольно крепкий, чему немало способствовала и специфика доставляемого провианта.

Вообще-то, священники к тому времени на Луне уже были — четверо, по одному на каждую из отдельно развивающихся колоний, как вы помните, поначалу их пытались сделать полностью автономными и самодостаточными. Был даже один епископ. Но Его Величество Георг тогда как раз пробил через сенат закон о веротерпимости, и было признано нецелесообразным оставлять Лунную колонию без представителей иных конфессий. Поистине, судьбоносный законопроект, без которого был бы немыслим сегодняшний взлет Империи, но в те беспокойные времена он вызвал немало шумихи и скандалов, как в самой Британии, так и за ее пределами, да вы и без меня это прекрасно знаете. Но мало кто знает, что на Луне столь своевременный и прогрессивный закон чуть было не стал причиной первой религиозной войны и возвращения к средневековой дикости судов Линча…

Правда, конфликт произошёл не сразу, первопоселенцы — народ терпеливый, их специально отбирают, отбраковывая излишне скандальных или склонных к агрессии. Это сейчас завербоваться на ту или иную работу в одном из Куполов может практически любой гражданин Империи, некоторые не слишком презентабельные кампании не брезгают даже и бывшими заключенными или представителями слаборазвитых колоний. А тогда отбор был строгий — только семейные, только благонадежные, спокойные и выдержанные. Ведь они были не просто строителями купола, рабочими, которые по окончанию контракта вернутся домой — они должны были стать отцами-основателями будущего города, родоначальниками колонии.

Восстановительных технологий доктора Крейцера тогда еще не существовало, и билет на Луну был билетом в один конец.

Как и для кораблей, доставлявших колонистов и необходимые им припасы — их специально делали с учетом предстоящей разборки и использования в строительстве купола. «Коперник» оставался в более ли менее сохранном виде лишь потому, что изначально был предназначен под временное жилье, да и то не трогали только корпус, а многие внутренние переборки и почти вся машинерия уже давно были разобраны и пущены в дело. Но все равно жилого пространства не хватало — ведь вместо пятидесяти пассажиров, для которых корабль был изначально предназначен и которые могли разместиться в нем с достаточным комфортом, ныне в бывшем «Копернике» ютилось семьдесят три. В таких обстоятельствах прибытие еще одного претендента на жизненное пространство не могло вызвать у старожилов особой радости. Тем более, что новичок оказался вовсе не добрым христианином, к тому же весьма неприятным на вид и одетым до неприличия скудно.

Местный священник был молод, а потому и излишне ретив. Будучи заранее извещен епископом о скором прибытии конкурента и опасаясь за сохранность душ вверенной его попечению паствы, он прочел несколько довольно эмоциональных проповедей об искоренении ереси и многочисленных карах, грозящих еретикам и язычникам, чем только подлил масла в огонь. Внешность новичка, его одеяние и манеры, столь отличные от того, к чему привыкли поселенцы, тоже сработали на усиление неприязни.

Терпеть его рядом с собою никто, разумеется, не хотел, и потому для проживания ему определили помещение, раньше используемое для всяких мелких технических нужд и расположенное на отшибе, рядом с большим вентилятором системы жизнеобеспечения и бывшей рубкой.